Пляска в степи - Виктория Богачева

прогнала. Некого было спросить о прошлом, не у кого узнать, как жила да каких людей подле себя держала старая княгиня. Сперва дядька Крут порешил найти Звениславу Вышатовну, пока та возилась по хозяйству и не ушла еще на женскую половину терема. Да пока охранительница ее, беспутная девка Чеслава, не возвратилась с торга. Раньше всё рожу кривила, пока за Звениславой Вышатовной приглядывала, а нынче и силой от нее не оторвать! Ходит за ней будто привязанная, никому и близко подступиться не дает да наедине поговорить! А теперь же еще и княжна Рогнеда станет за нею таскаться… Конечно, князь ему воспретил жену вопросами мучить. Напрасно дядька Крут накинулся тогда на Звениславу Вышатовну. Каждое ее слово перепроверял да переспрашивал. Все никак поверить не мог, что знахарка одурачила их всех. Вот Мстиславич и разгневался. Ну. Коли для благого дела, то и против княжьего слова можно пойти! Звенислава Вышатовна сыскалась в подклети: вместе с ключницей Младой да теремными девками они проверяли запасы перед суровой зимой, перебирали кувшины да бочонки. Чеславы подле нее не было, вот и добро! — Крут Милонегович? — княгиня растерянно поглядела на него, когда столкнулась с ним нос к носу, едва поднявшись из подклети по приставной деревянной лестнице. — Потолковать бы мне с тобой, государыня, — угрюмо пояснил воевода, искоса посматривая на ключницу да теремных девок. Горазды они уши греть! — О чем? — еще пуще растерявшись, спросила Звенислава Вышатовна, вытирая о передник испачканные руки. — Пойдем, государыня, — дядька Крут придержал ее за локоть, несильно сжав, и повел за собой прочь из клети, подальше от чужих ушей. Звенислава покорно пошла следом, не пытаясь отстраниться. Когда не выходила она с подворья за ворота, да в тереме не привечали гостей, княгиня надевала свои самые простые, неприметные рубахи да заместо расшитой жемчугом кики с длинными ряснами покрывала голову убрусом. Так сподручнее было ей с делами по хозяйству управляться. Вот и нынче была она в цветастой поневе да переднике, запоне, из плотного полотнища с неброской вышивкой по подолу. Это хорошо, подумал дядька Крут. Что сама в тереме хлопочет, не скидывает все на ключницу али на чернавок. Была у них уже одна княгиня-белоручка, и вон как худо все вышло. Остановился воевода посреди длинных сеней, соединявших две части терема: ту, где жил князь с семьей, и вторую, где находились клети да подклети. Место дядька Крут выбрал с умом: в обе стороны хорошо было видно, коли шел кто по сеням, и потому никто не смог бы подкрасться к ним незамеченным да подслушать. По правде, он и сам толком не ведал, пошто прятался да таился. Уж всяко не выскочит знахарка из горницы в тереме, не выйдет из-за угла сеней. Но дядька Крут, бывалый воин, привык доверять своему чутью. Потому и говорил с княгиней тайно. К моменту, как воевода привел ее в сени, Звенислава Вышатовна начала посматривать на него с потаенной тревогой. Уж больно смурным казался дядька Крут. И по сторонам все взглядом рыскал, словно находились они в окружении врагов. — Хочу потолковать с тобой про знахарку, — сказал он наконец. По лицу княгини пробежала тень. Сколько уже всего было говорено-переговорено. Звенислава обреченно кивнула и, тревожась, принялась поправлять пояс поневы. — Когда она впервые пришла в княжество? — Несколько зим назад, — княгиня поежилась. Стоило только вспомнить о сожженном тереме, который когда-то был ей домом, и на глазах невольно наворачивались слезы. Она поспешно провела ладонью по щекам. Негоже плакать при людях. — А откуда? — Никто не ведал. Она никогда не говорила. Обо всем, что знала, Звенислава рассказала еще в тот первый разговор вечером в горнице. И нынче дядька Крут лишь повторял свои вопросы. — А родня? Княгиня пожала плечами. — Когда она спасла нашего князя, — ее голос дрогнул, — никто особо и не расспрашивал ее ни о чем. Дядька Некрас, — в ее словах звенели слезы, — велел всячески госпожу Зиму привечать. Так и повелось. Звенислава все-таки расплакалась, и дядька Крут выругал себя последними словами. Вечно он так, сперва делал али говорил, а потом уж думал. Ну, каково ей нынче вспоминать терем да родню, от которой почти никого не осталось? Княгиня смахнула со щек слезы и блестящими, болотно-зелеными глазами виновато поглядела на воеводу. — Она порой пела песни на чудном языке, — всхлипнув, добавила Звенислава, изо всех сил борясь со слезами. — Знающие люди говорили, это язык норманнов с Севера. Она сцепила пальцы в замок и прикусила губу, хмурясь. Потом забормотала что-то себе под нос, словно припоминала. Дядька Крут молча ждал, не перебивая и не торопя. Он жалел стоявшую перед ним княгиню, по зимам схожую с его самой младшей дочкой. — Одну госпожа Зима пела чаще другой. Очень грустную и тоскливую. Она говорила, что это старинная песня о преданной младшей сестре, которую убили старшие брат с сестрой, — Звенислава подняла на воеводу задумчивый взгляд лишь для того, чтобы беспокойно отпрянуть назад — до того изменилось его лицо. — Дядька Крут? — она позвала его и накрыла руку своей ладонью. Пальцы у нее были ледяные. Выглядел же воевода так, словно вот-вот рухнет ей под ноги. Лицо побледнело до синевы, взгляд заметался по сторонам. Но он вскоре отмер и посмотрел на встревоженную, перепуганную княгиню. — Все ладно, государыня, — сказал хриплым, низким голосом. — Точно ли о том была песня? Не путаешь ты? — Крут Милонегович, — Звенислава невольно улыбнулась и покачала головой. — Все-то ты мне не веришь. Ничего я не путаю. Песня эта мне в душу запала, до того грустная и тоскливая. Вот я как-то у знахарки и спросила, о чем она поет. Воевода вдруг вздохнул и покаянно посмотрел на княгиню. — Ты уж не серчай на меня, что выспрашиваю да выспрашиваю. Но тут такое дело, что никак оплошать нельзя. — Я не серчаю, дядька Крут, что ты! — она поспешно всплеснула руками, превратившись на миг в девчонку из далекого степного терема. — Ты это для веча все? Я по утру слышала, что боярин… дородный такой… грозил князю, что, мол, вече соберет. Про княгиню Мальфриду узнать все чает. Княгиня говорила быстро, глотая слова, и взволнованно глядела на воеводу. Ее пальцы по-прежнему продолжали перебирать завязки на поневе, то скручивая, то разворачивая веревочки на поясе. Она тревожилась и безуспешно пыталась это скрыть. — Князь велел мне не печалиться понапрасну, — Звенислава тихо вздохнула. — Но коли вскроется на вече, что моя вина… что с княгиней Мальфридой такое стало? Поначалу воевода опешил. Прежде он о таком и не мыслил! Но ведь и впрямь, что