Фехтовальщица (СИ) - Смородина Татьяна

— Послушай, так это ты — маркиза де Шале?

— Тише. Да.

— Вот чумная собака! Так за тебя, говорят, большие денежки дают!

— Дают. Продать думаешь?

— Почто позоришь? Мы своих не продаем! Таковские «продавцы» быстро будут с каменюкой на шее в Сене купаться!

— А разве я своя?

— Раз Лисицу подколола, значит, своя. Я ишо помню, как ты того нарядного дядьку по уху шарахнула. Это по-нашенски! У нас девки тоже бесноватые! Как начнут драться, только космы летят да зубы, у кого ишо есть.

— А за что дерутся-то?

— Как за что? За барахло да за полюбовников. За что ишо вам драться?

Женька засмеялась.

— Ты неглупый пацан, Жан-Жак, тебе учиться надо.

— А я учуся! Как принесу дюжину серебряных тарелок, Герцог обещал на дело с Художником отправить.

— С художником? Ты рисуешь?

Жан-Жак захохотал.

— Ага! Художник, он ножичком рисует, чуешь?

— И ты тоже так хочешь?

— Я хочу, как Арно Волк большой дом грабить.

— Зачем?

— Чтобы знали меня и боялись.

— Тогда я ошиблась, ты еще глупый пацан, Жан-Жак.

— Чего?

— Поэтому учиться тебе все равно надо.

— Сама глупая! Из-за тебя таковское барахло сронил!

На реке Женька и Жан-Жак кое-как смыли с себя грязь воровского лаза. Горячка погони схлынула, под сорочку стал проникать осенний холод. Мальчик был более привычен к уличной жизни, но тоже продрог.

— К лодочнику пошли, — сказал он. — Он тут близко живет.

— Лодочник — это прозвище?

— Не-е, — засмеялся мальчик. — Это просто лодочник. Единожды от стражников меня укрыл. Надо только полено где-нибудь стянуть. У него печка есть, может еще рыбкой покормит.

Женька и Жан-Жак стянули полено с первого же, доступного чужому проникновению, двора и бежали с ним под визгливые крики хозяйки почти до самого домика лодочника.

Лодочник, сутулый мужчина лет сорока, ночевать пустил, но рыбы на ужин беглецам не перепало. Простуженный на осеннем ветру хозяин лежал больной, постоянно кашлял и сам, похоже, ничего не ел. До гостей ему дела было мало, поэтому Женька, выяснив, где находится огниво, сама разожгла очаг. Некоторое время в домике было тепло, но полено скоро прогорело, и воздух снова стал остывать. Жан-Жак слазал на чердак и нашел там какое-то старое тряпье.

— Вот! — обрадовался он. — Ляжем вместе и укроемся!

Фехтовальщица с ужасом взглянула на грязные плащи и куртки, провонявшие рыбой. Она считала совершенно невозможным в них завернуться, но беспощадный осенний холод заставил ее иначе взглянуть на вещи, и она закуталась в них на пару с мальчиком, думая в эту минуту только о тепле.

Устроившись на ночлег, они заснули не сразу. Женька спросила о Люссиль.

— Ее Робен этому графу, которого ты прикончила, подсунул.

— Продал?

— Ага, будто продал. Она должна была двери в его дом открыть. Наши налет хотели сделать, а тут эта ваша драчка. Она очень злилась, что мало в богатом доме пожила.

— Дура эта твоя Люссиль.

— Почему?

— Граф купил ее, чтобы убить.

— Убить? Зачем?

— Так просто, со скуки.

— Так он, как Веселый Жан? Тоже чуть не задушил меня ради шутки! Ему дюже занятно было смотреть, как я ногами дрыгаю. Свезло, что Герцог увидел, дал ему в морду, чтоб чужих людей не трогал. Веселый Жан давно на Герцога зуб точит.

— За что?

— Да ни за что, сам хочет Герцогом быть.

Жан-Жак зевнул. Он уже засыпал, и его будил только надсадный кашель лодочника, который дополнял скрип его расшатанной лежанки.

— Вшивая собака! — ругался мальчик. — Сдох бы он, что ли скорей!

— Тебе его совсем не жаль? — удивилась столь откровенной неблагодарности своего маленького знакомого девушка.

— Жаль, не жаль, все одно — скоро кончится. У нас много так померли. Давай спать. Устал я, и жрать охота. Какой черт тебя седни на меня наслал?

Дело

Вопреки предсказаниям Жан-Жака лодочник не умер, а всю ночь продолжал будить больным кашлем своих непрошенных гостей. Под утро мальчик ушел.

— Пойду еду поищу, — сказал он.

Женька снова заснула и проснулась уже не от кашля хозяина, а от громкого стука в дверь и чужого требовательного голоса.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Лодочник! Симон! Поднимайся, старый пьяница! Меня ждут за рекой! Где ты, Симон?

Не получив ответа, человек вошел в домик. Это был мужчина лет тридцати, худой и подвижный, одетый в характерную для судейских мантию.

— Лодочник болен, — ответила, приподнявшись с холодного пола, фехтовальщица.

— Болен? Вот новости!.. Я опаздываю! Что ж теперь? Бежать к Новому мосту?

Мужчина был настолько раздосадован, что не сразу обратил внимание на присутствие в доме чужого лица, а когда обратил, неподдельно удивился.

— А ты кто, красотка? Я не видел тебя у Симона.

— Я… я его племянница Жанна.

— Жанна?.. Вот новость! У этой старой барки есть родственники?

— Значит, есть.

— Раз так, может быть, тогда ты отвезешь меня на университетский берег, девушка?

— А вы кто?

— Адвокат. Ришар Серсо. Впрочем, что тебе до этого? Знай, свое дело делай.

— Хорошо, я сейчас. Подождите у лодки.

Адвокат вышел, а Женька тем временем сбегала на задворки по нужде, натянула дырявую куртку из барахла, что нашел вечером Жан-Жак, и направилась к реке. Адвокат уже устроился в лодке и просил ее поторопиться. Она запрыгнула следом, оттолкнулась от причала веслом и, сев напротив, начала грести к противоположному берегу.

Имя Ришара Серсо показалось Женьке знакомым. «Кажется, о нем говорил Генрих», — вспомнила она. Однако, занятый исключительно проблемами дела, по которому он спешил, адвокат не всматривался в лица, кои в нем не фигурировали, и к «племяннице лодочника» никакого интереса не проявлял. Он развернул свои бумаги на коленях и углубился в их изучение. С уст его иногда срывались отрывочные реплики, касающиеся какой-то запутанной гражданской тяжбы и он, то хмурился, то улыбался, потирая руки, то снова хмурился.

Женька в его размышления не лезла, но когда лодка миновала середину реки, спросила:

— А вы занимаетесь только гражданскими делами, сударь?

— А?.. — словно разбуженный, взглянул на девушку Серсо. — … Да, сейчас гражданскими.

— Сейчас? Значит, раньше вы вели и уголовные процессы?

— Да, вел… А какое тебе, собственно, до этого дело, племянница лодочника?

— А если я… не племянница лодочника?

— Что?.. — оторвался от бумаг адвокат и посмотрел внимательнее. — Э-э, то есть… ты… то есть, вы хотите сказать, что вам нужна моя помощь, сударыня?

По тому, как быстро поменялась манера общения этого утреннего пассажира, фехтовальщица поняла, что его профессиональный нюх был развит неплохо. Однако она не спешила полностью раскрывать свои карты.

— Сначала я хотела бы узнать, почему вы бросили уголовные дела, сударь, — сказала девушка.

— Я не бросил, меня отстранили после участия в процессе над семьей Булонже.

— Чем же вы не угодили? Ведь герцог был казнен.

— Да, но я помог избежать этой же участи его сыну. К сожалению, я не сумел добиться высылки, и он в итоге был отправлен в Венсенский замок, но моя защита не понравилась королю… А вы?.. Дело ваше давнее, сударыня? — тихо спросил Серсо.

— Как вам сказать?.. Это было месяц назад в Булонском лесу.

Адвокат вдруг свернул свои бумаги и оглянулся так, будто их кто-то мог подслушать в этом безмолвном окружении желтой воды.

— Хм, — качнул головой Серсо, и щеки его порозовели. — Неужели вы говорите о графе д’Ольсино, сударыня?

— Да, о нем.

— Хм… насколько я знаю по разговорам в коллегии, дело это гиблое.

— Почему гиблое, сударь?

— В свое время можно было попытаться добиться высылки и отступных, но маркиза де Шале все осложнила своим побегом. Убиты два охранника… и очень жестоко убиты.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Они хотели изнасиловать ее по приказу де Брука.

— Это, конечно, неплохо, то есть… простите, я хотел сказать…