Фехтовальщица (СИ) - Смородина Татьяна

— Что?.. Что?.. — беззвучно пошевелил он губами.

— Мне нужно разрешение на выезд из Бастилии, — потребовала Женька.

— Вы не посмеете, сударыня, — покосился на кинжал де Брук.

— Граф д’Ольсино тоже так думал.

— Вас поймают и казнят.

— Но вы этого уже не увидите, сударь! Разве вам не будет жаль?

— Это верно, на вашу казнь я еще хочу посмотреть.

— Тогда пошевеливайтесь.

Де Брук вылез из кровати босой, в одной рубахе подошел к столу и, подрагивая кисточкой ночного колпака на голове, написал разрешение. Все это время Женька держала у его бока кинжал.

— Основание? — спросил тюремщик.

— Что? — сразу не поняла девушка.

— Я должен указать причину срочного выезда в такой час.

— Причину? Вы еще спрашиваете? Пишите: «Побег маркизы де Шале». Этого достаточно?

— Более чем, — усмехнулся де Брук, заверяя бумагу подписью и печатью.

Женька сунула документ за пазуху, свалила де Брука, от души стукнув его рукоятью кинжала по голове, и побежала за Денизой, которая ждала ее за дверями.

После восьми часов дежурство на этажах велось спустя рукава. Охранники спали или играли в кости, сидя в дежурной, только для проформы иногда выглядывая в коридор, поэтому ничто не помешало фехтовальщице беспрепятственно выйти во двор. Документ она показала всего два раза — при выходе из крепости и у ворот. Узнав причину ее выезда, старший охранник ударил в колокол. Бастилия пришла в движение, все заволновались, забегали… Женька отлично понимала, что счет уже пошел на минуты, но, тем не менее, руки ее не дрожали, когда она подавала бумагу и смотрела в глаза офицеру у ворот. Ей, как чрезвычайному гонцу, тотчас нашли лошадь. Девушка вскочила в седло и поскакала в город.

— Держитесь реки, сударь! — подсказал офицер.

Женьке вовсе необязательно было ехать в Лувр, но запредельная сила нового виража ее пути требовала такого же дерзкого завершения.

Париж, сумеречный и опасный в это время суток, уже не смущал фехтовальщицу. Девушка, как никогда, именно сейчас чувствовала себя своей в этой смердящей полутьме. Казалось, ей надо было ликовать, но лицо ее, покрасневшее от решительного движения к цели, оставалось сосредоточенным и неподвижным, словно отлитая из бронзы маска, — она будто боялась, что выпущенные на волю чувства, как звери в римском цирке, убьют ее.

Увидев всадника, стража у входа Лувра заволновалась. Вперед вышел офицер. Это был де Бронте, однако фехтовальщица не смутилась. Глядя прямо ему в глаза, она подала подписанный де Бруком, лист и сказала:

— Из Бастилии от коменданта! Срочно предать королю!

Девушка почему-то была уверена, что де Бронте не выдаст ее, и не ошиблась. Де Бронте прочитал текст, присвистнул, а потом взглянул на раскрасневшегося всадника. Лицо офицера вытянулось, в глазах вспыхнула искра неописуемого восторга…

— Хм!.. Хо!.. Это вы?.. Лихо, детка… — пробормотал де Бронте и кашлянул. — Велено ждать ответ, сударь?

— Нет, господин де Бронте, мне приказано только передать этот документ.

— Тогда что вы здесь делаете, юноша, черт меня возьми?! Езжайте отсюда! В этой вашей Бастилии вас, верно, уже хватился ваш офицер! Марш! Марш, милейший! Ах ты, черт меня возьми! А вы что стоите, Феликс? Живо несите бумагу королю!

Фехтовальщица поскакала прочь. Теперь ей надо было где-то укрыться. К де Санду она ехать опасалась, — в первую очередь ее могли разыскивать именно там; обратиться за помощью к де Белару девушка не смела; оставался де Ларме, но когда Женька нашла его дом, хозяйка ответила из-за дверей, что мушкетер съехал с квартиры.

— Он бросил службу?

— Не знаю, сударь. Он сказал, что нашел квартиру ближе к Лувру.

— Понятно.

Фехтовальщица задумалась. «Что же остается? Может быть, Жильберта?.. Нет. Там меня знает вся улица… Да и где спрячешься в этих ее двух комнатушках? Герцогиня де Шальон?.. Нет, это новая зависимость. Франсуаз наверняка начнет заставлять меня работать на ее протестантов… А если Шарлотта?.. «Божья птичка»… Но повар и Ксавье тоже знают меня… Ксавье — свой мальчишка, а вот Матье… Ничего. Мне бы только достать денег и переодеться».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Женьке, в самом деле, требовалось первым делом сменить одежду. Форма охранника Бастилии была не только опасной, но и сырой. Дождь продолжал лить, и к «Божьей птичке» девушка подъехала совершенно мокрая, будто только что вылезла из реки.

За окнами кабачка, как и везде в этот ночной час, было темно, но Женька стучала в его дверь до тех пор, пока за ней не возникло некоторое движение.

— Кто здесь? — спросил незнакомый мужской голос.

— Мне нужна Шарлотта.

— Хозяйка уже спит.

— А вы кто?

— Я Северин, работник.

— Разбуди Шарлотту, Северин, скажи, что есть новости о Жанне.

— Какой еще Жанне?

— О Жанне. Она знает.

Шаги удалились, потом удвоившись, снова приблизились.

— Кто здесь? — услышала фехтовальщица голос Шарлотты. — О какой Жанне вы говорите?

— О той, которая помогла тебе с «Божьей птичкой».

— Но… но она в Бастилии.

— Нет, уже не в Бастилии. Открой, Шарлотта.

— … Бог мой!.. Северин, убери ружье и иди спать. Это свои, это… от крестной.

Загремел засов, и в дверной проем высунулось бледное лицо Шарлотты и ее дрожащая рука, держащая ночник.

— Боже! Боже!.. Госпожа… вы? — шепотом спросила она.

— Тише, у меня лошадь. Ее нужно убрать куда-нибудь.

— Боже! Боже!.. Так вы… вы…

— Да, я только что сбежала из Бастилии.

— За вами гонятся?

— Нет, успокойся, никто не знает, что я здесь.

— Идемте, зайдете со двора.

Девушки зашли во двор и спрятались в дровяном сарае. Туда же завели и лошадь.

— Боже! Боже! — все причитала молодая хозяйка, и ночник в ее руке продолжал заметно дрожать.

Колебание пламени отражалось на взволнованных девичьих лицах, но каждая из девушек была взволнована по разным причинам.

— Ты не бойся, — сказала Женька. — Я ненадолго. Прикрой меня на пару дней. Осмотрюсь, а потом уйду.

— Но как же?.. Ксавье и Матье знают вас. Я могу укрыть вас только до утра.

— Ну, утром и посмотрим.

— Вы совсем промокли. Что это за куртка?

— Одежда убитого охранника.

— Убитого?.. Это вы его?

— Да.

— … Боже… Я дам вам что-нибудь из своей старой одежды. Идемте в дом.

Шарлотта осторожно провела Женьку в свою комнату, помогла переодеться, принесла остатки ужина и отдала свою постель.

— А ты? — спросила фехтовальщица.

— Я пойду к Матье. Мы давно ночуем вместе.

— Погоди. Сядь со мной.

Шарлотта тихо присела рядом. Хотя побег удался, у фехтовальщицы было скверно на душе. Ей мешали те черные тени, с которыми для его удачного осуществления пришлось вступить в заговор ее совести. Она рассказала об этом Шарлотте. Дочь Бушьера была потрясена, но по-своему, по-житейски. В смерти Дервиля она винила исключительно де Брука, а убийство двух солдат, хотя и ужаснуло ее своей жестокостью, тоже не слишком смутило сознание парижанки, дед которой был свидетелем Варфоломеевской резни.

— Вас хотели неслыханно унизить, госпожа! — воскликнула молодая хозяйка. — Что вы могли сделать? Я вот, простая кабатчица, а тоже однажды ткнула одного наглого шалопая гвоздем.

— За что?

— А взялся задирать мне подол без моего разрешения, хотя так как вы…

— Нужно уничтожить одежду Ренуара.

— Да, госпожа, я спрятала ее в сарае и сожгу на рассвете. Про лошадь скажу, что приблудилась.

— Только сбрую тоже сожги — там знаки Бастилии.

Новая одежда

«Это Монрей, — как только проснулась, стала думать фехтовальщица. — Это он позволил сбежать. Зачем? Ведь, если бы мне вынесли смертный приговор, он бы мог выиграть… Или это я сама сорвалась с крючка, пока он зазевался?»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В окно светило солнце, и день был похож на летний. С улицы доносились людские голоса, шум проезжающих экипажей, лай собак и крики разносчиков. Шарлотты в комнате не было. Ее голос слышался на первом этаже, где она отчитывала какую-то нерасторопную Лизи.