Возвращение домой - Александра Турлякова

Он мог бы стать твоим другом!

Никого и никогда не трогала твоя участь, никого не интересовало, что станется с тобой, останешься ли ты жить или умрёшь. А ему было до этого дело! Но ты сам отгородился от всех, оттолкнулся, спрятался, как делал это всегда, а потом и убил его своими действиями… подставил… своего так и не состоявшегося друга…

Неслыханная подлость!..

Дурак! Какой же я дурак!..

Как же жить теперь? После всего этого? Ты же только неприятности людям при-носишь, предаёшь всех, подводишь. Сначала капитан, теперь, вот, Тайлер на твоей совести… Те люди, чьей жалкой тенью тебе даже не быть никогда! Никогда!

Господи, неужели во мне проснулась совесть?! Что это? Боже, я ведь впервые обращаюсь к Тебе, обращаюсь с просьбой… Пошли мне мою смерть… Любую… Страшную, мучительную, я приму её достойно… Хотя бы так накажи меня за мою слепоту… За слепоту, за эгоизм, за то, что я такой — ущербный… бесчеловечный, порочный… Зачем мне жить? Зачем я вообще живу? Чтобы приносить страдания людям? Всем людям, с какими сталкиваюсь по жизни?..

Янис сидел неподвижно, даже не моргал, сидел, опустив голову, смотрел в пол, и думал. Думал, спрашивал себя же, кричал на себя, плакал в душе от злости на себя же и ненавидел себя же самого, презирал себя и жаждал смерти как единственного избавления, спасения то мук совести. Но внешне ничего этого не было заметно, ни одного движения, ни одного звука! Это заставило Ламберта невольно забеспокоить-ся, обернуться, окликнуть пленного:

— Эй, ты там не уснул часом?

Ниобианин медленно поднял голову, и Ламберта поразили его глаза. Пустые, не-подвижные, как у людей, приготовившихся к скорой смерти, знающих о её прибли-жении, ждущих её, и разом потерявших желание продолжать борьбу за жизнь. Не-приятный взгляд! До озноба! До холода в груди. Но Ламберт выдержал его, все силы и выдержку собрав…

…Капитан и этот, второй, долго говорили о чём-то, почти спорили, но Янис не слышал ни слова. Как же ничтожна казалась ему его прожитая жизнь!

Чем жил? Чему радовался? Что двигало его вперёд? Одни животные потребности и мелкие страстишки! Добыть денег на еду и питьё, найти ночлег на ближайшую ночь, поиграть в игровом зале, посмотреть какое-нибудь шоу по видеофону, — но всё это при условии, что останутся деньги. И всё! Каждый день! Каждый год!

Начинаешь вспоминать, и вспомнить нечего! Одни суды, следственные камеры, следователи и адвокаты, прокурор, свирепо сверкающий глазами при очередной встрече, угрожающий пожизненным заключением. А потом тюрьма, лагерь, каме-ры… Тоска, смертная тоска, никому и даже себе неинтересная… А ведь раньше ты гордился таким образом жизни, свободой, вернее, иллюзией свободы…

Таких никчёмных, бесполезных и даже опасных людей когда-то, в своё время, высылали на Сиону. Общество в целях безопасности избавлялось от подобного мусора, человеческого мусора — и было право. Не отстреливать же их, как это дела-ли во время Кризиса с бродячими собаками? Хотя, кто ты есть? Ты и есть бродячая собака, опасная, вызывающая лишь страх и опасение у обывателя за себя и своё добро. В таких кидают камнями и бьют палками… Ты жить не имеешь права! Не имеешь!

…Одно слово, проскользнувшее в разговоре, против воли привлекло внимание: "Триаксид"! Янис аж дёрнулся. Нет, только не это! Лучше самая страшная смерть, чем такая жизнь! Жизнь после "Триаксида"! Нет! Никогда!

А офицер этот, второй, поднялся из-за стола, вышел на середину комнаты, потоп-тался туда-сюда, будто разминался после долгого сидения. Янис из-под опущенных ресниц, из-под спадающих на лоб спутанных волос следил, как осторожное и вни-мательное животное, за каждым движением сионийца.

"Триаксид", значит! — Подумал с какой-то мстительностью, с нехорошей усмеш-кой на губах, — Так вот почему вы меня оставили! Целый день нам обоим нервы тре-пали, а вы, оказывается, выбирали, кого лучше колоть, кто из нас двоих знает боль-ше… Кто-то из вас, выходит, в Разведке состоит! Так просто вам бы никто эту нар-коту не доверил. Кто из вас в Отделе прописан? Капитан? Нет! Это солдат, он таких методов не приемлет, он лучше кулаком в зубы, или ботинками по почкам. Значит, этот, с повадками адвоката… Он, выходит, всем здесь заправляет…"

А Ли уже отвернулся, встал к Янису спиной, подтянул к себе через стол раскры-тую папку, принялся копаться в ней, не глядя на пленного. На него вообще никто не глядел, его воспринимали как часть мебели, уже решённый вопрос, и даже капитан не замечал этой настороженности и напряжения в подобравшейся фигуре ниобиа-нина.

"Дурака, значит, из меня сделать осталось в довершение ко всему. Психа! А вы меня спросили? Хочу ли я этого?! Сволочи! Не хочу я так жить! И вообще жить не хочу!..

Так, а если кинуться на этого, из Разведки? Испугается ведь, обязательно испуга-ется… Сбить хотя бы с ног, в драку ввязаться, может, капитан и выстрелит в сума-тохе этой? Или тот, у дверей, не выдержит, пальнёт? — Он смерил расстояние, при-кинул, где стоит капитан, представил, как он бросится разнимать, схватится за ко-буру на поясе, должен схватиться… Только б выстрелил. — Боже! Господи! Пусть хоть сейчас будет так, как я хочу, а не так, как всегда получается!.."

Тут Ли нашёл то, что искал, выпрямился, зашелестел мягким пластиком, в какой обычно запаивают стерильные медикаменты, и Янис понял: опоздал! И метнулся вперёд неожиданно для всех и даже для самого себя.

А дальше всё произошло в секунду! Часовой у двери только ахнул, щёлкнул за-твором автомата, запутался в ремне.

— Не стрелять! — заорал Ламберт, бросаясь Ли на выручку. Вдвоём они справились не сразу, но всё же довольно быстро. Да и ниобианин вдруг как-то обмяк, полупри-душенный Ламбертом. Так же вдвоём они вернули пленного на лавку, усадили, придерживая за плечи, и тут только капитан заметил в руке Ли пустую ампулу.

— Вы, что, уже?!

— Да, даже сам не заметил, когда, — Ли с досадой дёрнул подбородком, сжал ампулу в кулаке до боли в пальцах, — Да он так кинулся неожиданно, псих какой-то!..

Вымещая раздражение, ткнул ниобианина кулаком под рёбра. Больно ткнул! Но тот был уже в полубессознательном состоянии, не чувствовал уже ни боли, ни стра-ха — ничего! Это уже был не человек…

— Вот чёрт! И всю сразу, да? — Ли кивнул в ответ, — Куда попали-то хоть?.. В шею, под нижнюю челюсть?! Чёрт! Чёрт! — выругался зло, глядя на ниобианина сверху, — Нельзя было всю сразу! Ведь теперь у нас на все наши вопросы минут двадцать максимум! А потом с него ничего уже не выдавишь, даже имени своего не вспом-нит… Вот ведь чёрт возьми!..

Ладно! — грубо встряхнул пленного за плечи, наклонился, заглядывая в лицо, но не в глаза, полностью лишённые хоть какой-то мысли — жуткое, пренеприятное зре-лище! Задал первый вопрос:

— Имя?!

* * *

Слово, брошенное Алмааром в последний момент, долгим эхом звенело в ушах. Джейк был поражён, ведь до этого Янис ни разу не назвал его по имени, а сейчас же до него словно доходить стало, какую глупость они совершили, обидевшись друг на друга. Нашли время! Как дети! Смех да и только!..

Вот они и разошлись кто куда каждый своей дорожкой. А напоследок ведь могли и поговорить по-человечески. Сколько же их связывало! Как настойчиво сталкивала их судьба, а они так и остались не врагами, не друзьями. Почему? А кто его теперь знает?

Конвойные — два сионийских солдата — шли следом, больше не подгоняя и не прикрикивая. Куда им торопиться? Шли и говорили между собой о чём-то, Джейк не понимал ни слова, не слушал их, и звуки голосов воспринимались одни общим неясным фоном.

Они прошли по центральной улице мимо солдат, мимо вездехода, мимо двух ста-рух гриффиток, опасливо переговаривающихся через высокий плетёный забор. Все замолкали, провожали их троих глазами, стояли неподвижно, так, словно понимали, куда ведут этого высокого парня со скованными за спиной руками.

Вошли в лес, пошли по чуть приметной тропиночке, по ней гриффиты ходили к реке, сейчас же, боясь нарушить приказ, все они сидели по домам, не высовывались лишний раз.

Джейк шёл неслышно, хоть и чувствовал, с каким трудом подчиняется ему разом одеревеневшее тело. Но всё равно шёл так, как ходил всегда: лёгким невесомым шагом, под которым и песчинка не скрипнет, ни веточка не хрустнет. Эта осторож-ность и даже какая-то сосредоточенность на каждой, пусть даже незначительной мелочи, были теперь для него единственным, что занимало его мысли.

Вот где-то левее вспорхнула птица, с тревожным криком качнула ветки, пролетая над головой, и солнечные зайчики побежали по стволам деревьев, по широким раз-лапистым листьям, преграждающим путь.

Вот яркие огромные бабочки, взлетев с орхидей, закружились на месте в странном танце, в потом так же вместе откатились в сторону, скрылись среди деревьев, зате-рялись в листве.

Тонкая змейка с жёлтым брюшком и такими же жёлтыми пятнами по обеим сто-ронам рта свесилась вниз с лианы чуть ли не до лица, зашипела, предупреждая, раскачиваясь из стороны в сторону, угрожая острыми, но не ядовитыми зубами, — мелочь, не представляющая опасности. Джейк только чуть голову в сторону ото-двинул, прошёл мимо, а одни из сионийцев, шедший следом, испуганно вздохнул, ругнулся под нос, дулом автомата отшвырнул змею в кусты и прокомментировал: