Возвращение домой - Александра Турлякова

Тонкая змейка с жёлтым брюшком и такими же жёлтыми пятнами по обеим сто-ронам рта свесилась вниз с лианы чуть ли не до лица, зашипела, предупреждая, раскачиваясь из стороны в сторону, угрожая острыми, но не ядовитыми зубами, — мелочь, не представляющая опасности. Джейк только чуть голову в сторону ото-двинул, прошёл мимо, а одни из сионийцев, шедший следом, испуганно вздохнул, ругнулся под нос, дулом автомата отшвырнул змею в кусты и прокомментировал:

— Вот дряни-то сколько всякой! Шагу не ступить!..

Его напарник буркнул что-то насчёт того, что он полностью с ним согласен. Толь-ко Джейк наслаждался этой красотой. Весь этот мир вдруг показался ему куда кра-сивее и ярче того, что он увидел в первый день, когда попал в джунгли. Сейчас и краски были ярче, и крупнее цветы, и зеленей листья, и тонкий аромат казался куда приятнее и тоньше всех известных ранее запахов — всё это стало как-то выпуклее, явственней, обострилось, приблизилось. И глядя вокруг, Джейк неожиданно понял: он хочет жить!

Он должен бороться, он хочет жить и, значит, должен что-то делать, пытаться, пробовать, биться, но не покорно подчиняться обстоятельствам. Он должен жить! Он обязан вернуться! Ведь его же родители ждут. И матери обещал вернуться… Обещал!..

Я же обещал ей вернуться! Я и себе обещал выбраться из всего этого!

А они уже перешли канаву, приблизились к реке настолько, что шум воды стал заглушать шелест листьев. Здесь, в низине, и кустарник стал гуще, и лес темней, свет солнца почти не доходил до земли, это было царство теней, не знакомое со светом, с солнечным светом.

Конвоиры чуть поотстали, как будто забыли, зачем были посланы, и Джейк вос-пользовался единственным, имеющимся у него шансом, — пригнувшись, вжав голо-ву в плечи, метнулся с тропинки в сторону, в кусты, напролом, ничего перед собой не видя, кроме беспорядочного мелькания зелени перед глазами.

Крики и очереди из автоматов нагнали, ударили в спину, но он всё равно бежал, даже не думая о спасении — ни о чём не думая, только одно повторяя в такт сердцу: "Спаси и сохрани! Спаси и сохрани!.."

Что-то горячее, обжигающее толкнулось в сердце — и боль, неожиданная, острая, живая, выдавила весь воздух из лёгких. Весь — до последней капельки! Он хватал его открытым ртом, но не мог проглотить, а потом перед глазами всё крутанулось резко, Джейк так ничего и не понял, ощутил только, как с громким — оглушающим, заслоняющим собой все звуки этого мира! — хрустом входят в тело пули.

В это беззащитное и слабое тело!

Он видел ещё траву и землю, близко, очень близко, в последний момент понял, что стоит на коленях, а потом — всё! Мозг ещё какое-то время ловил окружающие звуки: треск ломаемых кустов и шаги сионийцев. Их голоса:

— Смотри-ка, а думал, не достану! — Сказал один, глядя, как чёрные в этом сумраке пятна быстро расплываются по ткани защитного комбинезона.

— А я думал, уйдёт! — Добавил второй, толкая ниобианина носком ботинка. — Готов, вроде…

— А сейчас, контроль для верности! — сиониец перевёл режим стрельбы на одиноч-ный, нажал спуск. Но, видимо, нервничал, или просто руки дрожали после быстрого бега: все выпущенные пули вошли в рыхлую землю совсем рядом с головой лежа-щего неподвижно ниобианина.

— Мазила! — рассмеялся над собой же, а потом добавил равнодушно, — А, чёрт с ним, пошли! Так даже быстрее…

— Закопать бы надо! Капитан говорил…

— Да пошлём кого-нибудь из местных! — отмахнулся, убирая автомат, — Да подума-ешь!.. Кто узнает?..

* * *

— Мы и сами-то мало узнали. Одни вопросы, а ответов — ноль! — Ли поднимался вслед за гостем по ступеням и говорил всё, говорил всю дорогу от машины и до дома. Говорил и чувствовал сам, что будто оправдывается в чём-то, будто он вино-ват в том, что ниобианин этот оказался как раз тем, за поимку которого "информа-торы" обещали кучу денег.

— Вы же знаете, эти спецсредства такие ненадёжные. Хочешь одно — получается другое… — Ли осёкся, встретив хмурый взгляд Ламберта. Капитан стоял на крыльце, курил, убрав одну руку в карман. Сам он гостя из города встречать не вышел. Он недолюбливал "информаторов". А ли, зная это, не стал настаивать.

Ламберту и этот тип не понравился сразу, с первого взгляда. Высокий, худоща-вый, и какой-то пижонистый. Тщательно отглаженный костюм с аккуратными стре-лочками на брюках, без единой складочки, ослепительной белизны рубашка, и даже ботинки — они одни вызывали у солдат завистливые взгляды. А Ламберта, наоборот, раздражала эта аккуратность. "Тоже мне, приехал, как на прогулку за город. Здесь грязища, куда ни сунься, неужели сам не понимал, куда едет?.."

Гость, назвавшийся "мистером Грином", задержал взгляд на лице Ламберта и чуть заметно кивнул головой, словно отметил для себя что-то важное. Глаза у него были странные, чёрные настолько, что зрачок от радужки отличить невозможно. И взгляд внимательный, прощупывающий до самого сердца, будто знающий наперёд каждое слово, каждое движение собеседника.

По этому взгляду Ламберт сразу понял: не "пустышка" этот тип. Не тот человек, который только ищет повода показать свой достаток и положение в обществе. Эти, из ОВИСа, не послали бы сюда простого пижона.

"Информатор" первым переступил порог, и Ламберт не удержался, пошёл следом, уж очень ему захотелось вдруг увидеть этого Грина в деле. Ли опередил их, первым подошёл к ниобианину, чуть коснулся пальцами его плеча, произнёс:

— Полная потеря памяти, бессвязная речь, не мыслит, не понимает, не чувствует. Не человек — растение! — Несколько раз щёлкнул пальцами перед носом пленного — ниобианин не шевельнулся, — Вот, видите! Это не человек уже…

— Переусердствовали… — "Информатор" глянул ни Ли с осуждением, нахмурился, — "Триаксид"?

Лейтенант растерялся от такой догадливости.

Существовало много веществ, подходящих для глубокого допроса. Все они были хороши и применялись что одной, что другой стороной, и никто не скрывал этого. Одно было плохо. На все эти средства у солдат вырабатывали специальными меди-каментами иммунитет, а "Триаксид" действовал безотказно во всех случаях. Но он был запрещён, и это-то и смутило лейтенанта.

Но Грин не ждал его согласия, не ждал, что тот качнёт головой или начнёт отпи-раться, от и так всё понял, с "Триаксидом" и ему уже доводилось иметь дело. Пре-красно знал, что дело это подсудное, скандальное, но он, как и все "информаторы", не имел привычки вмешиваться в государственные дела Сионы и Ниобы. ОВИС был выше всех этих мирских дрязг, он занимался только своими делами, у него были свои цели. ОВИС также не любил, когда его проблемы, а особенно секреты выходили в мир.

Одним из таких секретов был вот этот парень. Грин узнал его сразу, ещё с порога. Алмаар, "бродяга Алмаар", как называли его в их Отделе. И не только потому, что Карбовски подобрал его на улице; этот Алмаар не понимал и не знал, что в мире существуют какие-то чёткие границы и пределы, за которые соваться не то что бы не нужно и нежелательно, но и опасно.

Попав в Отдел Внешней Связи, которым руководил сам Грин, этот новичок с пер-вых же дней показал, на что он способен, стоит дать ему волю. Он "влезал", куда только можно было "влезть", познакомился со всеми Отделами в их Организации, вычислил, кто чем занимается и в какой области, и какие у какого Отдела возмож-ности. Слово "нельзя" для таких, как он, словно бы не существовало.

Видя это, Грин, как самый главный в Отделе, попытался приструнить излишне любопытного юнца, перепробовал все меры воздействия вплоть до применения силы, но только нажил себе опасного и очень умного врага в лице Алмаара. Они воевали долго и страшно, и вражда эта вышла за стены их Отдела. Помирить их пытались многие, даже Карбовски, но безрезультатно, так как никто не знал причи-ны этой войны, а сам Грин не любил выносить сор из избы. Да и сам Алмаар был достаточно скрытен и осторожен. Он понимал, что за нарушение общепринятых правил и Устава Организации, лучшее, что его ждёт, — возвращение на улицу. Но не прекращал при этом любопытствовать, и ясно, что дело это закончилось тем, чем оно и должно было рано или поздно закончиться: об Алмааре и его делишках узна-ли! Просто удивительно, что произошло это только сейчас, когда все банки, даже Главный на Фрейе, были пересмотрены и буквально выпотрошены зарвавшимся новичком.

Он был осторожен, особенно поначалу, но потом обнаглел от собственной безна-казанности, потерял последние крохи приличия — и попался во время очередной "чистки".

И тут уж досталось всем из Отдела Внешней Связи! Всем, кто хоть краем уха слышал или видел что-то странное, необычное и не доложил начальству. Но нови-чок никогда и ни у кого не спрашивал совета, не просил помощи, но и не хвалился своими "успехами". Может, только поэтому, кроме него и самого Грина, который, как оказалось в ходе расследования, был в курсе всего происходящего, остальные работники Отдела отделались лёгким испугом: тщательными допросами и строгими предупреждениями. Самого Грина, как заведующего Отделом, в наказание понизи-ли в должности, он не руководил больше никем и ничем, стал рядовым "информа-тором", а вот судьбу Алмаара решали на Общем Совете.