Возвращение домой - Александра Турлякова

Да не может быть, чтоб он так ошибался!

Это всё сионийцы, это всё капитан этот чёртов! А я поверил ему, поверил, как сопляк неопытный…

— Вы его отправили, да?!! Его?!! — заорал Янис прямо с порога, видя перед собой лишь сверкающие ненавистью глаза Ламберта. — Сволочи! Сволочи вы все! И вы, капитан! — Он кричал что-то ещё, стоя посреди комнаты без посторонней помощи, забыв о боли. Сейчас им двигали только ярость и ненависть, несколько минут пред-назначавшиеся Тайлеру, сейчас же их мощь и силу ощущал на себе капитан, а он и слова не мог вставить во всю эту тираду. — Вы никакого права на это не имели! Ни по каким законам! Тем более, это я… я, а не он… должен был быть там!..

"И этот про законы…"- Ламберт не стал дожидаться, когда ниобианин замолчит сам, просто ударил пленного по лицу, а потом швырнул на лавку у стены. Парень затих, замолчал сразу, только дышал часто, со всхлипыванием втягивая воздух сквозь стиснутые зубы.

— Верните его, капитан… — попросил вдруг, чуть ли не с мольбой глянув на Ламбер-та. И это поразило капитана не меньше, чем ярость пленного ниобианина, которого он отправил с приказом.

— Здесь я отдаю приказы! — ответил Ламберт, закуривая, и пленный на это ни слова не добавил, только Ли зашевелился как-то обеспокоенно.

— Это подло! Подло, капитан! — воскликнул вдруг Янис, резко вскидывая голову, заговорил с новой силой:- Что вы ему пообещали? Свободу? Жизнь? Что?! Нет же!.. Вы приказали расстрелять его! Расстрелять! Вот она, ваша плата за предательство!.. Подло, капитан… Вы давали ему слово, наверняка пообещали что-то, иначе бы он не заговорил, не повёлся бы просто на обещание, на испуг… Слово дали… Сволочи вы все… Все вы…

Он не договорил, его оборвал резкий злой смех. Смеялся Ламберт, держа сигарету у самых губ.

— Зачем я вам теперь нужен? Зачем? — Янис глядел на него исподлобья, но был на удивление спокоен, словно перегорел уже, излил всю свою ярость и ненависть в первые минуты, а сейчас со стороны их разговор напоминал обычную беседу. — Вы от меня ничего нового не узнаете. Да и не скажу я ничего… Ничего и никогда… — продолжал Янис глухим голосом; он сидел, чуть подавшись вперёд, выставив сло-манную ногу. Эта поза, эта вскинутая голова, эти пылающие мрачной злостью глаза — весь он бросал вызов, это был протест против предстоящего допроса, это было ожидание ещё одного такого же короткого приказа: "Расстрелять!"

Но капитан как назло не торопился, был спокоен и не скрывал усталости, А Ли нервничал, нетерпеливо барабанил пальцами по столу, и всё порывался что-то ска-зать, но не решался, и выжидал.

— Я не предатель, капитан!

— Твой дружок тоже никогда им не был! — Ламберт круто развернулся на месте, впился в лицо пленного ниобианина глазами и, видя, как тот медленно начинает доходить до сути сказанных слов, добавил:- Он много чего наговорил нам, много чего… Например, то, что вы дезертиры, что вы сбежали из своей части, заблуди-лись, прибились к гриффитам… Впрочем, не такая уж и сложная история, но ты-то о ней не знал ничего, правда?

Ниобианин отшатнулся, так резко прянул назад, что голова его ударилась о бре-венчатую стену дома; прошептал что-то одними губами себе под нос, очень тихо (Ламберт смог разобрать всего несколько слов, да и то все они были ругательства-ми, страшными, уличными). И глаза пленного вспыхнули с новой силой, и лицо побелело смертельно, только на скулах высветился нездоровый, нервный румянец. А потом он закричал, закричал так, как ещё не кричал никогда:

— Ах вы, ублюдки! Твари проклятые!.. Да как вы могли, сволочи?! Вы, все!.. Все до единого!.. Все… Все… — Он задыхался, голос его срывался на беззвучный шёпот, но это его не останавливало, он сыпал ругательствами, проклятьями, угрозами, не выбирая выражений, не церемонясь и совершенно не заботясь о себе самом, забыв о собственном положении, о беспомощности — обо всём. — Да вы знаете, кого вы уби-ли?! Хоть можете себе это представить?! Представляете вы себе или нет?! Да ни черта вы не представляете!!! Ведь вы же все дураки! Вы — ничтожные людишки с ничтожной планетёнки!.. Уроды вы все!.. Как же я вас ненавижу! Задавил бы, го-лыми руками всех задавил!.. Особенно вас, капитан!..

Он даже дёрнулся вперёд, попытался встать, кинуться на Ламберта, но со стоном беспомощности и отчаяния, а не боли, опустился на лавку, поник, продолжая шеп-тать под нос всего лишь одно слово:

— Ненавижу… Ненавижу… ненавижу…

Он видел перед собой окаменевшее, белое, как мел, лицо Тайлера, такое, каким он был при последней встрече. Тайлер уже знал, куда его тащили, знал, что его ждёт, а я был уверен, что это меня, скорее всего, пристрелят… Был уверен, особенно после всех тех допросов, после выпадов капитана, после всех его запугиваний и побоев. Был готов к смерти, знал, что она — единственное, что остаётся, и не был против. Знал, она — единственное, достойное наказание за все ошибки, за всю глупость, неосторожность и беспечность…

Почему же опять крайним оказывается кто-то, а не я?! Почему так происходит? Тогда — капитан поймал мои пули, сейчас — Тайлер… И он оказался не при чём. Он выгораживал нас обоих, плёл какую-то чепуху про дезертирство, и ему бы пове-рили, наверное, будь он один, он, парень неглупый. Он гвардеец, гвардеец Его Им-ператорского Величества. А я, дурак, и предположить не мог, что Тайлер этот суме-ет придумать, как выбраться из этого переплёта. А я на него злился…

Какой же я дурак!.. Какой дурак!..

Он снова и снова вспоминал и переживал день заново: момент пленения, момент побега, снова плен, а потом допросы, допросы, допросы…

Как же он мог, он, никогда и никому не веривший, поверить сионийскому капита-ну?! Поверить в то, что Тайлер — гвардеец Тайлер — так легко расскажет всё, станет предателем?!

Какой же я после всего этого дурак!!!

Даже обрадовался, когда услышал приказ о расстреле… Сначала обрадовался за себя, думал, всё, отмучился, но что́ значила та радость в сравнении с той, когда узнал, что это благодарность Тайлеру за его предательство. За предательство, кото-рого не было!..

Ведь чувствовал тогда, сердцем, нутром, что-то не то происходит, что-то непо-нятное, не то, что должно быть. У Тайлера были тогда такие странные глаза, что невозможно было не почувствовать, что неладное что-то происходит, он же словно предупреждал, будто кричал молча, хотел сказать что-то важное…

Рассудительность, сообразительность, умение думать обо всех и за всех — в этом весь Тайлер. Потому его и капитан оставил за старшего. Странный человек. С таки-ми Янис за свою жизнь ещё не сталкивался. Ведь они врагами после всего стать должны были, смертельными врагами. И Тайлер застрял здесь, на Гриффите, по моей вине, без документов, без индикатора. В армию загремел, рядовым — и это после Гвардии! С полудня да в полночь, как говорят по такому случаю гриффиты.

Он же убить меня должен был, сразу же и без разговоров, а он ни слова больше ни сказал, после того, как в карцере в одной камере отсидели… Забыли — зарыли, что ли?!

Он и мстить даже не пытался, ни разу не сделал ничего. И это всё было особенно странным для Яниса, он не раз в жизни видел, что и за меньшие проступки людей убивали, убивали без зазрения совести…

А этот же назад ещё вернулся, из плена выручать… Знал же прекрасно, на что шёл! Знал! Представлял себе! Так зачем тогда вернулся? Воспитание? Принципы, что-то ещё в том же духе — аж смех берёт!

Да какие к чёрту принципы, когда пристрелить могут в любой момент?! Пристре-лить! Они уже его пристрелили!.. Сволочи!.. Гады!.. Уроды!..

Янис заскрипел зубами от ярости, злости и отчаяния. Я ведь презирал его, смеялся над ним и ему подобными, потом вообще возненавидел. Дурак! А тебе ведь, идиоту, повезло познакомиться, предать и по собственной глупости потерять человека, на-стоящего человека, такого, о каких только в книжках пишут да по "ящику" показы-вают. Таких на Гриффите больше не встретишь, такие только ТАМ бывают…

Да, он мог бы стать тебе другом… Через столькое вместе прошли… Этот гвардеец единственный относился к тебе по-человечески, принял тебя таким, какой ты есть. Столько раз руку протягивал… А тебе всегда было наплевать на это, наплевать на него и его отношение к тебе. Ты всегда был сам по себе, один, и не замечал никого и не чувствовал ничего. Но когда остался один, по-настоящему один, — сейчас, сре-ди сионийцев, среди врагов! — понял, что значит настоящее одиночество, одино-чество среди людей, которым безразлична твоя судьба, которым нет до тебя дела!

Он мог бы стать твоим другом!

Никого и никогда не трогала твоя участь, никого не интересовало, что станется с тобой, останешься ли ты жить или умрёшь. А ему было до этого дело! Но ты сам отгородился от всех, оттолкнулся, спрятался, как делал это всегда, а потом и убил его своими действиями… подставил… своего так и не состоявшегося друга…