За тихой и темной рекой - Станислав Рем

— Задаром столько люду положили, — теперь уже неслось со всех сторон.

— Какого люду! Что вы несёте? — Кнутов спрыгнул на землю. — Когда?

— Вчерась, ваше благородие. А вы и не знаете, — мужики окружили Анисима Ильича, не давая ему возможности пройти к китайцам. — Обстрел вчерась был? Был! Чуть не полгорода полегло! А эти у себя прятались! По ним-то никто не стрелял! Всё по нам! А вы их защищать…

— Они такие же горожане, как и вы, — сделал попытку привести в защиту китайцев хоть какой-то аргумент старший следователь.

— Были бы такие же, тоже бы попали под обстрел.

— Наших шмаляют, а эти сидят, ждут, когда хунхузы в город войдут.

— Готовятся!

— Ни хрена не дождутся! Пущай в Амуре купаются!

— А на том бережку посмотрят!

— Да вы спятили! — орал Кнутов и рванулся выхватить револьвер, но руки древнего старика оказались на редкость проворными и сильными. Анисим Ильич почувствовал, как локоть с силой прижали к телу, не давая извлечь оружие.

— Не балуйте, ваше благородие! Неровен час, и вы с ними будете рыб кормить. Сами видите, бабы не в себе. Лучше им поперек не вставать.

Кнутов рванулся, что есть силы, но чужие руки спеленали тело…

Полицейский отряд появился, да поздно. Как выяснилось, Лубнёв, вместо того, чтобы рысью лететь к Киселёву, свернул к себе домой, где и спрятался в погреб. Киселев узнал о происшествии, когда «омовение» уже шло полным ходом.

Бабы, не разбирая, где кто, загоняли китайцев ударами кулаков и палок в реку по пояс. Мол, постойте, подрожите. Вода поначалу казалась тёплой. Но капризный Амур тёпло нёс только по поверхности. Местные жители хорошо знали, что на дне холод быстро сковывал ноги. Хуже всего было тем, кто на руках держал детей. Тяжёлое течение тугой воды изо всех сил старалось сбить с ног, и тогда ребёнок оказывался в воде…

Некоторые китайцы соблазнились старыми, полусгнившими лодками, что держались на воде вблизи берега, ими пользовались местные рыбаки, чтобы не мёрзнуть в воде во время рыбалки. Теперь, чрезмерно заполнив старые посудины, испуганные китайцы изо всех сил гребли на них к другому берегу. Однако лодки не выдерживали, и скоро то с одной стороны Амура, то с другой стали слышны крики и мольбы о помощи. Люди, захлёбываясь, хватались за борта ещё державшихся лодчонок в надежде, что те не потонут, вынесут их к суше. Однако, лодки одна за другой шли ко дну. Люди тонули.

Анисима Ильича, прижимая телами со всех сторон, мужики вывели на недостроенную набережную.

— Глядите, ваше благородие, как надо с ними… А то, понимаешь, терпим, кровушкой умываемся.

Кнутов смотрел на реку. Не мог не смотреть. Там, в воде, стояло по меньшей мере человек сто. В основном женщины. Многие с детьми. «Постоят минут тридцать, — само собой родилось в голове сыщика, — даже если их спасут, дней через десять кладбища пополнятся новыми покойничками».

— Плывите! — неожиданно раздался с берега мужской крик, и в китайцев полетели камни. — На свою сторону! Неча тут делать!

Впрочем, отметил Анисим Ильич, мужики кидали камни как-то нехотя. Будто их силой заставляли. Камни не долетали даже до воды. Некоторые женщины тоже было принялись поднимать каменья, но бросать не решались. Перед ними по пояс и по грудь в воде стояли живые люди. С детками. Небожеское дело творилось вокруг! Одно — наказать, загнав в реку. Другое — потопить. Смерть на свою душу никому брать не хотелось. Некоторые, оглядываясь по сторонам, крестились. Другие, отшвырнув камни подальше от себя, как заразу, медленно отступали к пристани.

— Куда поползли, стервы? — неожиданно раздалось откуда-то с левого краю. Кнутов попытался вспомнить голос, он его неоднократно слышал, факт. — Берите каменюки, по мордасам им, по мордасам!

Крик подстегнул мужиков. Камни полетели вновь и более метко. От удара по голове стоявший по грудь в воде старик китаец потерял равновесие, и вскоре его тело понесло к середине реки. Вслед за ним под каменным обстрелом тонуть начали и другие. Некоторые вместе с ребятишками. И вой теперь стоял не над рекой, а над берегом. Выли русские бабы. Выли от боли за маленьких китайчат. За их матерей. За их бабью долю.

Мужики, сдерживающие Анисима Ильича, видя, к чему привел бунт, отпустили руки сыщика. К сему моменту Кнутов вспомнил, кому принадлежал голос, призвавший топить людей. Младшему приказчику купца Мичурина, Пантелею. «Мужичку с душком», как когда-то его рекомендовал Селезнёв.

Анисим Ильич, проигнорировав лестницу, стремительно спрыгнул на песок и, проталкиваясь сквозь толпу очумевших баб, бросился к мужикам. Выхватив наконец из кармана револьвер, полицейский взвёл курок и навскидку, не целясь, выпалил в приказчика. Зло, без предупреждения. В голову, почти в упор, так, что кровь брызнула в стоящих рядом бунтовщиков.

— Кто следующий?! — Кнутов блажил не своим голосом. — Бунтовать вздумали?! В военное время?! — револьвер прыгал в руке. — Всех на каторгу! Кто первый? Ты, Кандыкин? Или тебе мало своего срока? Может, тебя, Фома Ярыгин, посадить за подстрекательство? Лет на двадцать, в кандалы?

Камни с глухим бряканьем посыпались из рук. Кнутова знали многие. Доводилось иным вступать с ним и в контакт. Большинство сей толпы состояло из бывших ссыльных да поселенцев. И новый срок схватить никому не хотелось.

— Опусти ствол, Анисим Ильич, — Фома Ярыгин нарушил охватившую вдруг всех оторопь. — Бес попутал. Сами не знаем, как…

— А вот я знаю! — Кнутов и не думал опускать револьвер. — Кто надоумил вас? Он? — ствол револьвера указал на труп приказчика.

— Так точно, ваше благородие, — с трудом выдавил из себя Фома. Коли начал разговор, то и продолжать, как понял Ярыгин, придётся ему. — Отпусти, Анисим Ильич.

— Сколько заплатил? Фома, ты меня знаешь, не вздумай финтить. Сколь?

— По целковому на брата, — выдавил Ярыгин.

— Понятно. Когда?

— Сегодня утром.

— И успели столько баб собрать? Ой, врёшь, Фома.

— Ей-богу, не вру. Баб он сам привёл. Остальные прибились по ходу. Но ведь кладбище-то обстреляли! — с отчаянной надеждой выкрикнул мужик, как бы ища поддержки своим беспутным действиям.

— Обстреляли, — согласился полицейский. — Только убитых не полгорода, а два человека. А то, что вы сейчас натворили, иначе, как самосуд, не расценивается. Посему, братцы-акробатцы, Ярыгин, Канды-кин, ты, ты и ты — жду завтра у себя. Поутру. И, не дай боже, ежели кто из вас захворает. Выздоравливать в казематах будете. А теперь, пошли все… — Анисим Ильич грязно и злобно выматерился.

Берег вмиг опустел. Бабы кинулись врассыпную. Мужики едва за ними поспевали. Анисим Ильич опустил руку с револьвером и, с трудом преодолевая тошноту, повернулся в сторону реки.