Дом среди сосен - Анатолий Злобин

Опять хочешь поиграть? Называй. Страница двадцать вторая, третья строка сверху? Внимание. «Ведь это не более как нравственный предрассудок, будто истина имеет больше цены, чем иллюзия». Прямо в точку. Твоя интуиция на высоте. Разве не была я более счастливой, когда витала на радужном облаке?..

Интересно, чем же ты хочешь выразить мне свое сочувствие? Чтобы я уступила тебе эту книгу? Тебе работу по ней писать надо? Будешь ниспровергать ниспровергателя. Не забудь дать ему должную оценку. Звонят, перерыв заканчивается. Сейчас нахлынут покупатели. А мы пойдем к нашей вдовушке, какую мудрость принесет она сегодня?

Ах, Кира, бери своего философа, я уже ни на что не ропщу. Да не страдай ты, все обошлось, устроилось, и даже к лучшему. Вот улыбаюсь теперь редко — разучилась. Нас называют торгашами, компанией доставал, а мы ведь тоже люди и подвержены всем общечеловеческим законам. Нам нужна не одна пышная витрина. А что там, за сверкающим оргстеклом, по ту сторону прилавка?

ДЕВЯТЫЙ ВАЛ

Письмо я обнаружил в самолете, оно торчало из кармашка перед моим сиденьем. Обратился к соседям, стюардессе — хозяин не отозвался.

Конверт был не заклеен и даже не надписан, только поэтому, прилетев домой, я взял на себя смелость прочитать письмо, рассчитывая, что мне все же удастся найти отправителя. В конверте оказалось несколько листков, исписанных убористым почерком. Однако чтение лишь прибавило загадок.

Теперь я решаюсь на последний шаг — опубликовать письмо: вдруг все-таки отыщется хозяин? Или адресат?

Здравствуй, друг мой ситный и колбасный Иван Семенович!

Во-первых, низкий поклон тебе и семье и всяческое спасибо за присланную репродукцию. Вот это удружил! По-человечески! Помечаю твою присылку особым номером. Эта картина у меня уже имеется, и неоднократно! — но твоя как раз кстати: и лучше сохранилась, и качество печати выше, вся гамма просвечивает. Приложу ее к собранию, спасибо, друг, что не забываешь.

Я эту штучку особенно обожаю, могу часами рассматривать.

Разбушевалось море. Волны одна другой мятежнее — и с пеной, как эта пена выписана! Каждая капелька, каждая выкрутасинка живей, чем натуральная. Люди потерпели крушение, и несет их на обломке мачты по морским произволам. Много дней их швыряет, но они держатся, руки к небу воздели. И тут поднялся океан, взгромоздились воды. Сейчас обрушатся на горстку заблудших героев. Жуть берет, когда глядишь на это державное колыхание. Но отважен человек, грудью готов встретить свой гордый удел.

Ты уже догадался, что я расписываю? Так и есть, «Девятый вал» И. К. Айвазовского. Вот мастер был, хоть не из нашего века. Картина вся выдержана в суровой гамме, но не мрак в ней, а радужность и сила человека. Носит, носит его по волнам людских стихий, а он все выдюжит, превзойдет — так работают истинные мастера.

Размечтался я, глядя на твою картинку, захотелось излиться. А то все приказы строчим, исходящие и входящие, до личной строки никак руки не дойдут. Не хватает нам нынче душевности, все съели служебные творения. Так ли было, друг колбасный, в молодые наши годы?! Ехал вчера на своих колесах домой — и вдруг вспомнил, как мы с тобой лет сорок назад ворочали, рвали и метали, давали наш вал. Никогда не забуду 30.XII.193... — год кончается, а нам еще 200 тракторов до плана. Горим синим пламенем Где их взять? С какого потолка? Помнишь, сидим в твоем кабинете и затылки скребем? И придумали! Ты один звоночек сделал. Я помчался с ящиком портвейна на товарную станцию и привез расписку от начальника, что 200 тракторов приняты на платформы и отгружены потребителю. Вот это была реализация. Дали победный рапорт, портвейна и нам хватило. И ситный хлеб с колбасой на закуску.

Да, было золотое времечко. Как ты там, Иван? Слышал стороной (сам-то не сообщаешь), что лежал ты и резали тебя. Меня тоже разрезали, кого нынче не режут! Хотя, конечно, нам с тобой грех жаловаться, достигли немалых вершин. Ты теперь мосты воздвигаешь, я на электронике сижу. Читал, читал, расписали тебя, как ты детский садик из воздуха творил. Но мы тоже можем созидать, так что не зазнавайся, друг Иван Семенович. А надо будет, — и еще поднатужимся.

Видишь, как расчувствовался, это пены морские меня размягчили, глаз от них не могу оторвать.

Аккурат с тех пор мое хобби открылось, когда я в лакокрасочной отрасли заправлял. Пристрастился к цвету — и начал собирать. «Дайте мне, говорю, такой же тонкий ультрамарин, как на этом полотне!» Развивал таким путем свою отрасль.

Сначала всех маринистов подряд собирал, а после переключился исключительно на эту картинку, вот где сила и мощь.

Ничего не скажешь, «Девятый вал» — апогей! Разложил свое собрание веером — и любуюсь. Сорок семь «Девятых валов»! Годы собирал! Решил: дойду до полтинника и справлю юбилей. Тебя приглашу.

Не скажи, что картинки одинаковые. А колер! А бумага! А переливы!

Тут тоже один секрет имеется. Я сам не сразу распознал. Но вот приезжаю на Волгу, иду в галерею — опять «Девятый» висит. Неужто, думаю, из Русского музея перевесили? Кто распорядился? Потом смотрю, в Энске тоже свой «Девятый вал» выставлен, рамка, правда, другая. И все не копии — оригиналы. Что за диво?

Умные люди объяснили. Волжские купцы не желали от северной Пальмиры отставать и заказывали Айвазовскому, чтобы он и для них изобразил равноценную стихию. И мастер сам исполнял заказы — производил на свет авторскую копию. Все в дотошности повторял. У него этих «Девятых валов», говорят, шесть или восемь штук (у меня-то больше, превзошел!). И он, Иван Константинович, вообще быструю кисть имел, каждый день-два давал по новому полотну. Потом другие принялись его размножать.

А к чему я все это? Ты и в письме спрашиваешь: зачем я именно «Девятый...» у тебя попросил? И почему я только его собираю? Или не ясно еще? Я же теперь есть главный специалист — не по живописи, нет-нет, от этого уволь, с лакокрасочной отраслью давно распрощался. Я теперь главный спец по валу — то-то! Мне девятый вал сам в руки просится!

Хоть не успел дипломов заработать, гнал вал, мой багаж всегда при мне. Васмих — помнишь его? — держится за меня, ценит. Он и придумал мне главного...

Штата особого у меня нет, вместе блюдем экономию. Я да шофер Петя и три счетных машинки последней модели — вот и все мое царство. Сижу в своем кабинете наедине с этой электроникой, кнопки нажимаю, — а результат сам выскакивает.

Однако не думай, что имею спокойную жизнь. У нас ведь как: где горит, туда мы и бежим.

Как-то загорелось. Васмих призывает меня:

— Выручай, Петрович. Стихия против нас, поставки опять сорвали. Вал горит. Никак не натягиваем в этом квартале.

Тут мне и явилось!

— Давайте, говорю, Огурцова разделим.

Васмих даже не сразу понял:

— Как так? Что это даст?

— А вал снова привлечем. Повторим его.

— Кого?

Нет, еще не понимает. Пришлось объяснять ему азы экономики. Рассказал для поучительности нашу железнодорожную историю с распиской на 200 тракторов.

— Только нынче, — говорю, — такой грубый трюк не пройдет. Теперь нужна работа тонкая, современная. Вот если мы завод Огурцова разделим на два самостоятельных — что будет? Заготовки от него пойдут на сборку, а сборка-то теперь выделена сама по себе. Значит, всю стоимость заготовок, весь предыдущий огурцовский вал там сосчитают повторно: Огурцов считал, и тут посчитают, получится вроде вдвое сделано. Прибор тот же, технология не меняется, а показатели по всем статьям поднялись.

Наконец-то понял мой Васмих, загорелся, давай скорей делить Огурцова.

Вот какое я открытие сделал. Оно, конечно, в бюро патентов не зарегистрировано, но положение я спас.

Выходит, не задаром я великого мастера Айвазовского до косточек изучал. Он свой «Девятый вал» повторил, мы — свой. У нас разве не творчество?

Тем временем мы дальше развиваемся... В другой раз Васмих призывает:

— Кого теперь делить будем? Плетнева?

— Можно и Плетнева. А почему бы нам к смежникам за помощью не обратиться. Они как раз запрос прислали для согласования. Хотят повысить цену на втулку с пятидесяти двух копеек до семидесяти трех. Дайте им «добро».

На этот раз он усек без пояснений:

— Ого! Получается, что мы на каждой втулке запишем уже не полтинник, а семь гривен. Большой ты спец, Петрович!

История закрутилась, доложу тебе, как в многосерийной ленте на голубом экране. Пошли мои дела гулять по свету. У моего шефа имеется друг — и тоже шеф, у того шефа свои круги и орбиты.

Слово за слово — и зацепилось. Повторение есть ведущий закон современной технологии.

Беру командировку в смежный главк. Еду в международном, на вокзале меня встречают с колесами, доставляют прямо на верхний этаж. Там уже нарзаны на столе расставлены.