Невидимый человек - Ральф Уолдо Эллисон

скотского горла. Братство стало единственным на всю страну местом, где мы были свободны и получали мощнейший стимул для развития своих задатков, а он вознамерился это пресечь! Не мой единоличный взлет, а все Братство, которое стремилось ввысь. Разве не требовали от меня новых идей по расширению наших рядов? Разве не против «мира белых» выступало Братство? Построить мир Братства — вот к чему сводились наши чаяния.

Все же, кто автор письма… Рас-Увещеватель? Нет, вряд ли, не его стиль. Он более прямолинеен в своих высказываниях и категорически против любого сотрудничества между белыми и черными. Письмо написано кем-то более изощренным, чем Рас. Кем же, гадал я, но потом загнал эти мысли вглубь своего сознания, чтобы перейти к решению насущных задач.

Утро началось с приема посетителей, которые хотели получить консультацию по социальным выплатам; члены Братства спрашивали совета по организации одновременных летучек Комитета в разных углах большого зала; не успел я закончить беседу с женщиной, добивавшейся освобождения из тюрьмы своего мужа, который ее избивал, как в кабинет вошел брат Рестрам. Мы поздоровались, он устроился на стуле и не без смущения окинул быстрым взглядом мой рабочий стол. Кажется, Рестрам имел определенный вес в Братстве, но его полномочия оставались для меня загадкой. С моей точки зрения, он частенько совал нос в чужие дела.

Едва усевшись, Рестрам присмотрелся к моему столу повнимательнее, спросил: «А это что у тебя, брат?» — и указал на кипу моей документации.

Откинувшись на спинку стула, я пригвоздил его взглядом.

— Это по работе, — сухо ответил я, чтобы сразу обозначить границы.

— Да нет, — он еще раз ткнул пальцем, и в глазах у него вспыхнул недобрый огонек, — вон там.

— Работа, — повторил я, — исключительно служебная документация.

— Как, и вот это? — его палец нацелился на звено от кандалов брата Тарпа.

— Это мне подарили, брат, — отрезал я. — Чем могу помочь?

— Ты мне не ответил, брат. Что это?

Я взял со стола металлическое кольцо и сунул ему под нос; в косых лучах солнца, падавших из окна, смазанный металл удивительно напоминал кожу.

— Желаешь изучить, брат? Это звено цепи от кандалов, которые девятнадцать лет носил в бытность свою каторжником один из наших братьев.

— Черт, только не это! — Рестрам отшатнулся. — То есть спасибо, не надо. А если по существу, брат, то тебе, я так думаю, не стоит держать на виду такие вещи.

— Ты так думаешь, — протянул я. — И почему же?

— Да потому, что в нашей среде неуместно драматизировать различия.

— Я ничего не драматизирую, это моя личная вещь — я просто положил ее на стол.

— Но люди могут увидеть!

— Твоя правда, — ответил я. — Но я считаю, этот предмет вполне уместно напоминает нам всем, против чего выступает наше движение.

— Нет, любезный! — Он замотал головой. — Нет, любезный! Для Братства это было бы хуже всего: нашим ребятам нужно напоминать о том, что нас объединяет. Такова основополагающая идея Братства. Мы не муссируем тему различий. В Братстве мы все — братья.

Меня это насмешило. Рестрама явно тревожило нечто более глубинное, чем необходимость забыть о различиях. Во взгляде у него мелькнул страх.

— Никогда не рассматривал Братство под этим углом зрения, — сказал я, держа металлическое звено от кандалов двумя пальцами.

— А тебе бы не помешало, — отозвался он. — От нас требуется самодисциплина. Необходимо искоренять все, что не идет на пользу Братству. Представь, у нас есть враги. Я лично слежу за каждым своим словом и жестом, чтобы только не навредить Братству… наше движение прекрасно, брат, и мы должны его беречь. Мы должны следить за собой, брат. Понимаешь? Членство в нашей организации, согласись, — это большая честь. Мы склонны об этом забывать: часто говорим, не подумав, и только множим недоразумения.

Откуда такая запальчивость, думал я, и как это соотносится со мной? Не он ли сам накропал то письмецо? Отложив металлическое звено, я вытянул из-под кипы бумаг анонимное послание и, держа за уголок, поднял так, чтобы в косых лучах солнца стали видны на просвет скачущие буквы и неровные строки. А сам не сводил глаз с Рестрама. Тот облокотился на стол и взглянул на листок, но не проявил никаких признаков узнавания. Я отбросил листок прямо на металлическое звено — не столько с облегчением, сколько с досадой.

— Строго между нами, брат, А ЗДЕСЬ? — начал Рестрам. — Но среди нас затесались те, кому чужды идеи Братства.

— Неужели?

— Черт возьми, а ты будто не знаешь! Они лишь используют Братство в своих корыстных целях. Кое-кто в лицо называет тебя братом, но стоит тебе отвернуться — и ты уже черномазый сукин сын. Будь начеку!

— Но я действительно таких не знаю, брат.

— Скоро узнаешь. Здесь многие исходят ядом. Одни по доброй воле тебе бы руки не подали, другие вообще не желают тебя лицезреть, а приходится, черт побери, коль скоро они — члены братства.

Я смотрел на него в упор. Мне даже в голову не приходило, что Братство заставляет кого бы то ни было жать мне руку, но, похоже, к удовольствию Рестрама, именно так и обстояло дело; до чего же гнусно и мерзко.

Внезапно он хохотнул.

— Да, черт подери, приходится! Я лично им такого не спускаю. Хочешь зваться братом, так веди себя по-братски! Но я, знаешь ли, объективен, — продолжал он с выражением праведного гнева. — Я объективен. И что ни день, задаю себе один и тот же вопрос: «Что в твоем поведении могло навредить Братству?», а когда вижу за собой предосудительные черты или поступки, я вырываю их с корнем, прижигаю каленым железом, как место укуса бешеной собаки. Братство — это непрерывный труд. Сюда надо приходить с чистым сердцем, усмирять тело и разум. Ты меня понимаешь, брат?

— Думаю, да, — ответил я. — Некоторые аналогичным образом рассуждают о вере.

— О вере? — Рестрам поморгал. — Простые ребята, вроде нас с тобой, недоверчивы. Мы настолько порочны, что некоторым сложно поверить даже в Братство. А иные еще и мстительны! Вот о чем я толкую. Вот от чего нужно избавляться! Нам необходимо научиться доверять другим братьям. В конечном счете именно у них зародилась идея создания Братства. Именно они протянули руку нам, чернокожим, и назвали нас братьями. Разве не так? Ну разве я ошибаюсь? Разве не они помогли нам с организацией, борьбой, всем прочим? А раз так, то мы должны помнить об этом каждый день, каждый час. Братство. Это слово надлежит постоянно держать перед глазами. Что ж, теперь могу объяснить, зачем ты мне понадобился, брат.

Он отодвинулся назад, сложив на коленях