Алая Вуаль - Шелби Махёрин

растолкла осколки в порошок.

Все происходит очень быстро.

В тот же миг мой взгляд устремляется к камину, к разбитому зеркалу, и она швыряет чашку с чаем в лицо Михаля. Несмотря на ее предсказание, он не двигается достаточно быстро — он не может двигаться достаточно быстро с одной рукой, все еще зажатой на моей талии, — а лишь наполовину поворачивается, чтобы прижаться ко мне. Чтобы защитить меня. Холодный чай заливает всю его правую сторону. Кожа на лице и горле шипит при прикосновении, пузырится красными волдырями, но это гораздо хуже, чем когда я поцарапала его в птичнике. Мои глаза расширяются от ужаса. Должно быть, кровь Бабетты тоже попала в тот чай, потому что его плоть — она словно горит, плавится, а с лица уже срывается настоящее пламя, раскалываясь от злобного смеха. Я хватаю его плащ, чтобы задушить их, но пламя только разгорается, и он рушится на меня. Одно его колено ударяется об пол.

— Селия, — стонет он. — Беги наверх.

— Михаль! — Я обмякаю под его весом, обхватывая его за плечи. Потому что я не могу просто оставить его здесь. Не могу. Хотя я пытаюсь поднять его на ноги, Бабетта с решительным выражением лица направляется к нам. У меня пересыхает во рту при виде блеска ее серебряного клинка. — Нет! — Я судорожно хватаю его неуклюжими руками, пытаюсь перевернуть, пытаюсь подняться, но ничего не могу сделать, кроме как закричать: — Бабетта, не надо, пожалуйста!

Она погружает нож глубоко в его бок.

— Остановись! — Наполовину погребенная под Михалем, наполовину рыдающая, я бросаюсь на нее, отмахиваясь от ножа, но он снова исчезает между его ребер, и снова, и снова, пока его дыхание не становится пугающим в его груди. — Бабетта, остановись!

— Я не хочу причинять тебе боль, Селия. Я никогда никому не желал зла. — Уронив нож, она делает сильный, содрогающийся вдох, снова заливаясь слезами, и пинком отбрасывает его от меня. Его голова с глухим стуком ударяется о деревянный пол, и пламя наконец-то гаснет. — Мне так жаль. Я бы хотела, чтобы это был кто угодно, только не ты. — Проведя пальцем по ране на локте, она опускается на колени рядом со мной и подносит этот палец к моим губам. Нет. Мой рот зажимается от осознания. Магия Алой Дамы заключена в ее крови; если я проглочу ее, она сможет управлять мной, как вампир внушением. Под ее влиянием я брошу Михаля умирать, не задумываясь, и попаду прямо в объятия Некроманта.

Нет. Нет, нет, нет…

Зарычав, я хватаю ее за запястье и со всей силы отталкиваю от себя. Руки трясутся от усилий. Грудь вздымается. Однако я никогда не была очень сильной, и вскоре я чувствую под носом резкий привкус ее крови. Привкус ее слез.

— Ты не должна этого делать, Бабетта…

— Мне жаль, Селия. — Ее голос срывается на моем имени, и я почти верю ей. Она повторяет слова, пока они не сливаются воедино, эхом отдаваясь в моих ушах. Мне жаль, мне жаль, мне жаль, Селия, мне так жаль. Когда она толкает меня сильнее, я падаю назад, тяжело приземляясь на ковер рядом с Михалем. Его красивые черные глаза смотрят на меня, не видя. Я сжимаю зубы и трясу головой, вытирая еще больше горьких, безнадежных слез. Они стекают по волосам и затуманивают зрение, пока винтовая лестница над головой не сливается с потолком, который сливается с дверью, неожиданно распахивающейся.

Бабетта недоверчиво смотрит, как в комнате наверху появляются два одинаковых лица.

Мы всегда замечаем, когда к нам приходят дети ночи, говорит Пеннелопа. Наверху только что появились еще двое.

Димитрий и Одесса.

И хотя мне хочется закричать от ужасного облегчения — потому что они здесь, они здесь, они здесь, — я не решаюсь открыть рот. Надо мной глаза Бабетты, выпученные от неподдельного страха.

— Нет, — вздыхает она.

Ее силы ослабевают, когда Димитрий и Одесса проносятся вперед, и я пользуюсь этим преимуществом, вбивая колено в ее живот. Она вскрикивает, когда Димитрий хватает ее, почти вырывая руку из гнезда и бросая ее через всю комнату. Все еще крича, она врезается в цветочное кресло, которое зловеще трещит под ней. Одесса приседает рядом с Михалем. Ее руки на полсекунды замирают над его ранами — глаза потрясены и расширены, — прежде чем она подхватывает его и бросается обратно на лестницу. Когда они исчезают, я с облегчением поднимаюсь на ноги и хватаю с пола серебряный нож. Слезы все еще свободно текут по моим щекам.

Одесса поможет ему. Теперь он в безопасности.

— Ты ранена? — спрашивает Дмитрий, не глядя на меня.

— Я… я думаю, что в порядке, но…

— Ты должна следовать за остальными. — Его руки сжимаются в кулаки, когда он смотрит на распростертое тело Бабетты. — Уже почти рассвело.

Я нервно оглядываю его спину, жесткую линию шеи. Бабетта хочет убить меня, да — она сделала все возможное, чтобы убить Михаля, но…

— У нее в крови серебро, — быстро говорю я ему. — Оно было в чае.

Он ничего не говорит.

— А кровь Алой Дамы — яд для их врагов. Если ты выпьешь ее, то…

— Я сказал, уходи, — рычит он с неожиданной яростью, дергая головой в сторону лестницы. — Сейчас же.

И хотя я слегка вздрагиваю от неожиданности, мои ноги спешат повиноваться ему, проносясь мимо Бабетты и пересекая комнату. На долю секунды ее глаза устремляются за мной, словно она хочет последовать за мной. Однако Димитрий следит за моими шагами, дожидаясь, пока я открою дверь в потолке, и только потом бормочет:

— Было очень глупо оставить Михаля в живых. Сегодня у тебя появился сильный враг.

Оставить Михаля в живых.

Моя голова снова поворачивается к нему. По какой-то причине эти слова поднимают волосы на моей шее, а его лицо — как и в случае с Михалем, я никогда раньше не видела у Димитрия такого злобного взгляда. Его губы кривятся, обнажая клыки, а свет костра отбрасывает глубокие тени на его искренние глаза. Теперь они выглядят голодными. Незнакомые. Исчез милый и очаровательный мальчик с ямочками; на его месте стоит полноценный вампир.

Дрожащими руками я придерживаю открытую настежь дверь и, несмотря на себя, задерживаюсь, наблюдая, как Бабетта поднимается со сломанного кресла. Когда она переводит взгляд с Димитрия на дверь позади него — на дверь, ведущую в Les Abysses, — меня охватывает паника. Кто-то должен был услышать ее крики. В любой момент Пеннелопа и другие куртизанки могут наброситься на нас. Я должна уйти. Я должна последовать за