Алая Вуаль - Шелби Махёрин

локтя противоположной руки, где — я с трудом сглатываю — из пореза торчит похожее на совиное перо, его стержень воткнут прямо под кожу.

— Привет, Селия, — тихо говорит она. — Я думала, не заглянешь ли ты. — Пауза, пока я смотрю на нее. — Ты всегда была умнее своих сородичей.

Молчание между нами тянется и тянется. Где-то позади нас с Михалем часы тик, тик, тикают, пока не прозвенят куранты в половине седьмого утра. Тридцать минут до рассвета. Хотя мое горло работает, чтобы говорить, мой рот, кажется, забыл, как составлять слова. Мой разум просто не в состоянии понять, что видят мои глаза: Бабетта, снова целая и невредимая, живая, без бледной кожи и следов укусов на горле. Наконец мне удается прошептать:

— Я нашла тебя мертвой на кладбище.

— Ты нашел меня заколдованной на кладбище. — Она отходит дальше в комнату, а моя рука ползет к руке Михаля. Однако он не шевелится. Не дышит. Все его сверхъестественное существо приковано к Бабетте. Кивнув на книгу в моей руке, она говорит: — Достаточно смешать веточку паслена75 с кровью друга, и он погружается в сон, подобный смерти, на двадцать четыре часа. Это хитроумное заклинание, правда, довольно редкое и беспрецедентное. Одно из лучших у Ля-Вуазен.

По моим конечностям разливается ползучее оцепенение. То, что Бабетта стоит здесь свободно, спокойно, что она признается в инсценировке собственной смерти, словно обсуждая погоду, не может быть хорошо. Я тяжело сглатываю и украдкой бросаю взгляд на дверь в потолке. Конечно, мы могли бы сбежать через камин, но куртизанки лгут таким образом — возможно, и сама Пеннелопа. Нет. Если мы сможем как-то обойти Бабетту, у нас будет более четкий путь к спасению. Но сначала…

— Ля-Вуазен мертва, — говорю я. — Я видела, как она погибла в битве при Цезарине.

— Ее работа продолжает жить.

— Это ты… — я заставляю себя обойти Михаля, крепко сжимая конечности, чтобы они не дрожали, — это ты убила тех существ, Бабетта? — Мой взгляд непроизвольно падает на гримуар. Он все еще шепчет мне ужасные вещи, которые я наполовину узнаю, но не совсем понимаю. — Чтобы почтить свою госпожу? Ты пытаешься вернуть ее?

Бабетта смеется, яркий и искрящийся звук, который не соответствует обстоятельствам. Определенно не к добру. Одетая в черное, она не пользуется косметикой, кроме пунцовых губ, и ее шрамы резко выделяются без пудры. Золотистые волосы откинуты с лица, и скулы выглядят более выраженными, почти исхудалыми. Глубокие тени преследуют ее глаза.

— Я знаю очень мало ведьм, которые хотели бы почтить память нашей госпожи. Большинство надеется, что она все еще горит в аду. — Еще один шаг. Я отклоняюсь влево. — И я никого не убивала, дорогая. Мне всегда было очень неинтересно марать руки насилием. Я оставляю это ему.

— Кому? — спрашивает Михаль, его голос леденеет.

Бабетта переводит взгляд своих золотистых глаз на его лицо.

— Некроманту, конечно же.

При этом гримуар действительно шевелится в моей руке, дрожа от волнения, и я с легким шуршанием роняю его, отпихивая от себя. Он бесшумно приземляется на ковер и раскрывается на странице Заклинание воскрешения мертвых.

— О Боже, — вздыхаю я, когда кусочки защелкиваются на своих местах. Хотя Кровь Смерти смотрит на меня сверху, мое зрение натыкается на мое собственное имя, обведенное кружком и снова обведенное.

Ему нужна твоя кровь, Селия.

Некромант.

— Думаю, наоборот, — тихо говорит Бабетта, — если верить в такие вещи. — Вздрогнув, она выдергивает перо из своей плоти, и кровь капает с ее локтя на пол. Она в задумчивости вертит его между двумя пальцами. — От обычной амбарной совы. Оно делает мои движения бесшумными, неразличимыми даже для вампирских ушей.

— Кто этот Некромант? — спрашиваю я.

— Я не знаю его имени. Мне и не нужно его знать.

Михаль снова смещается передо мной, движение едва уловимо. Хорошо. Это приближает нас к лестнице.

— Ты хочешь вернуть свою сестру, — говорит он. — Сильви. Ту, что умерла от болезни крови.

На долю секунды лицо Бабетты искажается так же, как у Пеннелопы.

— Среди прочих. — Затем ее черты снова разглаживаются: — Болезнь крови действует медленно, знаете ли. Она не торопит жертв, отравляя сначала их тело, а затем разум. Она крадет их здоровье, их молодость, пока воздух не застывает в груди, а ветер не проводит по коже ножами. Они задыхаются и чахнут. Они чувствуют, как кровь закипает в их жилах, и не могут остановить ее, потому что лекарства нет. Только смерть. Многие лишают себя жизни, чтобы прекратить мучения. — Ее взгляд устремлен на меня. — Моргана ле Блан создала боль, которую причинила твоей сестре, на основе боли, которую испытала моя собственная.

Моя рука сжимается на рукаве Михаля, и я совершенно забываю о своем плане побега.

— Что?

— Филиппа превратилась в оболочку после того, как Моргана покончила с ней, не так ли? Как и Сильви.

Мои глаза расширяются, и я смотрю на нее, пораженная. Потому что она права. Хотя мои родители настояли на закрытом гробе для похорон Филиппы, никто лучше меня не знает, насколько изуродованной она была, когда ее нашли. Ее конечности были скрючены, кожа обвисшая и бледная. Волосы белые. Оболочка.

— Моя сестра не заслуживала такой смерти, — продолжает Бабетта странно спокойным, почти безмятежным голосом. Она пускает перо на пол. — А твоя?

Мое горло грозит сомкнуться, и в ответ на ее слова я вижу лишь Филиппу из моих кошмаров — половина ее лица отсутствует, улыбка широкая и развратная, а кулак скелета вонзается мне в грудь. Ее пальцы смыкаются вокруг моего сердца. Как будто я тоже страдаю от болезни крови, мне резко становится трудно дышать, а когда я опускаю взгляд, кажется, что кожа на моей руке сморщилась.

Тебе бы этого хотелось, милая? Ты бы хотела умереть?

— Мы их вернем, — просто говорит Бабетта.

Михаль слышит, как учащается мой пульс. Я знаю, что он слышит. Его рука обхватывает спину, и я секунду непонимающе смотрю на гладкую алебастровую ладонь, обращенную наружу, прежде чем понимаю, что он предлагает ее мне. Я мгновенно и крепко переплетаю свои пальцы с его. Впервые мое прикосновение кажется таким же холодным.

— И ты инсценировала свою смерть, потому что…? — спрашивает он.

Бабетта рассматривает его так долго, что я боюсь, что она не ответит. Затем:

— Потому что теория Жан-Люка об убийце ведьмы крови заставила Некроманта нервничать. — Она нагибается, чтобы поднять гримуар с пола, и кладет его в карман юбки. — Потому что Козетта никогда не поверит, что ведьмы крови способны убивать своих — даже после ее тети. Потому что он