Гимн Лейбовичу - Уолтер Миллер

— Ну что там?

— Пленка, должно быть, с дефектом, — сказал Рик.

— Но уже поздно искать новую! — в отчаянии закричала Жадэ.

— В любом случае, все из-за пленки, — пожал плечами Рик.

— С чего вы это взяли?

— Потому что есть только три возможности: кукла, пленка и компьютер, считывающий данные с пленки. Мы очистили базу данных компьютера и ввели в него информацию с пленки другого актера. Он работает безупречно. И кукла тоже работает, если она играет без интерпретации, то есть без пленки. Так что все дело в ней.

Жадэ застонала, повалилась в кресло и закрыла лицо руками.

— А что, разве нельзя достать другую пленку? — спросил Рик.

— Мы обзвонили все склады Смитфилда в радиусе пятисот миль. Они могут сделать с матрицы новый дубликат, но на это уйдет слитком много времени.

— Мы отменим спектакль, — покорно заявил Фириа. — Премьера переносится на завтра, билеты действительны или возвращаются по требованию.

— Стоп! — перебила его Жадэ. — Все билеты распроданы, не так ли?

— Да! — обозленно отозвался Д’Уччия. — И что вообще происходит? Вы не можете справиться с «маэстро», а мы должны из-за этого терять деньги?

Жадэ вдруг вскинула руки.

— У меня есть идея. Мы перенесем начало на девять часов. Кто не захочет ждать, получит деньги обратно. Иан, распорядись, чтобы все было готово к девяти. Есть еще возможность… Я кое-что попробую.

Она пошла к выходу.

— Эй! — крикнул Фириа.

— Объясню позже, — крикнула она через плечо.

Она застала Торнье за сменой перегоревших лампочек. Он улыбнулся ей сверху, вставляя плафон янтарного цвета на прежнее место.

— Я опять вам для чего-нибудь нужен, мисс Ферн? — насмешливо спросил он со стремянки.

— Возможно, — зло бросила она. — Ты не шутил, когда предлагал заменить сломавшийся манекен?

Перегоревшая лампочка выпала из рук Торнье и с громким хлопком разбилась у нее под ногами. Он медленно спустился на пол.

— Ты шутишь?!

— Ты сможешь сыграть Андреева?

Он облизнул пересохшие губы и недоуменно уставился на нее.

— Ну что, сможешь?

— Прошло десять лет, Жадэ, и я…

— У тебя есть еще время просмотреть сценарий, и к тому же можно вставить в ухо маленький приемник. Рик будет тебе суфлировать из операторской.

Она предложила это между прочим, как будто за этим не было ничего особенного. Это был театр — хладнокровно требовать невозможного, делая вид, что так и должно быть.

— Но зрители? Они ведь ждут Пелтье.

— Пока что я тебя спрашиваю, сможешь ли ты разок прорепетировать. Потом посмотрим. Это наш единственный шанс спасти спектакль.

— Андреев… — прошептал он. — Главная роль.

— Ну пожалуйста, Торни, ты же можешь хотя бы попробовать.

Он посмотрел мимо нее в зал и медленно кивнул.

— Я пойду и перечитаю сценарий, — сказал он тихо и кивнул с выражением, которое, как он надеялся, придавало ему благородную смесь бескорыстной скромности и самоотверженной решимости.

«Я должен сыграть, как бог, — подумал он. — Это будет особое представление. Мой последний шанс, последняя большая роль».

Резкий свет рампы, тихий шепот в ухе, холодное оцепенение первых секунд. Оно пришло и быстро улетучилось. А потом сцена стала закрытым помещением и зрители — обслуживающий персонал и постановщики — были не больше чем четвертой стеной, где-то за рядом огней. Он был Андреевым, шефом полиции, преданным слугой царя, оказавшимся в эпицентре революции. Теперь он жил не своей жизнью, роль целиком поглотила его. И его партнеры по сцене, — хотя у них из под ног раздавалось потрескивание, когда они передвигались, — были для него живыми людьми, против которых и вместе с которыми…

Зачарованный магией игры, водоворотом драмы, он снова ощущал себя частью действа, которое вело его от сцены к сцене. Как будто не было долгих потерянных лет между далекими полузабытыми репетициями и этой премьерой. И только в конце акта, когда он забыл свою реплику и Рик подсказал ему, волшебство на какой-то миг исчезло, и он почувствовал, что его переполняет невыразимый страх, он внезапно осознал, что окружен машинами, что губы, которые он только что целовал, принадлежали не женщине, а резиновой кукле.

Когда пришло время уходить со сцены, он дрожал всем телом. Увидев, что на сцену поднимается Жадэ, он вдруг почувствовал невыразимый ужас — сейчас она скажет ему: «Торни, ты играл великолепно, почти как манекен».

Но она ничего не сказала, просто протянула ему руку.

— Ну, как, Жадэ? Не очень плохо?

— Ты остаешься! Продолжай играть так и все будет нормально. Иан тоже согласен.

— Ты серьезно? А как диалог с Петром?

— Великолепно. Это был высокий класс, Торни.

— Так значит, все решено?

— Пойдем. Никогда ничего не решено, пока не поднимется занавес. Ты ведь сам знаешь… — Она засмеялась. — Нам было очень весело, но, пожалуй, лучше не говорить об этом.

— Да? — Он замер. — И над чем же вы потешались?

— Над Мелой Стоун. Она увидела, как ты выходишь на сцену, побледнела, как простыня, и вышла. Не представляю, почему.

— Ты прекрасно знаешь, почему.

— Она здесь, потому что по договору обязана присутствовать на премьере. Она должна сказать пару вступительных слов об авторе и о пьесе. — Жадэ весело подмигнула. — Пять минут назад она позвонила и попыталась от этого отвертеться. Естественно, у нее ничего не вышло. И не выйдет, пока она получает деньги от Смитфилда.

Она пожала ему руку и вернулась в партер. Торнье спросил себя, что у Жадэ могло быть против Мелы. Наверное, ничего серьезного. Обе в прошлом были актрисами. Но Мела получила предложение от Смитфилда, а Жадэ — нет. И этого было достаточно.

Он не успел долистать следующую сцену — пора было выходить.

Все шло гладко. Во втором акте он запнулся только три раза на репликах, которые он разучивал десять лет назад. Голос Рика бормотал ему в ухо и «маэстро» компенсировал незначительные отступления от текста. На этот раз он не дал себе полностью увлечься игрой, и ему больше не мешало сознание того, что он стал частью автоматически работающего механизма.

— Не совсем то, Торни, — крикнул Иан Фириа. — Немного натянуто. Последние две-три реплики прогоним еще раз! Андреев — не дикий медведь из-за Урала. Постой пока, сейчас выход Марки.

Торнье кивнул и окинул взглядом застывших кукол. Он должен забыть, что они автоматы. Необходимо было смешаться с ними, даже если это означало, что он и сам уподобится манекену. Это ему немного мешало, хотя он давно привык подчиняться указаниям режиссера и требованиям сцены. Почему-то он ждал смеха из зала, но никто не смеялся.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});