Гимн Лейбовичу - Уолтер Миллер

Сузив глаза, он пристально посмотрел на куклу и холодно спросил:

— А что вы сделали с его сообщником?

«Маэстро» не мог сам составлять фразы и отклонения от текста определял как функциональные нарушения, которые необходимо компенсировать. «Маэстро» вернулся на строчку назад и заставил лейтенанта повторить реплику, слегка изменив ее.

— Я ведь уже доложил — он признался.

— Так! — разозлился Андреев. — Вы его убили, да? Он не вынес вашего допроса, не так ли?

— Он признался, — беспомощно повторил подпоручик.

— Торни, — тревожно зашелестел в ушном динамике голос Рика. — Что ты несешь?

— Вы арестованы, Николаев! — пролаял Андреев. — Доложите майору и доставьте арестованного в его камеру. — Он сделал паузу. «Маэстро» не мог продолжать, пока не было реплики из текста, но сейчас ее уже можно было произнести.

— И чтоб этот признался тоже.

— Есть, господин генерал. — Поручик щелкнул каблуками и вышел. Но прежде Торнье позволил себе маленькое удовольствие, крикнув ему вслед и тем самым смазав его уход:

— Позаботьтесь о том, чтобы этот после допроса остался в живых!

Повинуясь команде «маэстро», тот вышел вместе с заключенным, не повернув головы. Торнье был доволен собой. У входа на сцену он увидел Жадэ. Она подавала ему ободряющие знаки, но он не мог импровизировать без конца.

Больше всего он боялся выхода Марки. Ее роль «маэстро» выводил на первый план и оправдывал ее в ущерб Андрееву. Роль Марки была слишком важной, чтобы обращаться с ней как захочется.

Занавес упал. Сцена повернулась. Сейчас предстоял эпизод в жилой комнате, обставленной в мещанском вкусе. Торнье занял свое место, и занавес снова поднялся.

— Больше никаких арестов! — пролаял он в телефон. — После наступления комендантского часа применять оружие!

Он повесил трубку.

Когда он повернулся, она стояла на пороге. Она подслушивала, но, ничуть не смутившись, пожала плечами и прошла вперед, в то время, как он недоверчиво наблюдал за ней. Она вернулась к нему, но уже как шпионка Петра, вождя рабочих. Но он подозревал ее лишь в неверности, а не в предательстве. Это была критическая сцена, «маэстро» мог представить Марку либо коварной продажной девкой, либо народной героиней, обращенной в революционную веру, что автоматически делало из Андреева грубого сатрапа.

— Ты не хочешь даже поздороваться со мной? — спросила она, походив по комнате.

Он только улыбнулся в ответ. С высокомерным и вызывающем видом она встала перед зеркалом и начала приводить в порядок растрепанные волосы. Она говорила нервно и отрывисто, чувствуя возможность разоблачения и пытаясь спрятаться за общими фразами. Выглядела она уставшей и измученной, даже больше, чем некогда настоящая Мела Стоун. «Маэстро» мастерски управлял ее мимикой.

— Что тебе надо?! — неожиданно взорвался он.

Все еще стоя перед зеркалом, она замерла, прервав свое занятие, целью которого было, скорее, унять нервную дрожь, чем исправить прическу.

— Я все еще живу здесь, или нет?

— Ты сбежала!

— Только потому, что ты меня вынудил.

— Ты ясно дала понять, что не хочешь здесь больше оставаться.

— Неправда!

— Это ты лжешь!

Так они говорили еще некоторое время, затем он начал вытряхивать содержимое ящиков стола в чемодан.

— Я живу здесь и я здесь останусь! — закричала она.

— Делай все, что хочешь.

— А что собираешься делать ты?

— Я ухожу.

Спор продолжался. «Маэстро» не делал ни малейших попыток изменить сцену. Неужели у них все же получалось? Может быть, экспромт в сцене с подпоручиком повлиял на машину?

Что-то изменилось. Это была удачная сцена, пока что самая лучшая.

В гневе она продолжала что-то выкрикивать. Тем временем он закрыл чемодан и пошел к двери. Она замолчала на середине фразы, выкрикнула его имя и, зарыдав, упала на диван. Он остановился, повернулся вполоборота. Постепенно его холодная неприязнь проходила. Он поставил чемодан и подошел к ней.

Ее рыдания стали затихать. Она боязливо взглянула на него, увидела, что он не в состоянии оставить ее, и робко улыбнулась. Затем она встала и обняла его за шею.

— Саша… мой Саша.

Ее руки были теплыми, губы влажными. Женщина в его руках жила. В какое-то мгновение ему показалось, что он сошел с ума. Она тихо и коротко рассмеялась и прошептала:

— Ты мне сломаешь ребра.

— Мела…

— Тихо, не глупи… играй! — Громко она спросила:

— Я могу остаться, любимый?

— Навсегда, — ответил он хриплым шепотом.

— И ты не будешь меня ревновать?

— Никогда.

— И ты не станешь меня расспрашивать, если час или два меня не будет дома?

— Или шестнадцать… Прошло шестнадцать часов.

— Прости! — Она поцеловала его.

В комнате заиграла музыка, сцена закончилась.

— Как ты это сделала? — прошептал он. — И зачем?

— Они меня попросили. Они испугались, что «маэстро» провалит и эту сцену. — Она засмеялась. — Ну и вид был у тебя! Можешь отпустить меня.

Занавес опустился.

Они вышли со сцены. Жадэ уже ждала их.

— Превосходно, — сказала она взволнованно и пожала им руки. — Все было просто великолепно.

— Спасибо, — сказала Мела, — спасибо за то, что обратились ко мне.

— Было бы неплохо, если бы ты сыграла и в других сценах, Мела, хотя бы в тех, где играет Торни.

— Я не знаю… — неуверенно прошептала Мела Стоун.

— Столько времени прошло. Сцену ссоры сыграть было несложно. Ее бы всякий смог сымпровизировать.

— Ты так же превосходно справишься и с другими, — настаивала Жадэ. — Техник уже здесь и возится с «маэстро». Но если он увидит парочку таких сцен, то ему придется исправлять самого себя.

Второй акт был спасен, с этим все согласились. Торнье и Мела прошли в уборную, чтобы, воспользовавшись маленькой паузой, снять нервное напряжение.

— Это было, конечно, не «потрясающе», — вздохнул он, упав на диван, — но вполне сносно.

— Третий акт будет еще лучше, Торни, — пообещала Мела. — Мы вытащим спектакль. Глупо, что первый акт так смазали.

— А я хотел сделать из этого нечто грандиозное, — пробормотал Торнье. — Хотел сделать так, чтобы это надолго запомнили. А сейчас мы выбиваемся из сил, чтобы спасти спектакль от полного провала.

— Разве так было не всегда? Ты собираешься произвести фурор, а затем выкладываешься как сумасшедший, чтобы это выглядело хотя бы терпимо. — Она устало покачала головой.

— Торни…

— Что?

— Я знаю, что завтра буду жалеть, но сегодня мне это нравится. Я имею в виду — пережить все это еще раз. Но это гибельно. Это… опиум.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});