Евгений Шварц. Хроника жизни - Евгений Биневич

Успех пьесы и спектакля у взрослой (не говоря уже о детской) аудитории весьма показателен в отношении проблемы «актуальности», непрестанно дискутируемой в наших театральных кругах…» — И предупреждал постановщиков пьесы: «Мир Андерсена — Шварца имеет свои физические законы, многим он напоминает обычный мир, но что-то в нем — совсем отличное. И для овладения этим миром талантливость решения, чуткое ощущение законов сказочного быта важнее всего…» (Искусство и жизнь. 1939. № 6).

Соотношение Андерсена и Шварца рассматривалось большинством пишущих о «Снежной королеве» — пьесе и спектакле. Примерно о том же высказался Леонид Малюгин: «Шварц — своеобразный и тонкий художник, со своими темами. Его пьесы заполнены привычными сказочными персонажами, но это оригинальные фигуры. «Снежная королева» имеет подзаголовок «на андерсеновские темы», но она даже отдаленно не напоминает инсценировки — переложения в диалогическую форму сказочных происшествий. Это художественное произведение с великолепно обрисованными характерами, увлекательной интригой, острым диалогом. Шварц исключительно точен в выборе слова, у него безупречный вкус, тонкое ощущение формы и, самое главное, умение донести идею пьесы в образах. Но Шварц слишком долго живет в обществе своих сказочных героев. Хотелось бы, чтобы Шварц, великолепно знающий детей, их психологию, их язык, написал пьесу о советских школьниках» (Там же. 1940. № 2).

Вот на этот последний пассаж хотелось бы обратить внимание особо. Переменились времена, переменились требования к искусству в «нашей буче — боевой и кипучей». Если раньше Шварца «шпыняли» за сказку в «реальных» пьесах, то теперь реабилитированная сказка потребовалась в «советской действительности». То есть, «мы сказку сделали былью». Об этом же, собственно, писала (и требовала) Александра Бруштейн. Возможно, и не вполне искренне, как и Малюгин. Она тоже нисколько не сомневалась, что Шварц «прикоснулся» к своим персонажам «живой водой — рукой художника… и та же рука советского драматурга неуловимо тонко подчеркнула в них те же черты, которые роднят героев Андерсена с нашей действительностью». И хотя «при большом обилии пьес-сказок «Снежная королева» по праву займет среди них одно из первых мест», однако «у нас нет ещё ни одной сказки, подсказанной и вдохновленной чудесами нашей советской действительности» (Советское искусство. 1938. 2 сент.).

Уверен, что Бруштейн прекрасно понимала, что «современность» вовсе не в этом, а в общечеловеческом. Классикой становились именно те произведения, которые рассказывали о вечном — о добре и зле, о их борьбе в человеке, о любви и смерти, — только в притчевой форме. А различаются они только индивидуальностью художника, в истинном смысле этого слова, т. е. имеющего свой взгляд на человечество и мир, в котором он живет.

Предваряя «Золушку», Шварц оправдывался: «Старинная сказка, которая родилась много, много веков назад, и с тех пор всё живет да живет, и каждый рассказывает её на свой лад». Останавливаюсь на этом столь подробно потому, что и в 1951 году, как Шварц писал дочери: «пересматривают закон об авторском праве, отчего задерживают авторские за «Снежную королеву», так как её причислили к инсценировкам». А ещё через пятнадцать лет, защищая диплом о Шварце — кинематографисте, я пытался доказать, что его «Дон Кихот» — оригинальное, совершенно самостоятельное произведение: но мой оппонент, старший редактор Ленфильма, без всяких доказательств объявил, что это обычная экранизация, и красного диплома я не увидел, как своих ушей.

Эсхил, Софокл, Еврипид пользовались общеизвестными сюжетами мифов; Плавт, Теренций, Сенека — сюжетами своих предшественников; а Ж. Расин и П. Корнель, В. Озеров и И. Анненский, Ж. Ануй и Ж.-П. Сартр переосмысляли их. Пользовались чужими сюжетами Шекспир, Пушкин, Шоу и Брехт. И никто никогда не считал это чем-то зазорным.

В сказке о Снежной королеве у Андерсена многое случайно. Осколки зеркала, изобретенного «злющим, презлющим» троллем, носятся по свету, раня то одного, то другого. «Некоторым людям осколки попадают прямо в сердце, и это хуже всего: сердце превращается в кусок льда». Кай и Герда сидели и рассматривали книжку с картинками, когда на башенных часах пробило пять. «Ай! — вскричал вдруг мальчик. — Меня кольнуло прямо в сердце и что-то попало в глаз!» — Такова завязка сказки.

Кай и Герда — обычные дети. С тем же успехом осколки дьявольского зеркала могли попасть в любого другого мальчика или девочку, в любого взрослого, что и случалось, будет случаться и после. Это произошло летом. А зимой, катаясь на санках, Кай прицепился к красивым саням, и с тех пор его никто не видел. Наступила весна. Герда решила, что «Кай умер и больше не вернется». Но солнечный луч и ласточки не верят в это. Тогда Герда решает спросить у реки, не знает ли она, что случилось с Каем. В лодку Герда попадает случайно, как случайно и то, что лодка отплыла от берега.

В сказке Андерсена всё закончилось благополучно. Кай и Герда возвращаются домой, и «холодное, пустынное великолепие чертогов Снежной королевы было забыто ими, как тяжелый сон».

У Шварца Кай становится Кеем. И если у датчанина Кай и Герда — дети, не лучше и не хуже других таких же детей, то у Шварца они — лучшие. «Во всем доме (а может быть, — и в городе. — Е. Б.) нет людей дружнее», у них «горячие сердца», и именно поэтому силы зла обрушиваются на них.

В пьесе завязкой служит сцена на чердаке, где живут наши герои. Коммерции советник, любитель наживаться на редкостях, является к бабушке, чтобы выторговать розовый куст, цветущий даже зимой. Летом он торгует льдом, зимой не прочь разводить розы. Всё продается, считает он, но от этих бедняков розовый куст он не получает. И тогда Советник обращается за помощью к Снежной королеве.

Вскоре Шварц пьесу переделает в сценарий. И там философское звучание станет ещё отчетливей и глубже. Он начинается с диалога Домового и Флюгера на крыше дома, которых в пьесе не было. Уже второй день дует северный ветер, а у жильцов, что живут на чердаке, нет дров. Домовой заглядывает в окно, хочет узнать, как поживают его любимые бабушка с внуками. Но ничего не видно, — все стекло покрыто ледяным узором.

«— Это от того, что Снежная королева взглянула на них сегодня ночью, пролетая мимо, — поёт жестяной петух.

— Она здесь? — восклицает старичок. — Ну, быть беде!

— Почему? — кричит петух.

— Ох, быть беде, — басит старичок. — Мой любимый Ганс Христиан, который сочиняет такие славные сказки, вырастил среди зимы удивительный розовый куст. Розы на нем цветут и не отцветают, пока люди, владеющие им, живут дружно. Ганс Христиан подарил этот куст своим соседям — девочке Герде, мальчику Кею и их бабушке. И если Снежная королева проведает об этом, быть беде, ох быть беде!.. Ах, Снежная королева уже, наверное, проведала об всем! Ведь она заглянула к ним в окно!».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});