Распеленать память - Ирина Николаевна Зорина

ночевать Верховный.

По приезде в министерство их арестовали – ордер на арест был подписан самим Фиделем – и поместили в камеру спецтюрьмы в Министерстве госбезопасности. На следующий день в доме был произведен обыск. На вопросы родных отвечали, что речь не идет об аресте, а только о задержании до выяснения обстоятельств. И советовали не поднимать шума и поменьше болтать. Надо немного подождать: скоро оба брата вернутся домой. И повторяли: надо «верить революции».

Но почти сразу жена и дочь арестованного заметили, что за всеми членами семьи установлена слежка. Когда прошло три дня после ареста отца, – рассказывала Илеана, – мы с мамой попросили о свидании, ссылаясь на закон. Просьба осталась без ответа. Лишь через пятнадцать дней мне разрешили свидание с папой. Я его не узнала: бледный, внезапно постаревший человек с трясущейся головой, он мало походил на легендарного разведчика.

«Эли, – сказал отец, – я не знаю, что происходит и что они со мной делают. Но я не могу спать, не могу думать, не могу сосредоточиться. Свет в камере горит двадцать четыре часа. Я не знаю, какое время суток. Они беспрерывно стучат молотком в железную дверь камеры. Это выматывает меня. Я ничего не понимаю. Мой мозг отключен».

В момент свидания с отцом мы с мамой даже не подозревали, что на следующий день начнется суд. Родственникам о суде сообщили накануне ночью. Я заявила протест, ссылаясь на то, что нужно время, чтобы найти адвоката. «Не беспокойтесь, – сказали мне, – адвокат уже есть». Отцу дали официального «адвоката», который при встрече со мной не снизошел до серьезного разговора и только заметил: «Мне стыдно защищать вашего отца». С делом Тони де ла Гуардиа он не был ознакомлен, а самого подзащитного в первый раз увидел за двадцать минут до суда.

Суд был страшным театральным фарсом, – продолжала Илиана. – Роли были распределены заранее. Арестованным накануне дали инструкции поведения на суде, ответы на вопросы, которые им будут заданы, и заявления, которые они должны сделать «добровольно». Вот что «добровольно» сказал Тони де ла Гуардиа: «В эти дни иностранная печать распространяет ложные слухи о том, что мы подвергались физическим и психическим пыткам, что мы были изолированы от внешнего мира, что на нас оказывалось давление, а за нашими семьями была установлена полицейская слежка. Все это чудовищная ложь. Я хочу заверить товарищей, здесь присутствующих, что с первого момента, когда меня задержали, со мной обращаются очень хорошо, с большим вниманием, которого я не заслуживаю. У нас была постоянная связь с внешним миром. Мы получали немедленно все, что хотели. Я сам себе выбрал адвоката, которого знаю уже много лет. Никто и ни в чем не оказывает на меня давление. Все свои признания я сделал добровольно».

Когда я услышала эти слова, – признавалась Илеана, – меня чуть не вырвало тут же в зале суда. Он сошел с ума – была первая реакция всех нас, родственников, сидевших на этом судилище. Отец и дядя говорили словно заведенные куклы, время от времени впадая в патетический тон. Они с трудом ориентировались, когда их вводили в зал суда и выводили из него. Они ничего не могли понять. Их пытали и допрашивали те самые люди, с которыми они работали бок о бок многие годы.

Как рассказал во время свидания отец, в ходе процесса Фидель Кастро три раза лично беседовал с Тони. Он убеждал его взять вину на себя, потому что «революция оказалась в опасности». Он говорил, что надо спасти руководство революции, а для этого не выносить сор из избы. Он убеждал Тони, что после суда все образуется. Фидель нашел аргументы и убедил своего верного товарища в том, что тот будет жить и будет жить семья. Тони поверил.

Антонио де ла Гуардиа с 1982 года возглавлял специальный отдел в Министерстве внутренних дел по обеспечению властей «конвертируемой валютой» (спецотдел «МС», moneda convertible). Самым надежным средством добычи валюты была торговля наркотиками. По распоряжению Фиделя офицеры его департамента вели переговоры с Медельинским наркокартелем в Колумбии о переправке наркотиков из этой страны в США.

«Наркотик – ядерное оружие бедных стран» – этот революционный тезис Мао хорошо усвоил его кубинский последователь. В одной из своих речей (была опубликована в газете «Гранма», официальный орган Компартии Кубы) Фидель говорил, что кубинская революция победит США тем, что молодежь там станет погибать от наркотиков.

Всеми операциями по торговле наркотиками руководили Фидель и Рауль Кастро. Самолеты со спецгрузом из Панамы и Колумбии приземлялись близ курорта Варадеро. Иногда оранжевые мешки с кокаином выбрасывали прямо в море и тут же отправляли в США на небольших лодках, а кубинская береговая охрана помогала им пройти незамеченными. Без контроля братьев Кастро никто не мог использовать воздушное пространство над Кубой.

Полковник Антонио де ла Гуардиа, подчиняясь приказу Верховного и военному министру Раулю Кастро, контролировал этот поток товаров. После беседы с Фиделем он согласился «во имя революции» взять вину на себя. Все это Тони сказал дочери во время второго свидания, когда смертный приговор был вынесен, но еще не подписан Кастро.

Последнее свидание с женой и дочерью прошло уже после того, как Фидель подписал смертный приговор, но они, естественно, об этом не знали. Они не могли поверить, что казнь совершится. «Неужели ты думаешь, что они на это способны?» – спросила жена. Тони ответил вопросом: «Неужели ты не понимаешь, куда они меня загнали?» И добавил: «Все будет ужасно. Этот человек возведет новую китайскую стену. Они загонят туда людей. Это сумасшествие. Они заставят всех сажать картошку. Они изолируют всех от мира». Последнее, что помнит Илеана, слова, сказанные ее матери: «Поклянись мне, что мои сыновья никогда не пойдут в армию. Я не хочу, чтобы их предали так, как меня».

На следующий день его расстреляли. Но родственники узнали об этом лишь через несколько дней, когда им вручили квитанцию о захоронении. Двенадцатилетний сын Тони де ла Гуардиа испытал страшное потрясение, узнав о гибели отца. Он возненавидел мир. Он не хочет жить на Кубе. Но его не выпускают из страны и не выпустят, пока существует режим Кастро.

Самой Илеане удалось вырваться с острова через год после трагедии, потому что ее муж – Хорхе Масетти, аргентинец, сын знаменитого Риккардо Масетти, основателя агентства «Пренса Латина» и друга Че Гевары. Им пришлось долго бороться за право выезда. Власти заявили, что Илеана де ла Гуардиа представляет «опасность для кубинского государства». Илеана протестовала и грозила обратиться в Международный суд. Потом им разрешили выехать – только