Распеленать память - Ирина Николаевна Зорина

у США. Финансовую и техническую помощь Кубе резко сократили. Но опаснее всего для кубинского руководства оказался политический шок.

С началом перестройки на Кубе в разы увеличилась подписка на советские газеты и журналы, ведь многие кубинцы учились в СССР, хорошо знали русский язык. Правительство запретило советскую печать. Но сдержать информацию о демократизации в Советском Союзе не удавалось. Особенно заметны были новые настроения среди интеллигенции и в армии. Фидель сам подложил под себя социальную бомбу: полтора десятилетия направляли молодежь воевать в Африку. Только через Анголу прошли триста тысяч кубинских военных. Как наши «афганцы», кубинцы возвращались с войны совсем другими людьми. Оппозиционные настроения нарастали и среди офицерского состава, и в Министерстве внутренних дел, и даже в госбезопасности.

Большой авторитет в войсках приобрел к этому времени генерал Очоа, глава кубинской военной миссии в Анголе. В юные годы он сражался в горах Сьерра-Маэстра вместе с Камило Сьенфуэгосом. Помогал венесуэльским партизанам. Возглавлял кубинские войска в Эфиопии. Консультировал сандинистов.

Дивизионный генерал учился в Военной академии СССР, хорошо говорил по-русски, имел контакты с советскими офицерами. Истинный кубинец, открытый, изобретательный, веселый человек, с чувством юмора, он был любим в армии и ненавидим военным министром Раулем Кастро. На родине его считали национальным героем, но его возвращения очень боялся Рауль, убеждавший брата, что этот «Тухачевский» готовит военный заговор.

Фидель опасался, что Горбачев, с которым у него сложились конфликтные отношения, может сделать ставку на Очоа как на потенциального лидера оппозиции. Он первым понял, сколь опасной для него стала популярность Очоа. Во время визита Горбачева в апреле 1989 года на Кубу Фидель убедился: медлить больше нельзя, с оппозицией надо кончать. И как иезуитский политик решил сразу убить двух зайцев: убрать Очоа и его товарищей, обвинив их в наркобизнесе, тем более что США предъявляли уже прямые доказательства участия Кубы в переправке наркотиков из Колумбии.

В начале восьмидесятых годов в США было возбуждено уголовное дело против известного торговца наркотиками Роберто Веско, личного друга Фиделя, который предоставил ему «гуманитарное убежище» в роскошной резиденции с причалом на небольшом кубинском острове Кайо Ларго дель Сур. Куба покровительствовала и другим колумбийским наркодельцам – Хайме Гийоту Ларе и Карлосу Ледеру. В начале 1988 года упорно ходившие в США слухи о кубинском наркобизнесе просочились в печать. Журнал «Ньюсуик» опубликовал об этом большой материал. Администация Буша хотела использовать эту информацию для организации чего-то похожего на панамскую операцию и арест Норьеги[73].

Фидель понимал, что американцы никогда не решатся на новое вторжение на Кубу, но ему надо было предупредить готовившееся против него серьезное разоблачение, а заодно убрать слишком популярного в армии и в стране генерала Очоа, к тому же «заразившегося» идеями перестройки. Не мешало освободиться и от слишком много знавшего начальника разведки Министерства иностранных дел Тони де ла Гуардиа и его брата Патрисио де ла Гуардиа, друживших с Очоа.

Он решил атаковать первым: частично признать участие в наркобизнесе, наказать виновных, предстать чистым перед миром и «революцией». Как всегда, все вывернул наизнанку, заставил обвиняемых целиком признать вину, оговорить себя, хотя всем участникам процесса было известно, что и Очоа, и братья ла Гуардиа имели полномочия на организацию всех операций от Верховного, от власти. За это их и расстреляли.

Процесс над генералом Очоа стал грандиозным спектаклем. Во время процесса, чтобы разогреть в простом народе ненависть к судимым, умело вбросили тему привилегий. По телевизору с утра до вечера показывали роскошные интерьеры и яхты высокопоставленных офицеров армии и МВД. На этом фоне обвиненные властью «преступники», к тому же во всем сами признававшиеся, совсем как обвиненные Сталиным его соратники на показательных процессах в СССР 1937 года во времена Большого террора, выглядели униженными и раздавленными. Фидель добился своего: так будет с каждым, кто посмеет «обмануть доверие вождя».

По делу «1/89» (так официально назывался процесс Очоа) десятки высших офицеров армии и Службы безопасности получили сроки. «Двадцатку» влепили даже генералу Абрантесу, самому верному псу Фиделя. Смена кадров шла по полной, и прежде всего в органах госбезопасности и в Министерстве внутренних дел. Братья Кастро основательно зачистили «революционные» кадры и навели ужас на всю страну. Их диктаторская власть была спасена.

Но что меня особенно поразило в рассказе Хорхе Масетти (я об этом не знала в 1989 году, да и теперь, полагаю, знают немногие), так это то, какую неприглядную роль в этом деле сыграл великий гуманист, «инженер человеческих душ», лауреат Нобелевской премии по литературе Габриэль Гарсия Маркес. Вечером, накануне дня расстрела, Илиана и Хорхе поехали к нему в его роскошную резиденцию в Сибонее (аристократический квартал Гаваны), которую ему подарил Фидель. Быть может, он спасет осужденных, ведь он единственный – так им казалось, – кто может повлиять на Фиделя. Они едва не столкнулись с команданте, который только что покинул резиденцию Маркеса. Габо пригласил их в дом, предложил кофе и уверил, что все будет хорошо. Но он уже знал, что приказ о расстреле подписан. А на следующий день Маркес вылетел в Париж, чтобы объяснить прогрессивной левой европейской интеллигенции необходимость принятых мер на Кубе, ведь революция должна уметь «себя защищать».

Глава шестнадцатая

Житье-бытье в Переделкино

Нынче я живу отшельником

меж осинником и ельником,

сын безделья и труда.

И мои телохранители —

не друзья и не родители —

солнце, воздух и вода.

Булат Окуджава

В апреле 1993 года мы оказались с Юрием Карякиным в Переделкино. Благодарить надо было Алеся Адамовича. Он, как и Карякин, был народным депутатом, но, главное, оба перенесли инфаркт, Карякин даже три, да еще и операцию на сердце. Алесь написал заявление с просьбой предоставить им в аренду дачу в Переделкино. Написал за двоих, хотя Карякин сопротивлялся: не по чину, мол. Но Алесь и слушать его не стал. Заявление приняли, удовлетворили.

Алесь поселился на улице Довженко, в маленьком домике рядом с Булатом Окуджавой. Они в последние годы очень сдружились, оба работали в комиссии по помилованию при президенте России. А Карякину дали верхний этаж дачи № 6 на улице Тренева. Когда-то ее целиком занимал поэт Илья Сельвинский, потом нижний этаж – Андрей Вознесенский. И наконец дом разделили на троих писателей.

Семья Зориных собралась на новоселье. Июль 1993

Впервые в жизни у нас появилось ощущение своего дома. Впервые выбрались из московской клетушки на сосновый простор. Конечно,