Широкий Дол - Филиппа Грегори

– К этому времени Джулия, скорее всего, уже проснется, а по утрам у нее всегда самое лучшее настроение.

Я кивнула, опустив ресницы и тая в глубине глаз презрение. Пусть Селия сколько угодно заботится о настроении этого младенца, но я искренне удивлюсь, если Гарри, лишь скользнув взглядом по дорогой колыбельке, не будет смотреть при встрече только на меня.

И удивляться мне действительно пришлось.

И до чего же горьким было мое удивление.

Мы едва успели позавтракать, как судно вошло в гавань Портсмута. Я и Селия стояли на палубе и, держась за поручни, с нетерпением вглядывались в толпу на пристани.

– Вон он! – крикнула Селия. – Я его вижу, Беатрис! А рядом твоя мама!

Я так и впилась глазами в Гарри, вздрогнув, точно испуганная лошадь, и что было сил вцепившись ногтями в деревянные поручни, чтобы не закричать: «Гарри! Гарри!», не протянуть к нему руки, не перекинуть мостик через узкую полоску воды, отделявшую наш корабль от берега. У меня даже дыхание перехватило, так жаждала я сейчас его любви. Это была мучительная, чисто физическая потребность. Заметив маму, выглядывавшую из окна кареты, я помахала ей рукой и снова невольно перевела взгляд на своего любовника. На своего брата.

Едва судно причалило, Гарри первым взбежал по сходням на палубу, и я первой с ним поздоровалась – хотя у меня и в мыслях не было кого-то опередить. Селия все равно была занята младенцем: склонившись над колыбелью, она вынимала оттуда полусонную девочку, так что у меня не было никакой причины отступать в сторону, а у Гарри не было никакой причины не обнять меня первую.

– Ах, Гарри! – только и сумела вымолвить я, будучи не в силах скрыть страстное желание, которое отчетливо прозвучало в моем голосе. Я обняла его и подставила щеку для поцелуя, но глаза мои так жадно скользили по его лицу, словно я хотела его съесть. Он быстро и ласково поцеловал меня в уголок рта и тут же посмотрел куда-то мне за спину. На свою жену.

– Беатрис! – сказал он и снова посмотрел мне в лицо. – Я так тебе благодарен, что ты привезла их домой, что ты мне их обеих привезла!

Затем он ласково, нежно – о, как нежно! – отодвинул меня и, невольно чуть толкнув, бросился мимо меня к той женщине, которую отныне обожал – к Селии. К Селии, державшей на руках мою дочь! Он обнял их обеих, и я услышала те тихие слова, которые предназначались только для ушей законной жены:

– О, моя любимая! – Затем, скрывшись за полями ее капора, он крепко поцеловал ее в губы, не обращая внимания ни на ухмыляющихся матросов, ни на толпу у пристани, ни на меня, буравившую взглядом его спину.

Всего лишь один долгий поцелуй – и глаза Гарри засияли от любви и нежности. Затем он обратил внимание на малышку, которую Селия прижимала к груди.

– Так это и есть наша маленькая дочка, – сказал он с удивлением и восхищением и осторожно, бережно взял ребенка на руки, позаботившись о том, чтобы головка девочки была на уровне его лица. – С добрым утром, мисс Джулия. Добро пожаловать домой! – И он, улыбаясь, сказал Селии: – Но это же вылитый папа! Вот уж истинная Лейси! Тебе так не кажется? Настоящая наследница Широкого Дола! И такая милочка! – И Гарри, одной рукой надежно прижимая к себе ребенка, взял крошечную ручку малышки и поцеловал ее.

Ревность, изумление и ужас – все это буквально пригвоздило меня к поручням, но я все же сумела взять себя в руки и обрести дар речи, чтобы нарушить эту чрезмерно аффектированную сцену.

– Нам еще нужно вещи забрать, – довольно резко сказала я.

– Ах, да, – сказал Гарри, не отрывая глаз от очаровательно разрумянившегося личика Селии.

– Ты сам позовешь носильщиков? – спросила я, стараясь все же быть вежливой.

– Да-да, конечно, – сказал Гарри, не двигаясь с места.

– Селия, наверное, хочет теперь поздороваться с мамой и показать ей внучку, – нашлась я, и Селия тут же с виноватым видом поспешила к сходням с девочкой на руках.

– Погоди, – нетерпеливо остановила ее я и, подозвав кормилицу, велела ей взять ребенка, а сама поправила на Селии капор и шаль, сунула ей в руки ридикюль и следом за ними сошла на берег, замыкая эту весьма достойную процессию.

Мама вела себя столь же нелепо, как и Гарри. Ни на Селию, ни на меня она почти не обратила внимания, зато сразу протянула руки к девочке, буквально не сводя глаз с ее хорошенького маленького личика, обрамленного сборками чепчика.

– Какое прелестное, изысканное дитя! – с наслаждением проворковала мама. – Здравствуйте, мисс Джулия. Добро пожаловать домой! Наконец-то!

Мы с Селией понимающе переглянулись. Селия, может, и была помешана на младенцах, но ей в последнее время здорово досталось; она почти каждую ночь глаз не смыкала, укачивая малышку. И теперь мы обе уважительно помалкивали, мама ворковала, а девочка отвечала ей довольным лепетом. Затем мама принялась изучать ее крошечные, идеальной формы пальчики и любовно поглаживать ее ножонки в атласных пинетках. Лишь через некоторое время она, наконец, подняла голову и приветствовала нас с Селией теплой улыбкой.

– Ах, мои дорогие, как же мне приятно видеть вас обеих! У меня просто слов не хватает, чтобы выразить свою радость! – Пока она все это произносила, глаза ее, несколько затуманенные нежностью, обращенной к малютке, прояснились, и я заметила, как в их светлой голубизне промелькнула некая тень. Мать перевела взгляд с открытого, как чашечка цветка, лица Селии на меня и быстро, остро, подозрительно посмотрела прямо в мои прекрасные лживые глаза.

И я вдруг испытала некий суеверный страх. Мне показалось, что она все поняла, что она настороже. Ведь ей был прекрасно знаком этот сладковатый родильный запах, а у меня все еще продолжалось небольшое кровотечение, хоть я и держала это в секрете, и сейчас мне стало страшно, что она это почует. Она, разумеется, ничего не могла знать наверняка, но все же смотрела на меня так упорно, что я вдруг чувствовала себя полураздетой; она, казалось, отмечала про себя новые очертания моей чуть пополневшей шеи, моих грудей и плеч. Она словно видела, что мои груди под платьем перетянуты плотной тканью. Словно чуяла – хотя я постоянно и весьма тщательно мылась – сладкий запах молока, все еще выступавшего из моих сосков. Она посмотрела мне в глаза… и все поняла. Клянусь, этого краткого обмена безмолвными взглядами было достаточно, чтобы она все поняла! Она увидела во мне женщину, которая испытала все женские страдания и наслаждения; которая, как и она, подарила жизнь ребенку; которая, как и она, познала и ту боль, и те адские усилия, и то победоносное чувство, которые неизменно связаны с приходом в наш равнодушный мир нового крошечного существа. Затем моя мать столь же пристально посмотрела на Селию и увидела перед собой девушку, хорошенькую, невинную, совершенно не переменившуюся с тех пор, как она была застенчивой невестой. И столь же неизменно добродетельную.