Лекарь. Ученик Авиценны - Ной Гордон

Роб опасливо погрузился в горячую воду, насыщенную запахом растворенных в ней минералов, а Ала-шах тем временем откупорил кувшин вина, долго пил, потом блаженно откинулся и закрыл глаза. Пот градом катился у него по лбу и щекам, пока небольшая часть тела, оставшаяся над водой, не сделалась такой же мокрой, как и та, что парилась в бассейне. Роб внимательно смотрел на шаха, пытаясь понять, каково это — обладать верховной властью.

— А когда ты утратил невинность? — спросил Ала-шах, не открывая глаз.

Роб рассказал ему о некой английской вдове, которая пустила его в свою постель.

— Мне тогда тоже было двенадцать. Отец приказал своей сестре всякую ночь приходить ко мне на ложе. Так у нас принято воспитывать принцев, и это очень разумно. Тетушка обучала меня заботливо и ласково, она была мне почти как мать. Много лет потом мне казалось, что с каждым разом из меня выходило по целой чаше парного молока, а внутри было сладко, как от засахаренных фруктов. — Некоторое время оба сосредоточенно молчали и наслаждались ванной. — Я желаю стать царем царей, европеец.

— Но ведь ты уже царь царей!

— Это просто титул, слова. — Теперь шах открыл глаза и смотрел своими карими глазами, не мигая, в глаза Робу. — Ксеркс, Александр, Кир, Дарий. Все великие цари, и если кто из них не родился в Персии, то умер, владея персидской короной. Великие цари, повелевавшие великими империями.

А теперь империи нет. В Исфагане — да, я царь. К западу Тогрул-бек повелевает многочисленными племенами турок-сельджуков. На востоке царствует над гористым краем Газни султан Махмуд[171], а дальше лежит Индия, которой правят больше двух десятков раджей. Правда, угрожать они могут только друг другу. Немногие властители, с которыми приходится считаться, — это Махмуд, Тогрул-бек и я. Когда я проезжаю по стране, ханы и бейлербеи, правящие городами и крепостями, спешат за стены, дабы приветствовать меня своими дарами и льстивыми словами покорности.

Я, однако, нисколько не сомневаюсь, что эти же самые ханы и бейлербеи станут точно так же приветствовать хоть Махмуда, хоть Тогрул-бека, если те явятся во главе своих войск.

Когда-то, в седой древности, было такое же время — маленькие царства и их цари, сражавшиеся за власть над огромной империей. И, наконец, остались из них только двое. Ардашир и Ардеван сошлись в поединке на глазах своих войск, замерших в ожидании. Посреди пустыни два великих воина, в полном боевом доспехе, кружили, стремясь поразить противника. Закончилось все тем, что Ардеван истек кровью, а Ардашир стал первым шахиншахом… А тебе разве не хотелось бы стать царем царей?

Роб покачал головой.

— Мне хочется лишь стать врачевателем.

На лице шаха без труда читалось удивление.

— Это что-то новое! За всю жизнь я не встречал человека, который не попытался бы польстить мне, коль выпала такая возможность. Но ты не захочешь поменяться местами с царем, мне это ведомо. Я ведь расспрашивал о тебе. Мне сказали, что как лекарский ученик ты заметно выделяешься среди других. И от тебя ждут великих дел, когда ты станешь хакимом. Мне потребуются люди, способные на великие деяния, только не старайся чрезмерно мне угождать.

Чтобы уморить Кандраси, я использую свою царскую власть, не остановлюсь и перед коварством. С целью сохранить власть над Персией всем царям приходилось воевать. И я пошлю свое войско против других царей, скрещу с ними мечи. Прежде чем истечет срок моей жизни, я добьюсь того, что Персия снова станет великой империей, а я сам — настоящим шахиншахом. — Он ухватил Роба за руку. — Станешь ли ты мне другом, Иессей бен Беньямин?

Роб понял, что искусный охотник усыпил его бдительность и загнал в ловушку: Ала-шаху его преданность была нужна для достижения собственных целей. И проделано все было расчетливо, с дальним прицелом. Несомненно, этот царь был далеко не только пьяницей и развратником.

Робу очень не хотелось впутываться в политические интриги. Он уже жалел, что поехал нынче утром на загородную прогулку. Но он хорошо помнил и свои долги.

— Я предан тебе без остатка, великий государь, — сказал он, беря за руку шаха.

Ала удовлетворенно кивнул. Снова откинул голову, погружаясь в горячее озерцо, почесал грудь.

— Уговор. А как тебе здесь нравится, в моем укромном уголке?

— Это серный источник, государь — ясно, как день.

Шах Ала был не такой человек, чтобы от удивления у него отвисла челюсть. Он лишь открыл глаза и улыбнулся.

— Если захочешь, зимми, — лениво вымолвил он, — можешь привести сюда женщину.

* * *

— Мне все это не нравится, — заявил Мирдин, когда Роб рассказал о своей загородной прогулке с шахом Ала. — Он капризен и очень опасен.

— Для тебя это открывает отличные возможности, — высказал свое мнение Карим.

— Я к ним не стремлюсь.

Но, к счастью, дни шли за днями, а шах его больше не вызывал. Роб остро ощущал, как сильно нуждается в друзьях, которые не сидят на троне, а потому проводил много времени в обществе Мирдина и Карима.

Карим привыкал к новой жизни молодого хакима. Он, как и раньше, работал в маристане, разве только теперь получал скромную плату от аль-Джузджани за ежедневный осмотр хирургических больных и уход за ними. Имея в своем распоряжении больше свободного времени и чуть больше денег, он частенько ходил на майдан и в дома разврата.

— Пойдем со мной, — звал он Роба. — Я приведу тебя к девке, у которой волосы черны, как вороново крыло, а на ощупь мягче шелка.

Роб в ответ улыбнулся и покачал головой.

— Ну, а какую ты хочешь?

— Такую, у которой волосы красны, как огонь.

— Такие здесь не попадаются, — усмехнулся Карим.

— Вам обоим надо жениться, — спокойно посоветовал Мирдин, но ни один его не поддержал. Роб все силы отдавал учебе. Карим продолжал в одиночестве посещать женщин, и его любовные подвиги служили сотрудникам больницы пищей для веселья. Роб же, зная историю Карима, не сомневался, что за красивым лицом и фигурой атлета скрывается одинокий мальчик, который ищет в женской любви забвения своих печальных воспоминаний.

Карим теперь стал бегать еще больше — по утрам и перед сном, каждый день. Готовился к состязаниям он старательно, не щадя себя, и не только бегал. Он показал Робу и Мирдину, как управляться с кривой персидской саблей, более тяжелой, чем привычный Робу меч. Она требовала сильных и ловких рук. Карим заставил их упражняться, держа в каждой руке по тяжелому камню, поднимать и опускать их, одновременно поворачивая то перед собой, то за спиною, чтобы развить в запястьях силу и проворство.

Мирдин был не очень-то хорошим атлетом, фехтовальщик из него не получался. Но к собственной неуклюжести он относился с улыбкой, а сила его разума была так велика, что умение фехтовать рядом с нею мало что значило.

С наступлением темноты Карим их покидал. Он вдруг перестал приглашать Роба в веселые дома — признался, что у него начался роман с замужней женщиной, в которую он страстно влюбился. Зато Мирдин все чаще и настойчивее приглашал Роба на ужин к себе, в комнаты близ «Дома Сиона».

Однажды Роб с удивлением заметил, что на крышке большого сундука у Мирдина изображено такое же разделенное на клетки поле, какое он до сих пор видел всего два раза.

— Это у тебя шахская игра?

— Да. А тебе она знакома? В моей семье испокон веку в нее играют.

Фигуры у Мирдина были деревянные, но игра — та самая, в которую Роб играл с Ала-шахом. Разница состояла в том, что Мирдин не стремился сразу же разбить противника наголову, а стал учить Роба. Вскоре под его заботливым руководством Роб начал схватывать смысл тонких комбинаций.

В доме у Мирдина он был свидетелем тихих семейных радостей. Как-то вечером, поужинав овощным пловом, который приготовила Фара, Роб пошел вместе с Мирдином пожелать спокойной ночи шестилетнему Иссахару.

— Авва[172], видит меня сейчас Отец наш Небесный?

— Конечно, Иссахар. Он всегда видит тебя.

— Почему же тогда я Его не вижу?

— Он недоступен взгляду.

Щечки у мальчика были пухлые, смуглые, а глаза смотрели серьезно. Зубы и челюсть уже немного великоваты — будет некрасивым, как и отец, но таким же милым.

— Но если Его нельзя видеть, откуда же Он знает, как сам выглядит?

Роб улыбнулся. «Устами младенцев…» — подумалось ему. Что ж, ответь, о Мирдин, знаток обычного и письменного права, мастер шахской игры, философ и целитель…

Мирдина вопрос не смутил.

— В Торе сказано, что Он сотворил человека по своему образу и подобию. Значит, стоит Ему взглянуть на тебя, и Он видит свое отражение. — Мирдин поцеловал сынишку. — Доброй ночи, Иссахар.

— Доброй ночи, авва. Доброй ночи, Иессей.

— Крепкого сна тебе, Иссахар, — сказал Роб, поцеловал мальчика и вслед за другом вышел из спальной комнаты.