Кен Уилбер Б Л А Г О Д А Т Ь И С Т О Й К О С Т Ь - dmitry

Клизма занимает примерно тридцать минут, и все это время я занимаюсь визуализацией, а в качестве фона ставлю кассету, где Гоенка читает буддийский канон на пали[113]. В зависимости от того, как в этот день идут дела, я могу заниматься прямой визуализацией, направленной на конкретную цель, — представляю себе, как опухоли растворяются, умирают, исчезают. Если же я чувствую потребность быть открытой, задавать вопросы и изучать, то завожу разговор с опухолями, задаю им вопросы, проверяю, хотят ли они сказать мне что-нибудь.

В первом случае я представляю себе, как энзимы атакуют опухоли (делаю это по порядку: начинаю с опухолей в мозге, а потом перехожу к большой опухоли в легких). Визуализирую, как опухоль благодаря энзимам размягчается, как только они проникают в кровь, и больше всего — с правой нижней стороны. Я представляю себе клетки, которые поглощаются энзимами, и одновременно создаю картину того, как моя иммунная система помогает убить эти ослабленные клетки. Я вижу эти клетки уничтоженными изнутри, вижу, как увеличивается посередине область черного цвета, как раздувшиеся участки вокруг опадают, а иногда я вижу, как опухоль сама собой распадается, когда все больше и больше клеток в центре исчезает.

Если я активно общаюсь с каждой опухолью — это совсем другое дело, и тогда у меня совсем другой настрой. Начинаю я с того, что проверяю, изменилось ли что- нибудь с прошлого раза. Потом могу спросить, хотят ли раковые опухоли что-нибудь мне сказать, например, подтвердить, что я поступаю правильно, или посоветовать что-нибудь другое. То, что я вижу или слышу, всегда одинаково позитивно, и я не уверена, отражает ли это какую-то объективную реальность, но, по крайней мере, это показатель того, что я чувствую надежду на каком-то более глубоком, бессознательном уровне. Опухоли говорят мне что-нибудь вроде: «Не волнуйся, все будет хорошо» или «Если появятся странные симптомы, не беспокойся — скоро все изменится, изменится форма опухолей и давление на разных участках, но это не имеет значения, так что не надо волноваться». Всего пару недель назад опухоль в мозге сказала слегка извиняющимся тоном, что она вовсе не хотела сделать мне плохо и уж тем более не хотела убивать меня, поэтому она рада, что я прибегла к энзимам, потому что так уж случилось, что радиации и химиотерапии она не может поддаться (и действительно, она оказалась устойчивой и к тому, и к другому), но ей кажется, что энзимы с ней справятся, так что, пожалуйста, дай шанс этой программе, хотя бы три месяца!

Опять-таки, я отношусь ко всему этому легко. Не знаю, есть ли хоть какая-то объективная истина в информации и советах, полученных мною этим путем, но я считаю, что это полезно — вступать в контакт со своим внутренним голосом, понимать то, что творится во мне подспудно, на уровне более глубоком, чем уровень обыденного сознания, поэтому я и обращаю внимание на советы, которые получаю этим путем. Много раз бывало так, что опухоли молчали или до них нельзя было достучаться. Я всегда прошу о помощи у Матери Марии или у маленького Горного Старца (он подозрительно похож на немецкую куклу, которую я, повинуясь порыву, купила в аэропорту, — у него большая седая борода, зеленая куртка из лодена[114], а на спине — рюкзак). В этом внутреннем путешествии они стали моими проводниками и неисчерпаемыми источниками комфорта и теплых чувств. Пускай в детстве мне не хватало фантазии, чтобы придумывать себе товарищей по играм, — сейчас я восполняю этот пробел!

После кофейной клизмы настает время для третьего приема энзимов (их надо принимать через час после еды, а не то они преспокойно начнут переваривать еду и не попадут в кровь). Я выхожу прогуляться с собаками, немного прибираюсь, а потом вдруг настает время обеда, который Кен стряпает на скорую руку. Меня удивила диета, которую назначил мне доктор 1онзалес. Она гораздо мягче, чем макробиотическая диета, на которой я сидела, и это настоящее облегчение, потому что я ждала, что диета окажется в чем-то еще более жесткой. Меня, исходя из анализа волос и крови, от- несли к умеренно вегетарианскому метаболическому типу, одному из десяти метаболических типов (программа Гонзалеса, особенно та ее часть, что связана с диетой, предполагает некоторые различия для каждого из них). Это означает, что мне хорошо подходят протеины растительного происхождения (я с 1972 года вегетарианка, но ем рыбу), но еще лучше — маложирные животные протеины (яйца, сыры, рыба, птичье мясо и время от времени красное мясо). Единственное, в чем я погрешила против этой программы (я сижу на ней двенадцать дней), — в том, что до сих пор у меня не получалось поесть красного мяса! Это серьезный барьер, который надо преодолеть. Мне и правда придется его съесть! Страшно интересно, каким оно окажется на вкус... и каково это будет снова пережевывать его во рту... ну и, естественно, мой отец, который разводит скот, будет рад этому неожиданному повороту!

Примерно на 60% эта диета состоит из сырой пищи (я нашла, что это условие не из легких); она предполагает овощи как минимум четыре раза в день; почти каждый день — свежевыжатые овощные соки (кроме морковного, который не подходит для диабетиков); цельнозерновые; пять раз в неделю — смеси из четырнадцати злаков, яйца и сырно-молочные продукты (мой тип легко справляется с холестерином, но желтых сыров надо избегать), орехи и семечки, постное птичье мясо — два раза в неделю, постное красное мясо — раз в неделю. Помимо этого мне разрешается раз в день есть по фрукту, но когда мне вкалывают инсулин, то и этого нельзя. Нельзя употреблять алкоголь, особенно первые три месяца, хотя иногда выпить стаканчик вина все-таки можно. Аспартам вообще признан непригодным для человека, но сахарин в небольших количествах (я ведь диабетик, и мне запрещены в принципе допустимые фрукты и мед) вполне годится. Даже передать не могу, как меняет весь мой день одна- единственная порция сахарозаменителя...

Ну, что ж... После обеда идет еще одна большая порция таблеток, хотя иногда этот прием получается самым непростым. Как-то мне удалось выпить всю горсть таблеток за один раз. Ну уж нет. Теперь я пью их по одной; а если у меня есть настроение рискнуть, — то по две. Ни с чем не сравнимое ощущение — когда таблетка застревает в горле в полчетвертого утра, особенно если это такое лакомство, как свиные энзимы поджелудочной железы. Для всех процедур, включая клизму, я беру только ту воду, которая очищена обратным осмосом, или дистиллированную.

Примерно через час после обеда я принимаю четвертую порцию энзимов, а еще через два часа — пятую (ни от приема пищи, ни от приема энзимов увильнуть нельзя). Через час после приема пятой порции я делаю стакан овощного сока в соковыжималке «Чемпион», который пью перед ужином. Потом мы ужинаем — обычно Кен делает что-нибудь восхитительное. Он готовит потрясающую вегетарианскую пиццу с корочкой из рисовой лебеды, великолепные вегетарианские чили и рататуй, примаверу из цыплят и рыбу по-тайски. Он все еще пытается понять, как приготовить мясо! Потом мы смотрим кино и, обнявшись, лежим на диване — и так много вечеров, и с нами наши собаки!

Кен ходит по магазинам, занимается стиркой и делами по дому, и всем остальным, потому что прием энзимов страшно выматывает. Он всегда готов помочь, он надежный, он рядом, если мне что-то надо, он такой славный и любящий. По вечерам мы с ним лежим обнявшись и пытаемся понять, что случилось с нами. Мы приводим в порядок свою волю — так, на всякий случай. Так уж складывается наша жизнь. Да, мы злимся, тревожимся, приходим в бешенство из-за того, что все это происходит с нами, из-за того, что такое вообще происходит с людьми, и при этом мы учимся глубоко дышать, учимся принимать жизнь такой, какая есть (по крайней мере, иногда!), наслаждаться тем, что у нас есть, ценить моменты радости и внутренней близости и учимся использовать тот кошмар, который мы переживаем, для того чтобы оставаться открытыми для жизни и взращивать в себе сочувствие.

Как странно — покупать новую машину («джип- вранглер») с гарантией на шесть лет и думать: буду ли я жива, когда истечет срок гарантии? Как странно — слушать, как люди строят планы на пять лет вперед, и не знать, буду ли я жива на тот момент. Как странно — думать, что, пожалуй, лучше не откладывать устройство террасы в саду на следующий год, потому что в следующем году меня может уже не быть. Как странно — слышать разговор друзей о поездке в Непал и осознавать, что я, скорее всего, никуда не поеду — слишком велика опасность подцепить что-нибудь такое, что отвлечет мою иммунную систему от борьбы с раком. Да, в свое время я поездила немало, но никогда не была в Непале. Впрочем, Кен всегда говорит, что я слишком часто кочевала с места на место — вот и подвернулся случай узнать, что нового появится в моей жизни, если я буду держаться поближе к дому.