Кен Уилбер Б Л А Г О Д А Т Ь И С Т О Й К О С Т Ь - dmitry

Более того, если он кормит нас успокоительными новостями и они лживы, то он знает, что скоро мы узнаем правду и вполне законно накинемся на него. Трейя даже спросила его так, как она иногда умеет: «А что, если вы неправы? Что, если мы на основе ваших рекомендаций откажемся от традиционной медицины и я умру? Разве моя семья не сможет вчинить вам судебный иск?» Он ответил: «Конечно, может. Но моя программа все еще действует в Соединенных Штатах только по одной причине: у нее очень высокие результаты. Если бы это было не так, то и я, и мои пациенты уже были бы мертвы».

Кроме того, Гонзалес дорожит своей репутацией, и, если его лечение не помогает пациенту, он немедленно рекомендует прибегнуть к методам традиционной медицины. Он не меньше других хочет, чтобы Трейя выжила. И он уверен, что Трейе не только не становится хуже, а, наоборот, она быстро выздоравливает.

Или он ошибается относительно теста, или лжет. Нет, ложь исключена: ему есть что терять. Может быть, он ошибается насчет теста? Почему он так верит в него? Я знаю, что он использовал его сотни раз и, должно быть, нашел эмпирические доказательства того, что этот тест обладает высокой точностью. Разумеется, не стопроцентной, но достаточно большой, чтобы Гонзалес рискнул построить на нем свою карьеру — по край- ней мере, в сочетании с другими тестами, которыми он пользуется. Если бы тест не работал, он давно узнал бы об этом или, по крайней мере, выяснил бы процент неточности, который наверняка учитывал бы, давая рекомендации, за которые он несет врачебную и юридическую ответственность. Никто не станет говорить с такой уверенностью, как он, если эта уверенность не основана на знании, достигнутом достаточно долгой и успешной работой, чтобы ему основательно можно было довериться. Мы, без сомнения, могли бы отправить его на виселицу, если бы он был неправ и знал бы об этом!

И еще: по тому, что нам известно из внешних источников — его материалы открыты для квалифицированных специалистов, — около 70% его пациентов или излечиваются, или достигают стабильного состояния. И в каждом из этих случаев анализ крови точно отражает состояние пациента.

Тут-то я впервые начал осознавать, что эта безумная программа, быть может, и правда способна помочь.

Трейя, у которой на все эти вещи был свой взгляд, тоже пришла к тому же мнению. Но никто из нас на тот момент не позволял себе верить в это. Мы, как и раньше, считали, что ей остается меньше года, просто потому что считать иначе — значило бы подвергнуть себя риску жестокого разочарования. Но все-таки в нашей жизни стали все чаще случаться моменты осторожного оптимизма. И мы решили провести месяц в любимом Трейей Аспене, который теперь был всего в четырех часах езды.

Месяц в Аспене!!! Я воспринимаю его как месяц отдыха, как месяц, когда можно будет радоваться жизни, когда не надо будет звонить врачам, сдавать анализы и думать о вариантах лечения! Отпуск, свобода от всего, связанного с раком, когда можно ходить в походы, на концерты, встречаться с друзьями, гулять, проводить время с семьей... Вот так вот!!! Просто задвинуть все эти дела как можно дальше, и пусть ученые статьи о факторе некроза опухолей и моноклональной терапии пылятся на полке, а я буду просто наслаждаться жизнью!

В последний момент перед нашим отъездом в Аспен Кен узнал о двухнедельном ретрите по буддийской медитации в северной Канаде и почувствовал сильный позыв отправиться туда. Я была довольна, потому что это была его первая радость, после того как в январе у меня обнаружили рецидив. Весь этот год был очень тяжелым для Кена — и тут сказалось не только напряжение из-за необходимости быть для меня главной «нянькой», но еще и постоянный стресс из-за моей возможной смерти, наши разговоры о будущем, составление завещаний. Так что я была необычайно рада тому, что он отправился на ретрит, а я провожу время с родителями, сестрой и своими собаками. Это прекрасный отдых от Боулдера, где я, как мне казалось, уже стала проигрывать бесконечную схватку с бесконечным множеством мелочей.

Помогут ли энзимы? Прав ли Гонзалес? Я не знаю. Надеюсь на это, но за время пребывания здесь у меня было столько противоречивых чувств! Это совсем не похоже на веселые каникулы. По дороге сюда я плакала просто от того, что перевал Независимости так величественно красив, а на следующий день, придя в свою комнатку для медитациц, я заплакала от того, что солнечный свет так красиво пробивается сквозь осиновые листья. Ничего такого не произошло бы, если бы не осознавала, что в следующем году, быть может, я уже не смогу полюбоваться всем этим. Вся эта красота заставляет меня настолько ценить жизнь, что я не могу не хотеть все больше и больше! Мне трудно не почувствовать привязанности, когда я слышу звук кристально чистого ручья в тени высо- ких деревьев и отчетливое, мягкое шуршание морского ветра в зарослях дрожащих осин, когда меня развлекают грациозные прыжки Каира, возбужденно гоняющегося по траве за какими-то созданиями, когда ночью я смотрю на небо, которое вдруг кажется многолюдным, и ахаю от неожиданной ясности и яркости мириад и мириад звезд. Да, порой я чувствую, что очень привязана к жизни, особенно здесь, в Аспене.

За это время мне постоянно приходится вспоминать не только о своей привязанности к жизни, но и о новых ограничениях. Это тяжело. Когда я слушаю об экзотических местах, в которых побывали мои друзья, или когда Кен звонит, чтобы рассказать о ретрите в Катманду, куда можно было бы поехать вместе, я тут же начинаю думать о микробах, о грязной воде и о том, что мне нельзя подхватить даже обычную простуду: мои войска уже целиком заняты битвой с раком, и не осталось ни одного свободного солдата даже для маленького сражения с простудой, не говоря уже о чем-нибудь более экзотическом и трудном для иммунной системы! Я боюсь, что отныне моя возможность путешествовать очень ограничена...

Когда я выхожу из дома, мне приходится подробно планировать каждое путешествие, каждую экскурсию, даже каждый день. Я должна помнить про инсулин, про время приема энзимов, убедиться, что я взяла с собой все таблетки и воду, иметь при себе что-нибудь сладкое, если вдруг упадет уровень сахара в крови, всегда носить с собой запасную теплую одежду и т. д. и т. п. Необходимость всех этих расчетов, кажется, удовлетворяет сидящего во мне невротика. Беспорядочные мысли, которые больше всего отвлекают меня во время медитаций, крутятся примерно так: приняла я утреннюю порцию энзимов или нет?.. Так, подумаем: если я выпила утренние таблетки в двенадцать часов, то, значит, в час мне надо поесть или хотя бы перекусить из-за инсулина... Если я не приняла утренние таблетки, то как бы мне впихнуть в сегодняшний день эту порцию?.. Надо не забыть запастись инсулином и пополнить запасы антиэстро- генных таблеток обоих типов перед тем, как я поеду в Аспен... Надо проехать мимо больницы — взять копии результатов анализа и послать их в клинику Андерсона... Может, сегодня вечером стоит поменять дозу инсулина, уровень сахара слишком высокий... и прочее, и прочее, и прочее. Все это хлам, ведь все эти расчеты вторгаются в часы, отведенные для другого, — разум-мартышка, разум-мартышка[115]... Иногда он меня раздражает, иногда изумляет, а порой он даже ненадолго затыкается.

Ретрит, на который я поехал — впервые за последние три года мы с Трейей провели порознь больше, чем пару дней, — был ретритом дзогчен. Я вернулся в Аспен и встретился с Трейей. Мы по-прежнему не позволяли себе верить в то, что энзимы действительно могут помочь, Трейя вслух говорила, что сомневается, застанет ли она следующую весну, но ее радость и страстная безмятежность всегда рано или поздно выходили наружу, и у меня начинала даже немного кружиться голова от счастливых мыслей.

Пока я была в Аспене, случилось много замечательного. Во-первых, Джон Денвер женился на Кассандре — мы с Кеном считаем, что она прекрасна, и нам очень нравится ее австралийский акцент. Свадьбу устроили в Старвуде[116], почти полностью окруженном острыми горными пиками, эффектно освещенными вечерним солнцем.

Во-вторых, вернулся Кен, набравшийся сил и вдохновленный после своего канадского ретрита. Перед отъездом Кен сказал: «Сам толком не знаю, зачем я туда еду». Впервые в жизни увидела, как Кен снимается с места, сам не зная зачем. Он сказал, что и сам как следует не понял. Но этот ретрит, который давал Пемо Норбу Ринпоче, оказался самым высоким посвящением, очень редким и важным событием. На Западе такое устраивали только дважды, и во всем мире очень мало учителей могут давать такие посвящения. Сам ретрит, судя по всему, был изматывающим. Кен за эти две недели получил больше десяти посвящений — приобщений к духовной энергии. Вернулся он совсем другим — более спокойным и легким.

Были и другие прекрасные моменты. Один из них — то, что я просто проводила время со своими родителями, позволяя, чтобы все делали за меня. Еще один — ежегодный симпозиум фонда Виндстар «Выбор — III», который на этот раз провели в шатре Аспенского музыкального фестиваля; это было прекрасное, вдохновляющее, радостное событие.