Кен Уилбер Б Л А Г О Д А Т Ь И С Т О Й К О С Т Ь - dmitry

Пять лет назад в этом же месяце, в августе 1983 года, я познакомилась и всей душой полюбила Кена Уилбера. Я всегда называла это любовью с первого прикосновения. Мы поженились через четыре месяца, а через десять дней после нашей свадьбы мне поставили диагноз: рак груди второй степени. Медовый месяц мы провели в больнице.

За прошедшие пять лет у меня было два местных рецидива, и я испробовала много видов лечения, как традиционных, так и альтернативных. Но в январе этого года выяснилось, что рак прокрался мне в легкие и мозг. Врачи, с которыми мы консультировались, дают мне от двух до четырех лет.

Поэтому, когда Томми попросил меня выступить здесь, первой моей мыслью было: но я ведь все еще больна. Остальные сегодняшние ораторы так или иначе преодолели трудные обстоятельства или добились чего-то конкретного в череде своих жизненных сложностей.

Что ж, подумала я, я все еще больна. Может быть, я смогу посмотреть, что произошло в моей жизни после того, как мне поставили диагноз.

Я консультировала сотни людей, больных раком, по телефону и лично. Совместно с другими я основала Общество поддержки раковых больных в Сан-Франциско, которое предоставляет большой спектр бесплатных услуг и возможность общения для сотен людей каждую неделю. Я со всей честностью, на которую способна, написала о своем опыте и внутренних исканиях, и многие говорили мне, что им пригодилось то, что я написала; вскоре я планирую опубликовать книгу.

Но когда я закончила список сделанного мною, то вдруг поняла, что попалась в старую ловушку. Я свела успех к достижению физического здоровья наперекор всем неурядицам или к конкретным достижениям во внешнем мире. Но при этом я чувствовала, что смена перспективы, о которой мы сегодня говорим, выбор более высокого уровня, — это внутренние перемены и внутренний выбор, внутренний переворот, происходящий во всем твоем существе. Легко говорить о внешних достижениях, легко их оценить, но меня больше вдохновляют мои внутренние перемены, ощущение того, что я стала здоровее на более высоком, чем физический, уровне, меня вдохновляет духовная работа, которую я совершаю каждый день.

Если я игнорирую эту внутреннюю работу, то моя ситуация — когда жизнь находится под угрозой — пугает меня, вгоняет в депрессию, а порой кажется просто скучной. А совершая внутреннюю работу — в этом плане я довольно эклектична и заимствую из многих разных традиций и дисциплин, — я постоянно чувствую, что преодолеваю трудности и испытываю радость, чувствую себя глубоко погруженной в жизнь. Я считаю, что эмоциональные встряски, связанные с поздними стадиями рака, создают прекрасную возможность практиковать безмятежность, когда в то же время моя страсть к жизни становится сильней.

Научившись дружить с людьми, больными раком, научившись дружить с теми, кто может умереть безвременной, а возможно, и мучительной смертью, я научилась дружить с собой, такой, какая я есть, и дружить с жизнью, такой, какая она есть.

Знаю, что в мире есть много того, что я не могу изменить. Я не могу сделать так, чтобы жизнь была осмысленной или справедливой. Но усилившаяся готовность принять жизнь такой, какая она есть, с грустью, болью, страданиями, трагедиями, принесла покой в мою душу. Я чувствую себя все больше и больше связанной со всеми живыми существами, всеми, кто страдает, — подлинной связью. Я нашла в себе новые способности к состраданию. И я чувствую в себе все больше и больше желания помогать другим, помогать всем, чем можно.

Есть старая пословица, популярная среди раковых больных: «Жизнь — страшная вещь, от нее умирают». Я считаю, что в чем-то мне повезло. Если кто-то умирает, я всегда обращаю внимание, сколько лет ему было. Я всегда отмечаю газетные статьи, где говорится о молодых людях, погибших в разных происшествиях; я даже делаю вырезки, чтобы они служили напоминанием. Мне повезло в том, что я была заранее предупреждена и у меня было время действовать в соответствии с этим предупреждением. И я благодарна за это.

Я больше не могу игнорировать смерть, поэтому внимательней отношусь к жизни.

Аудитория состояла из нескольких сотен человек, и когда они встали и устроили овацию, я посмотрел вокруг. Люди открыто плакали и одновременно пытались быть веселыми. Оператор оставил свою камеру. Я подумал, что, если бы люди жертвовали на жизненную силу, Трейя была бы обеспечена на несколько сотен лет.

Как раз в этот период я наконец решился написать свое собственное письмо, письмо, дополняющее те письма, которые рассылала Трейя, — письмо о трудностях и невзгодах человека, который помогает больному. Вот оно в сокращенной версии.

27 июля 1988 года, Боулдер

Дорогие друзья!

...Перед человеком, поддерживающим больного, после двух или трех месяцев заботы встает особенно коварная проблема. В конце концов, это относительно просто — выполнять внешние, физические стороны ухода. Ты пересматриваешь свое рабочее расписание, приучаешься готовить, мыть посуду, убирать в доме и делать прочие дела, необходимые, чтобы оказать физическую поддержку любимому человеку; ты ходишь с ним к врачу, помогаешь с лекарствами и так далее. Это бывает довольно тяжело, но такая проблема легко решается: либо ты больше трудишься, либо нанимаешь для этих обязанностей кого-нибудь другого.

Гораздо труднее и коварнее при уходе за больным другое — внутренний разлад, который происходит на эмоциональном и психологическом уровнях. У него есть две стороны — психологическая и социальная. Внутри себя ты начинаешь осознавать: сколько бы ни было проблем у тебя самого, все они меркнут на фоне того, что у любимого человека рак или какая-нибудь другая смертельно опасная болезнь. Поэтому ты неделями или месяцами просто перестаешь думать о своих проблемах. Ты как бы захлопываешь их. Тебе не хочется расстраивать любимого человека, не хочется делать так, чтобы ему было еще хуже, а кроме того, ты сам повторяешь про себя: «Что ж, но ведь я не болею, со мной все не настолько плохо».

Примерно через несколько месяцев такой жизни (убежден, что этот срок различен для разных людей) ты постепенно начинаешь осознавать: из того, что твои проблемы меркнут, скажем, по сравнению с раком, вовсе не следует, что они исчезают. В действительности они только усиливаются, потому что теперь у тебя уже две проблемы: та, что была в начале, плюс то обстоятельство, что ты не можешь ее озвучить и тем самым найти для нее решение. Проблемы растут, как снежный ком: ты пытаешься закрыть крышку плотнее, но они выбивают ее с новой силой. Ты начинаешь медленно сходить с ума. Если ты интроверт, у тебя начинаются легкие судороги, дыхание учащается, тобой овладевает беспокойство, ты слишком громко смеешься и пьешь слишком много пива. Если ты экстраверт, ты взрываешься в самые неподходящие минуты, у тебя начинаются приступы раздражения, ты с громким стуком захлопываешь дверь, когда выходишь из комнаты, расшвыриваешь все вокруг и пьешь слишком много пива. Если ты интроверт, то у тебя бывают минуты, когда тебе хочется умереть; если ты экстраверт — минуты, когда ты хочешь, чтобы умер любимый человек. Если ты интроверт, то бывают минуты, когда ты хочешь убить себя, если экстраверт — минуты, когда ты хочешь переубивать их всех. В любом случае в воздухе витает смерть; сознанием неудержимо овладевают раздражение, злость и отчаяние вместе с ужасным чувством вины из-за того, что ты испытываешь все эти темные чувства.

Разумеется, с учетом сложившихся обстоятельств все эти чувства вполне естественны и нормальны. Честно говоря, я бы побеспокоился за человека, у которого они время от времени не возникают. А самый лучший способ справляться с ними — это говорить о них. Я не знаю, как сильнее это подчеркнуть: единственное решение — говорить.

И вот здесь человек, ухаживающий за больным, натыкается на вторую из упомянутых мною психологических трудностей — социальную. Как только ты решил, что должен об этом поговорить, возникает проблема: с кем? Тот, кого ты любишь, возможно, не самый лучший собеседник в разговоре о некоторых твоих проблемах — просто потому что часто он сам и есть твоя проблема: он взвалил на тебя тяжелый груз, но, несмотря на это, тебе не хочется, чтобы он чувствовал вину перед тобой, не хочется вываливать все это на него, как бы порой ты ни был зол из-за того, что он болен.

Без сомнения, самое лучшее место, где можно проговорить все это, — группа поддержки, состоящая из людей, попавших в сходные обстоятельства, — то есть группа поддержки для людей, ухаживающих за больными. Кроме того, очень полезными могут быть сеансы индивидуальной психотерапии, как и психотерапии для супругов. Но к этой «профессиональной» поддержке я вернусь чуть позже. Дело в том, что среднестати- стический человек — в том числе и я — обычно обращается в подобные службы, когда все зашло уже слишком далеко, когда причинен уже немалый вред и нанесено немало бессмысленных ран. Ведь среднестатистический человек делает нормальную и понятную вещь: он или она разговаривает с родными, друзьями и приятелями. Вот тут-то он и сталкивается с социальной стороной проблемы.