Источник Вознесения - Брендон Сандерсон

Зейн покачал головой:

– Пенрод заключил сделку с моим отцом, Вин. Страфф предложил Ассамблее богатство, которое Сетту предоставить не по силам. Вот почему торговцы проголосовали по-другому. Сетт должен был узнать об их предательстве. У него шпионы по всему городу.

«Конечно!» Вин была потрясена.

– И все, что Сетт мог сделать для победы…

– Это подослать убийц, – подхватил Зейн. – Они должны были напасть на всех троих кандидатов, убить Пенрода и Эленда, оставив Сетта в живых. Ассамблея предположила бы, что их предал Страфф, и Сетт стал бы королем.

Дрожащей рукой Вин стиснула нож. Она начала уставать от этих игр. Эленд чуть не умер. Она чуть не потерпела неудачу. Как же ей хотелось сделать то, к чему она склонялась с самого начала: пойти и убить Сетта и Страффа, устранить опасность самым эффективным из всех возможных способов.

«Нет, – остановила себя Вин. – Нет, так поступил бы Кельсер. Я так не поступлю. Так не поступит… Эленд».

Зейн повернулся к окну, глядя, как маленьким водопадом вливается внутрь туман.

– Я даже не знал, что там происходит, пока люди не повалили из дверей. Я находился снаружи – вместе с теми, кто пришел слишком поздно.

Вин вскинула бровь:

– Звучит почти искренне, Зейн.

– Я не хочу, чтобы ты умерла. – Он повернулся. – И я уж точно не хочу, чтобы вред причинили Эленду.

– Неужели? Даже если он тот, кому доставалось все хорошее, тогда как тебя презирали и держали взаперти?

– На самом деле все не так, – покачал головой Зейн. – Эленд… чист. Иногда, когда я слушаю, что он говорит, я себя спрашиваю, смог бы я стать таким, как он, если бы мое детство было другим. – Он смотрел на нее из темноты. – Я… сломлен, Вин. Меня свели с ума. Я никогда не стану таким, как Эленд. Но если я его убью, во мне ничего не изменится. Наверное, к лучшему, что мы росли врозь, – незачем ему знать обо мне. Пусть остается таким, как есть. Незапятнанным.

– Я… – Вин растерялась.

Что она могла сказать? Он говорил так искренне.

– Я не Эленд, – продолжал Зейн. – И никогда им не буду – я не принадлежу к его миру. Впрочем, и не должен принадлежать. И ты не должна. После того как драка закончилась, я наконец-то попал в зал Ассамблеи. Я видел Эленда, стоящего над тобой. Видел его глаза.

Вин отвернулась.

– Но он не виноват в том, что он такой. Как я уже говорил, он чист. Именно этим он отличается от нас. Я пытался тебе это объяснить. Как бы я хотел, чтобы ты могла видеть, как он на тебя смотрел…

«Я видела», – подумала Вин.

Она не хотела вспоминать, но действительно это видела. Страшный, полный ужаса взгляд, словно при виде чего-то кошмарного и чуждого, не поддающегося пониманию.

– Я не могу быть Элендом. Да и ты вряд ли хочешь, чтобы я им был.

Зейн протянул руку и что-то выронил на прикроватный столик.

– В следующий раз будь готова.

Вин схватила этот предмет, когда Зейн двинулся к окну. Металлический шарик катался на ее ладони. Одновременно неровный и гладкий, словно золотой орех. Она узнала его, даже не глотая.

– Атиум?

– Сетт может подослать других убийц. – Зейн запрыгнул на подоконник.

– Ты отдаешь его мне? – спросила потрясенная Вин. – Тут же хватит на добрых две минуты!

Это было маленькое состояние, самое меньшее – двадцать тысяч мер до Крушения. Теперь же, при нехватке атиума…

Зейн повернулся:

– Просто береги себя, – и улетел в туман.

* * *

Вин не любила время, уходившее на заживление ран. Размышляя логически, она понимала, что его никто не любит: в самом деле, разве кому-то могут нравиться боль и бессилие? Но когда другие болели, они ощущали досаду. Не ужас.

Когда болел Эленд, он весь день лежал в постели, читая книги. Колченогу как-то достался сильный удар во время тренировки несколько месяцев назад, и он ворчал по поводу боли, но несколько дней старался беречь ногу, не напрягать ее без нужды.

Вин становилась такой же, как они. Она могла лежать в постели, как сейчас, зная, что никто не попытается перерезать ей горло, пока она слишком слаба, чтобы позвать на помощь. Все же ей не терпелось встать, показать, что ее ранение совсем не тяжелое. Пусть кто-то будет думать иначе и попытается этим воспользоваться.

Снаружи рассвело, и хотя Эленд приходил уже несколько раз, сейчас его не было. Сэйзед зашел проверить раны и упросил Вин полежать «еще хотя бы один день». Потом вернулся к своим исследованиям. С Тиндвил.

«Они же вроде друг друга ненавидят? – с раздражением подумала Вин. – Но он все время с ней».

Дверь открылась. Вин обрадовалась, что ее инстинкты все еще достаточно остры: тотчас же напряглась, потянулась за своими кинжалами, правда больной бок воспротивился внезапному движению.

Никто не вошел.

Вин нахмурилась, и тут над изножьем кровати возникла собачья голова.

– Госпожа? – прорычал знакомый голос.

– Ор-Сьер? Ты опять стал собакой!

– Конечно, госпожа. – Он запрыгнул на кровать. – Как же иначе?

– Я не знала. – Вин отложила кинжалы. – Когда Эленд говорил, что нашел для тебя тело, я предположила, что речь идет о человеческом. Все ведь видели, как моя «собака» умерла.

– Да, – подтвердил Ор-Сьер, – но будет нетрудно объяснить, почему у вас новое животное. Все привыкли, что у вас собака, и, если ее не окажется, на это обратят внимание.

Вин сидела неподвижно. Несмотря на протесты Сэйзеда, она снова переоделась в брюки и рубашку. Наряды ее висели в соседней комнате, лишь одно место пустовало. Временами, глядя на них, она словно видела роскошное белое платье, покрытое брызгами крови. Тиндвил ошиблась. Вин не может быть рожденной туманом и леди. Ужас в глазах депутатов Ассамблеи – красноречивое тому доказательство.

– Совсем не обязательно было брать собачье тело, Ор-Сьер. Мне бы хотелось, чтоб ты остался доволен.

– Все в порядке, госпожа. Я… привязался к этим костям. И хотел бы поизучать их преимущества еще некоторое время, прежде чем вернусь к старым, человеческим.

Вин улыбнулась. Он снова выбрал волкодава, здоровенную тварь. Расцветка, правда, была другая: больше черного, чем серого, никаких белых пятен. Ей понравилось.

– Ор-Сьер… – Вин отвернулась. – Спасибо за то, что ты для меня сделал.

– Я выполнял Договор.

– Я дралась много раз, но ты никогда не вмешивался.

– Нет, не вмешивался, – не сразу, но все же подтвердил Ор-Сьер.

– Что же случилось теперь?

– Я сделал то, что считал нужным, госпожа.

– Даже если это противоречило Договору?

Ор-Сьер гордо уселся на задние лапы.

– Я не нарушал Договор, – сказал он твердо.

– Но ты же напал на человека!

– Я его не убил. Нас предостерегают от вмешательства в битву, чтобы оно случайно не повлекло смерть человека. Разумеется, многие мои собратья считают, что помочь кому-то убить – все равно что убить, то есть нарушить Договор. Но я считаю, это не то же самое. Я ничего не нарушил.

– А если бы человек, которого ты сбил, сломал себе шею?

– Тогда бы я вернулся к своему народу для казни.

Вин улыбнулась:

– Значит, ты в самом деле рисковал жизнью ради меня.

– В какой-то степени. Вероятность того, что мои действия стали бы прямой причиной смерти этого человека, очень незначительна.

– Все равно спасибо.

Ор-Сьер признательно склонил голову.

– Казнь, – произнесла Вин. – Так вас можно убить?

– Разумеется, госпожа. Мы не бессмертны.

Вин перевела глаза на кандру.

– Я ничего особенного не скажу, госпожа. Как вы можете предположить, я бы не хотел раскрывать слабости моего народа. Пожалуйста, пусть вам хватит того, что они существуют.

Вин кивнула, но задумалась, прижав колени к груди. Что-то все еще ее беспокоило, что-то в том, что Эленд сказал раньше, что-то про действия Ор-Сьера…

– Значит, вас нельзя убить мечами или палками, верно?

– Верно. Хотя наша плоть выглядит как ваша и мы чувствуем боль, последствия от побоев – временное явление.

– Так почему же вы боитесь? – Похоже, Вин наконец-то начала понимать, что ее беспокоило.

– Госпожа?

– Зачем твой народ придумал Договор? Зачем вы подчинили себя человечеству? Если наши солдаты не могут причинить вам вред, зачем вообще о нас беспокоиться?

– У вас есть алломантия.

– Так вас может убить алломантия?

– Нет. – Ор-Сьер затряс собачьей головой. – Не может. Но нам надо бы поменять тему. Прошу прощения, госпожа, я ступил на очень опасную почву.

– Понимаю, – вздохнула Вин. – Просто это так раздражает. Я очень многого не знаю: о Бездне, о политике… даже о собственных друзьях!