Возвращение к себе - Вера Огнева

Епископ Гинкмар, чем дальше говорил, тем больше воодушевлялся. Глаза заблестели, гладкое лицо разрумянилось, аккуратный второй подбородок слегка подрагивал.

Хорошо бы встать и уйти за ним в знакомый суетливый покой Блуа, к жизни только что расписанной радужными перспективами. Что там ждет? Да, скорее всего такое же аббатство с монахами, больше похожими на переодетых ландскнехтов; с темницей, куда станут привозить для острастки или наказания неких сеньоров, злоумышляющих против сюзерена.

Роберт помотал головой, непочтительно сбивая друга с пафосной волны:

- Нет.

- Почему?!

- Не получится. Гинкмар, тебе придется уехать одному. Я никогда, слышишь, никогда! не приму постриг. Ни здесь, ни у тебя.

- Ты забыл, что не на войне. Вокруг нет твоих людей. Ты не понимаешь. Кроме меня тебе помочь некому. Если хочешь, могу рассказать, что с тобой сделают. Тебя будут держать в полубессознательном состоянии, потом, когда тебе станет все безразлично, под руки потащат к аналою, и ты (или не ты, но свидетели будут говорить, что - ты) подпишешь и скажешь все, что от тебя потребуют. Милейшему аббату Бизонию обещана изрядная лепта из твоих денег, что остались в банке Нарди.

- Ты и о них знаешь?

- Церкви известно многое, - возбуждение не дало прозвучать словам Гинкмара с должной загадочностью.

Известно многое? Почти все? Вот и Гинкмар торопился сюда в крошечное аббатство, движимый искренним желанием помочь другу. А чуток корысти только придало рвения.

Добыча графа Парижского все же была достаточно весома, чтобы ради нее рискнуть, явившись в королевский домен. Или он, Роберт, от усталости, от попросту невозможности всего происходящего, возводит на друга детства напраслину?

- Я не поеду, Гинкмар. Спасибо, что хочешь помочь. Я не поеду.

Замутило, во рту растеклась жгучая горечь. Стены, витые, поддерживающие крышу столбики, сама крыша и кусочек темного неба, с одиноко мерцающей звездочкой, сначала отодвинулись, потом пошли хороводом. Роберт стал заваливаться в бок, беспощадно натягивая веревку.

Его накрыл поток воды. От холодных знобких струй сразу прояснилось в голове.

Пошевелился. Руки не связаны.

Он лежал в обжитой уже тюремной келье на соломе; перед глазами плавал белый день и склоненное лицо брата Базиля.

- Тащи еще ведро, - крикнул кому-то Большой Брат. - Никак в себя не придет. Не дай Господь, помре, нам отец Бизоний все зубы пересчитает, - и тут же тихим гудом в самое ухо: - Я тебе мех с водой под солому засунул. Пей только оттуда.

Следом на Роберта пролилось еще одно ведро.

Переполох случился на девятые сутки от явления в монастыре епископа Гинкмара.

Что переполох, стало ясно по крику, топоту и колокольному звону, грянувшим одновременно. Ладно хоть не набат, значит, ни пожара, ни потопа. Потом мутно пришло: напали сарацины, легкий летучий отряд на быстрых некованых конях.

Ятаганы пускают длинные зайчики, визг, гортанные крики… залитая светом площадка перед купой маг-нолий…

Это - совсем другая сказка, - сказал кто-то трезвый и холодный внутри. Откуда сарацины? Больной бред - только и всего.

Воду оставленную сердобольным братом Базилем, Роберт давно выпил. Уже которые сутки во рту не было ни капли. Утром он собирал скудную казематную росу со стен, но ее было ничтожно мало. Тело слабело. Все чаще в воспаленном мозгу мелькала мысль о воде. Усилием воли он гнал от себя видение. Выдержать еще чуть, не протянуть руку за кувшином, что стоит на полке. Там зелье. Провалишься в глубокий, полный воды колодец и будешь пить, пить, пить… беззвучно хохотал изъязвленный урод в короне, за его плечом кривился тот, другой.

А во дворе бегали, кричали и звонили. Даже дурнота отползла под напором возбуждения, царящего с той стороны. Роберт прислушался, постепенно ему тоже начало передаваться напряженное ожидание.

Отряд въезжал в ворота аббатства по двое-трое, не торопя усталых, покрытых грязью коней. Впереди на невысоком, коренастом жеребце с мохнатыми бабками покачивался плотный молодой человек с бледным, запыленным лицом. Легкий коричневый плащ покрывала корка грязи. Кольчуга не сверкала, тускло поблескивала. Сапоги по самые колени заляпаны грязью.

Должно быть, после илистого брода отряд не остановился отдохнуть и почистится.

Так поступают, когда пройден длинный путь и до жилья осталось всего ничего.

Двадцать конных рыцарей и все слуги их сопровождающие, наконец, собрались на подворье аббатства святого Протасия. Монахи большей частью кинулись помогать.

Некоторые, наоборот, плотной кучкой собрались вокруг настоятеля.

Молодой предводитель отряда отдавал короткие приказы, ни к кому конкретно не обращаясь, чувствуя себя на земле монастыря в своем праве:

- Отмыться. Трапеза. Отдых. Коней расседлать, не поить, пока не остынут. Где настоятель?

Хрупкий аббат выступил вперед:

- Мы рады приветствовать наследника франкского престола. Жаль, Ваше Высочество, вы загодя не предупредили о своем приезде. Мы со всем рвением готовы выполнить Вашу волю, - аббат поклонился в меру подобострастно, но и с достоинством.

Наследник пристально всмотрелся в гладкое миловидное лицо отца Бизония.

Приветливое выражение аббата портили настороженные глаза. Хотя, это как раз и понятно: двадцать вооруженных людей в обители кого угодно заставят беспокоиться.

А дальше прибывший отряд, с непринужденностью уставшего воина, начал превращать подворье в бивуак. На ухоженной зеленой лужайке кучами свалили грязную одежду вперемешку с оружием и доспехами. В ручье, пронизывавшем обитель насквозь, вдвое прибыло воды: люди плескались, фыркали, оттирая, въевшуюся в кожу грязь. С поварни потянуло жареным: не один каплун сегодня расстался с жизнью.

Монахи сновали между прибывшими, помогая снять доспех. Брат Базиль легко как пустой ковшик нес перед собой бадью с отваром трав.

- Что ты нас водой потчуешь? - возмутился один из воинов. - Неси монастырского вина. Пошуруй в погребе.

- За вином послали, - степенно откликнулся Большой Брат, - к трапезе будет. Не угодно ли и вам, Ваше Высочество, испить? - низко склонился перед принцем водонос.

- Налей.

Ароматный настой плеснулся в кубок. Гостю понравилось. Базиль тупо ждал когда вернется кубок и его отпустят. Но Людовик не торопился, пил мелкими глотками пряный холодный до зубовной ломоты чай, роняя в промежутках между прихлебываниями короткие фразы:

- Переполошили мы вас. Не часто, надо полагать, к вам гости наезжают?

- Отчего же, сир, в божий дом всегда дорога накатана.

- Вот как? И кто это у нас такой набожный, что не побоялся соваться в вашу глухомань?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});