Возвращение к себе - Вера Огнева

Весь день узника тревожило напряженное ожидание, предчувствие чего-то необычного.

Даже бредовое марево, в котором плескалась и искрилась вода, чуть поблекло. На всякий случай Роберт перебрался в дальний угол кельи: вдруг в забытьи встанет и напьется отравы… или придут. Ему казалось, у порога труднее обороняться.

Отдохнув, он сам себе усмехнулся. Что собственно он может противопоставить сытым дюжим молодцам, которых, вполне возможно, за ним уже послали? Только не дать зарезать себя безропотно, сопротивляясь до последнего. Хотя бы из чистого упрямства.

Брат Базиль прихохатывал. От него тянуло кисловатым винным духом. Вторым, конечно, был пустоглазый. От этого пахло смертью.

- Вставай, тать, предстанешь сейчас пред ясные очи самого принца, - огромные ручищи, легко приподняли исхудавшее тело пленника, поставили на ноги. - Испугался? Не боись, поиграем, отпустим.

Пьяненькая тирада оборвалась от тычка в бок. Брат Эдунд недвусмысленно дал понять своему напарнику, что его треп неуместен. Дальше сборы проходили в молчании. Роберту связали руки за спиной, но вместо кляпа брат Эмунд достал из складок своей рясы черную кожаную повязку, тонкие веревочки которой затянули на затылке.

Горящая факелами ночь, пьяный от лесных ароматов ветер и витающее в воздухе возбуждение, обрушились на Роберта как водопад.

Давно в Сирии, в страшный, переломный момент его жизни была дорога к эшафоту под безразличным взглядом Слима. Тогда он загнал все, что было рыцарем Робертом в самый отдаленный неприступный для чужих, уголок души. Тогда страдало тело.

Сейчас, телесные муки не шли ни в какое сравнение с душевными. Обнаженная, истерзанная, преданная всеми и вся душа рвалась и корчилась. Казалось, даже земля жжет подошвы, отторгая ненужного ей сына.

Людовик сидел в окружении своих людей - мальчик, к которому Роберт когда-то был искренне расположен; юноша, который вопреки приказу отца осмелился прискакать в Корье, дабы проводить уходящее Христово воинство. Тот мальчик, повзрослел, стал мужчиной и примкнул к остальным, стоявшим у трона. Что он бросит в лицо опальному графу? 'Я тебя туда не посылал' - как отец, или: 'Вы сделали свое дело, пора удалиться'.

Несмотря на слабость, Роберт старался ступать твердо. Плечи расправились. Чтобы ни ожидало впереди, он встретит это с гордо поднятой головой. Можно отменить графа Парижского, но никто не отменит достоинство Роберта Робертина.

С полпути, повинуясь приказу аббата, его поволокли к столбу. Что-то такое обронил брат Базиль про забавы. Неужели станут расстреливать безоружного? Кто его знает, какие нравы привились при королевском дворе за прошедшие восемь лет?

Людовик сквозь прищур рассматривал длинноволосого пленника в изодранной одежде и мысленно примерял к нему всех опальных, либо просто неудобных сеньоров, с которыми желал бы поквитаться его отец. Ответа не находилось, и это еще больше разжигало его любопытство. Кто перед ним? Ну, уж никак не простой виллан. Одежда - да - грязная. Вонь шибает даже на расстоянии. Но… нет, не виллан. Что-то…

Аура что ли? От напряжения стало покалывать кожу на ладонях. Мысль мелькнула и пропала, но даже от мимолетного предположения принца чуть не подбросило.

Померещилось???

Принц заставил себя расслабиться, все равно скоро все выяснится. Ничто теперь не помешает ему узнать правду. Даже если придется украсить ворота аббатства изящной фигурой отца Бизония… остальных монахов можно развесить по стенам, - мысленно прибавил он и усмехнулся.

Что настоятель старается держать пленника подальше от гостей, стало понятно, когда того с полдороги потащили к мишени. Людовик сделал легкое движение рукой, незаметное в темноте посторонним, и к нему тут же склонился давешний герольд, правда, резко протрезвевший:

- Что прикажешь?

- Пусть стреляет только Сеульф.

- Попасть или промахнуться?

- Что бы и волосок с головы не упал.

- Будь спокоен, монсеньор, скажу Сеульфу чтобы метил в небо.

- Нет. Все должно выглядеть естественно. Мы же состязаемся.

- А монахи?

- Тот, здоровенный пусть стреляет. Остальных не пускать.

Герольд пьяной походкой двинулся в сторону лучников. Что приказ будет выполнен, принц не сомневался. С ним остались самые преданные, кто не побоялся гнева короля, сохранив верность ему, опальному принцу, кто прошел с ним от Реймса до Гаттина.

Пленник стоял у столба прямо. Широкая выпуклая грудь медленно вздымалась. Даже в сумеречном свете факелов было видно насколько он изможден. Но он не дрожал, не рвался из рук, не пытался пасть на колени. Поистине - королевское достоинство.

Людовику опять стало не по себе.

Первый выстрел сделал Сеульф, стрела вошла в перекладину на локоть выше головы пленника. Рыцари недовольно загудели, монахи заржали. Брат Базиль повертел в руках небольшой лук, прицелился и… его стрела легла точнехонько на середине между предыдущей и головой несчастного. Сеульф разделил оставшееся расстояние еще надвое. Толпа притихла. И те и другие напряженно следили за поединком.

Людовик же неотрывно смотрел в лицо жертвы. Глаза. Тот не зажмуривался, не следил за смертоносным наконечником, способным в следующий миг оборвать его жизнь. Он смотрел только на принца: прямо и требовательно. Не с просьбой: помилуй. С вопросом. Кто ты? С кем ты?

Нарастающее чувство тревоги за того у столба и почему-то за себя, заставило принца остановить состязание. Стрелы ложились одна подле другой. Последняя пришпилила к столбу прядь спутанных волос.

- Довольно!

- Монсеньер, позволено ли будет увести этого несчастного? - прямо в ухо зашептал голос аббата. В нем мешались возбуждение и вкрадчивость.

- Нет.

- Вы хотите еще развлечься? Но не стоит ли пожалеть его? От страха он может сойти с ума.

- Оставь, преподобный, - в голосе Людовика не чувствовалось и тени прежней пьяной расслабленности.

- Но…

- Как его зовут?

- Он называется разными именами, в том числе и очень славными.

- И все же?

- Я не знаю.

- Придется спросить самому.

Людовик внезапно обернулся и глянул на Бизония. Лицо настоятеля больше походило на маску ненависти. Показалось даже: не будь рядом людей, со святого отца сталось бы вытянуть из складок мантии стилет и пустить его в ход. Может, и рука бы не дрогнула. Но на то они и ближники: четверо появились из темноты, как бы сами собой, плотно окружили аббата и оттеснили в сторону. Людовик сосредоточил внимание на человеке у столба.

Того уже отвязали. Брат Базиль положил руку на плечо невысокого по сравнению с ним пленника и подтолкнул вперед.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});