Вампиры замка Карди - Татьяна Умнова

Эужения была единственной, чей прах граф Карди не осмелился бы потревожить.

К остальным же телам он относился равнодушно. Это всего лишь оболочки. Опустевшие, ссохшиеся, полуистлевшие куколки, из которых душа выпорхнула пестрой бабочкой и вознеслась куда-то в золотую высь, куда не было пути ни ему, ни тем, кто к нему присоединился в его бессмертии.

Граф Карди осторожно извлек из гроба останки своей дочери: перед похоронами тело Анны, согласно обычаю, зашили в саван, и хотя его нежная ткань сделалась ветхой, все равно — ее кости, ее косы, все что осталось от нее были словно упакованы в мешок, и граф просто положил его на постамент, с которого снял гроб.

Так же осторожно граф укладывал в этот гроб свою новую возлюбленную. Гроб был большой и просторный, в нем можно было похоронить мужчину, а не хрупкую девочку, ведь его не на заказ по росту Анны делали, а просто привезли из города, из мастерской гробовщика: лучшее и самое красивое, что в мастерской было выставлено. Граф Карди ложился в него рядом с Лизелоттой, целовал ее, укачивал и убаюкивал перед приходом рассвета и заката, он утешал ее, когда она принималась плакать, а плакала она часто: ей было страшно в ее новом состоянии, она ничего не помнила и почти ничего не понимала. Граф помогал ей одеваться и раздеваться, он сам расчесывал ее волосы, сам надевал туфельки на ее крохотные ножки. Ему так нравилась ее беспомощность и робость. Ее зависимость и покорность.

Граф понимал: рано или поздно Лизелотта пробудится к новой жизни и осознает себя. Она станет другой — хищной, свирепой, жадной. Все они становятся такими. Но он надеялся, что это будет еще нескоро. Сначала Лизелотта станет такой, какой была при жизни. А она была чудесной. Именно тот женский типаж, который всегда восхищал графа Карди. Жаль, право же, жаль, что она не встретилась ему, когда он был жив, когда он мог жениться на ней. Теперь же он взял ее в наложницы, обрек на существование во мраке. Но прежде, чем в Лизелотте пробудится хищница, она еще какое-то время будет милой и нежной, кроткой и сострадательной. Какое-то время она еще будет его радовать. А потом… Что ж, преображение неизбежно. Но граф Карди к этому хотя бы готов.

2

«Лизелотта, милая моя, нежная моя… Ты так похожа на ребенка, Лизелотта. На маленькую испуганную девочку. Дай я тебя обниму. Я прикрою ладонями от ветра твой слабенький огонек, Лизелотта. Мне так приятно заботиться о тебе. Те, другие, их мне приходится сдерживать, укрощать, из года в год, наш союз подобен вечной войне, и я знаю — если бы они набрались сил, они бы восстали. Но они никогда не будут по-настоящему сильны. Но и не смирятся — никогда. Они так глупы, так просты, эти женщины. Даже странно, что в одной из них еще при жизни текла моя кровь, а другую я любил. Больше я не люблю ее. Даже не понимаю, как я мог? Она была прекрасна и горяча, юна и соблазнительна, но любить — за что? За плоть? Когда разлюбишь — так трудно вспомнить, за что любил… Быть может, и тебя я разлюблю когда-нибудь. Но это будет не скоро, не бойся. Ты такая славная, моя девочка, ты привыкла к послушанию, мне с тобой будет хорошо. И ты такая умница. Ты читала так много книжек. Я знаю про тебя все, Лизелотта. Я узнал тебя, когда вкусил твоей крови, когда забрал твою жизнь…

Что ты так удивленно смотришь? Ты не помнишь? Ничего, вспомнишь. Сначала это всегда так. А потом воспоминания возвращаются. У кого-то быстрее, у кого-то дольше длится забвение, это зависит от того, насколько трудно смириться со своим новым существованием. Смириться с тем, что ты теперь вампир.

Тебе трудно, я знаю. Ты привыкла быть доброй. Ты привыкла жертвовать собой. Ты совсем не умеешь брать… А мы должны все время брать, чтобы жить. Но ты научишься. Ты привыкнешь. У нас с тобой много-много лет, десятилетий, столетий жизни. Или не-жизни, если так тебе больше нравится. Бессмертного бытия. Ты поймешь, что на самом деле это прекрасно. Время течет мимо тебя, как огромная река, смывает людей, государства, а ты стоишь и смотришь. И иногда черпаешь из этой реки. И пьешь. Пьешь. Вкушаешь жизнь. И снова наблюдаешь.

Это хорошо, Лизелотта. Это много лучше той жизни, которая у тебя могла бы быть, если бы я не забрал тебя. Впрочем, мало что может быть хуже той жизни…

Но это лучше и той жизни, которая была у меня. А ведь я был богатым аристократом. Этот замок мой и земля моя. Я был свободен, здоров и даже считал себя почти счастливым. Я даже не мог себе вообразить, насколько пуста и скучна моя жизнь. Я просто не понимал…»

3

Граф Карди не хотел делать вампиром Марию. Она была его внучкой, он обожал ее, и не хотел для нее этой участи. Но ее мать пришла к нему в ту ночь и умоляла. Урсула упала перед ним на колени и рыдала, рыдала так, что казалось — еще немного, и у нее разорвется сердце.

— Спасите ее, умоляю! Спасите! Я знаю, кто вы… Я все поняла еще давно. Я не выдала вас. Я могла, но не выдала. Потому что вы — отец моего Мирче. Потому что вы — дед моей Марии. Вы ее дед! Так пожалейте же ее! Спасите, избавьте от страданий, подарите ей жизнь!

Граф был настолько потрясен ее явлением и ее словами, что не сразу даже бросился поднимать ее. Урсула стояла перед ним на коленях — а он сидел в кресле и слушал. Потом все же вскочил, поднял ее, а она повисла у него на руках, цепляясь за него, такая горячая, такая живая… А он еще не питался сегодня. Мысли у него в голове мешались. Урсула рыдала… Умоляла… Но он должен был ей отказать.

— Ты с ума сошла! Я не могу! Это же будет не жизнь. Это будет существование во тьме, вечное проклятие, на которое ты обрекаешь свою дочь, мою внучку, мою малышку, мою нежную малышку… Урсула, ты же христианка!

— Вы тоже были христианином когда-то… И если в вас осталась хоть капля милосердия — пожалейте меня, пожалейте ее! Избавьте ее от страданий, дайте ей возможность еще пожить! Я похоронила всех своих детей… Вы должны знать, как это больно! Мария — последняя, я не могу пережить ее смерть, я не могу видеть, как она умирает, как она мучается! Она задыхается час за часом, у нее на губах кровавая пена, она уже не может ни есть, ни спать, ни пить, она кашляет, когда пытается отпить хоть глоток… Ее агония ужасна и она может длиться еще долго, дни и ночи, а потом Мария умрет, ее заберут у меня, положат в деревянный ящик и опустят в зловонный склеп, где лежат остальные мои дети… А я не могу ее отдать! Пожалейте меня, граф Карди! Умоляю…

— Нет. Я не могу. Это решение не можем принимать мы с вами. Это решение должна принять она… Она сама.

— Так пойдемте же к ней! Пойдемте, скорее! — Урсула тянула его за собой. Сквозь ткань сюртука и рубашки граф чувствовал жар ее пальцев. И он пошел, как одурманенный. Пошел за ней.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});