Вампиры замка Карди - Татьяна Умнова

Митя смутился этих лучащихся светом синих глаз и даже покраснел, как будто вернулся на миг в стародавнюю довоенную жизнь — стал прежним мальчиком, для которого настоящее испытание достойно выдержать взгляд красивой девочки, которая к тому же совсем уже девушка…

Она и была из другой жизни, милая девочка старшеклассница, одна из тех, кого мальчишки украдкой провожают взглядами, о ком мечтают бессонными ночами, мучаясь неясным томлением плоти. Она была — как пощечина, как ведро ледяной воды на бедную Митину голову, этот мираж из хранимого, как святыня, на самом дне памяти прошлого.

И одета она была так, как будто полчаса назад вышла из дома на прогулку и вот — невесть как очутилась в бывшем винном погребе старого замка — в серенькую юбочку, в белую блузочку с кружевным воротничком и розовою кофточку.

Она молчала, и Митя тоже не мог вымолвить ни слова, как будто забыл, как это — говорить! Но и молчать уже было нельзя, и без того он уже выглядел полным идиотом!

— Ты откуда? — промямлил Митя по-польски.

Потом тоже самое на идише. Потом, запнувшись на мгновение на том языке, на котором почти даже не думал уже в последнее время.

— Тебя как зовут? — отрывисто спросил он по-русски.

— Ой! — сказала девочка, и вдруг заплакала.

Заплакала горько, навзрыд, а потом засмеялась сквозь слезы. А потом — кинулась к Мите и обняла его так крепко, что у мальчика перехватило дыхание, то ли от ее пахнущих летом волос, то ли от тепла ее щеки, прижавшейся к его щеке.

— Ты чего? — пробормотал Митя, отстраняясь, и чувствуя с досадой, что снова краснеет.

— Ты наш? Советский? — девочка смотрела на него, улыбалась жалобно и счастливо, и слезы все еще текли из ее глаз.

— Ну да… А ты — тоже?

Ну вот, теперь он не только хлопает глазами и мямлит, но еще и глупые вопросы задает!

— Да, да… — закивала девочка, — Меня Таня зовут. А тебя?

— Митя.

— Ты откуда?

— Из Гомеля.

— А я из Смоленска! Ой, как же здорово! Я уже сто лет не с кем не говорила! Ничего не понимаю, что происходит! А ты понимаешь? Зачем нас сюда привезли? Говорили — на работу. А где здесь работать? Я ничего не понимаю! Уже два дня сижу здесь и сижу, ничего не делаю, скучно и страшно! Сыро здесь ужасно, особенно по ночам, и мокрицы какие-то бегают, прямо по постели! Бр-р! Ты боишься мокриц? Я просто терпеть их не могу!

Она говорила, говорила, а Митя смотрел на нее и кивал.

— Но по крайней мере здесь позволили вымыться! И мыло дали, и мочалку, и постирать позволили!

Она вдруг замолчала, может быть заметила, что у собеседника какое-то странное выражение лица, потом тихо спросила:

— А ты языки знаешь? Может спросишь у него? Он мне ничего не отвечает.

— Кто? — хотел удивиться Митя, но проследив за Таниным взглядом, увидел сам.

На дальней кровати у самого окна, свернувшись калачиком под одеялом кто-то лежал.

— Когда меня привели, он здесь уже был. Он не всегда так лежит — встает, ходит, ест, делает все, что ему велят, но ничего не говорит! Мне так его жалко, Мить!.. И мне страшно. У него такое лицо!

У него было нормальное лицо. Нет, не нормальное — привычное. Отрешенное, застывшее, с пустыми глазами, на дне которых только туман, туман… Митя заговорил по-польски и на сей раз сразу угадал.

— Здравствуй, — сказал он, стараясь отчетливо произносить каждое слово, — Меня зовут Митя, она — Таня. Тебя как зовут?

— Януш, — прошептал мальчик одними губами.

При этом смотрел он по прежнему куда-то мимо.

Таня подошла, присела на корточки, заглянула в бледное застывшее лицо.

— Что он сказал тебе?

— Его зовут Януш.

— Януш… Поляк?

Митя пожал плечами.

— Он потом все расскажет, Тань. Может быть. Ты не трогай его сейчас, ладно?

Девочка кивнула. Она сидела сгорбившись, засунув ладошки между коленями и крепко-крепко сжав их. Волосы закрыли ее лицо, и Митя откинул темную легкую прядку, заставив себя улыбнуться, заглянул в побледневшее лицо, с закушенной добела губой, с глазами полными слез.

— Да чего ты, Танька? Чего плакать-то? Не бьют, кормят… Кормят?

Таня кивнула.

— Постель смотри какая! С подушкой, с одеялом! Почти как дома. Спать можно сколько хочешь. Чего ты плачешь-то?

Девочка засмеялась сквозь слезы.

— Глупый ты! Ну ведь зачем-то нас сюда привезли! Я боюсь, просто боюсь! Неужели тебе не страшно?

— Не страшно, — соврал Митя, — Чего бояться заранее?

Он поднялся, подошел к ближайшей к окну кровати, подергал за ножку, та даже не шелохнулась, потом забрался на верхнюю койку, свесился с нее, держась одной рукой за железную перекладину и сумел заглянуть в маленькое, закрытое толстыми прутьями окошко.

Он увидел заскорузлый ствол дерева, пучок травы — больше ничего.

— Что там? — с интересом спросила Таня.

Митя покачал головой. Действительно ничего, совсем ничего. Все обыденно, просто, незначительно, и все-таки — что-то не так, какая-то мелочь…

Мальчик сел на кровати, свесив ноги и засунув ладони между коленями, как только что Таня.

Что же показалось ему странным?

Решетка на окне. Такая же новенькая, как во всех окнах замка — она слишком белая и блестящая, железо не выглядит так!

Но что это, если не железо?

С риском свалиться и сломать себе шею, Митя добрался до решетки кончиками пальцев, поскреб ногтем и решетка в том месте засияла просто снежной белизной.

Вот это да! Что же это за металл использовали немцы?! И главное — зачем?!

Вечером Митю отвели в душ, выдали мыло и полотенце, потом — чистое белье и рубашку. На ужин дали миску перловки с мясом. И компот! Сытый, чистый, лежа в мягкой, удобной постели Митя однако долго не мог уснуть, слишком хорошо ему наверное было, непривычно. Он выбрал себе ту самую кровать с которой можно было дотянуться до окошка. Пусть там вечный сквозняк и сыростью веет, зато видно ствол дерева и пучок травы, зато слышно каждый шорох.

«Двенадцать кроватей, — думал Митя, задумчиво глядя на черный прямоугольник густой, вкусно пахнущей свежестью темноты, — Значит привезут еще девятерых. Только детей или взрослых тоже? И начнут ли они до того, как все места будут заняты?»

Начнут…

Что именно — непонятно.

Митя даже предположить не мог, что же задумали немцы с ними сделать, но никаких иллюзий, конечно, не питал. Гигиена, хорошее питание, забота о здоровье — все это не из человеколюбия, все это имеет конкретную четкую цель.

Он уже начал засыпать, когда вдруг проснулся от тихого плача, хотел было слезть, подойти, сказать что-нибудь утешительное мальчишке, но тут услышал шепот Тани.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});