Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах

увлеченно покрывала лаком ногти.

– Ciao, Урсула, – спокойно улыбнулась она. – Что-нибудь нашли?

Урсула положила перед ней последнюю страницу письма и указала на текст под расчетами.

Фабиана склонилась, подула на ногти над пятисотлетним документом, вгляделась в нацарапанные строки.

– Это значит, хм… – Она нахмурила лоб, забыв о том, что нужно дуть на ногти. – Я бы перевела это так: «Так что видишь, как благодаря законам математики мой труд может стать бессмертным». Правда, странное предложение? – Она перечитала еще раз. – Нет, так и написано. И подпись: Джакопо.

– Что? – Урсуле показалось, что ее ударило током. Она вгляделась внимательнее. На первый взгляд подпись была похожа на неразборчивые каракули, но теперь, когда она знала… – Джакопо?

– Так написано, – спокойно произнесла девушка.

– Похоже, – слабым голосом произнесла Урсула Вален, – для начала мне нужно присесть.

Джон увидел, как расширились зрачки сотрудника банка, когда он представился. Вне всякого сомнения, его имя было мужчине знакомо, знакомо и его лицо, но он изо всех сил старался выглядеть спокойным.

– Очень приятно, – произнес он, назвал свое имя, которое было написано также на табличке, приколотой к отвороту его костюма консервативного покроя. – Лабариентос. – Он указал на стулья, стоящие у его стола. – Прошу вас, что я могу для вас сделать?

Банк был маленьким, в офисах стояла приятная прохлада благодаря кондиционерам, посетителей было немного. Джон, успевший повидать много банков, которые соревновались в роскоши, нашел эти помещения и обстановку достаточно простой, чтобы не сказать дешевой. Балабаган не отваживался ни на что, кроме как на то, чтобы, униженно согнувшись, присесть на краешек стула.

Джон не был уверен относительно того, как лучше всего поступить, чтобы распутать этот чрезвычайно разветвленный заговор, с которым он имел дело до сих пор. По пути сюда он размышлял над тем, чтобы просто купить банк и тем самым получить возможность заглянуть в их книги, но потом сказал себе, что это он всегда успеет сделать, и, может быть, стоит сначала войти в дом через дверь и посмотреть, что да как.

Он откинулся на спинку стула, огляделся по сторонам, закинув ногу за ногу и свободно сложив руки на коленях, используя те самые приемы, которым научил его Маккейн, чтобы во время переговоров казаться более важным и производить более сильное впечатление.

– Я хотел бы узнать, как так получилось, что вы насчитали мистеру Балабагану по кредиту двадцатисемипроцентную ставку.

Теперь господин Лабариентос нервно заморгал.

– Не в наших правилах рассказывать о состоянии кредитной истории клиента посторонним лицам.

Джон кивнул.

– Учитывая такие ростовщические проценты, я готов верить вам на слово, что вы предпочитаете решать вопросы с глазу на глаз. Но господин Балабаган здесь – пожалуйста, можете спросить его, согласен ли он.

Торговец рыбой закивал настолько поспешно, как будто хотел помешать менеджеру обратиться к нему.

– Ну хорошо, – произнес сотрудник банка, повернулся к своему компьютеру, нажал несколько клавиш, подождал. Прошло некоторое время, на экране появились числа. – Десять лет назад мы предоставили господину Балабагану ссуду, это верно. На тот момент она нужна была для погашения ряда других кредитов, по которым подошел срок оплаты. Вас интересуют точные взносы или что?

– Меня интересуют проценты. Двадцать семь процентов, все верно?

– Верно.

Джон наклонился вперед.

– Ответьте на один вопрос: сколько уже выплатил за это время господин Балабаган? Примерно?

Лабариентос бросил на торговца рыбой неуверенный взгляд, что-то набрал на клавиатуре, придвинул к себе выписку.

– Господин Балабаган неоднократно просил об отсрочке выплаты процентов, а восемь лет назад просил об уменьшении процентной ставки. Мы пошли навстречу, но, как вы понимаете, это замедлило выплату.

Джон почувствовал, как внутри поднимается холодная ярость.

– Говори, сколько он выплатил на данный момент? Два процента? Один? Вообще ничего?

На верхней губе сотрудника банка, несмотря на включенный кондиционер, выступили капельки пота.

– На самом деле, – признал он, – верно последнее.

– Что это значит? – недоверчиво переспросил Балабаган.

– Это значит, что все десять лет вы выплачивали только проценты, а долги ваши не уменьшались ни на песо, – грубо произнес Джон. Он чувствовал в себе неведомую доселе жестокость. Ему очень хотелось избить приземистого мужчину, сидящего по другую сторону стола в красивом синем костюме.

– Что? – взвился торговец рыбой. – Да, но как? Я ведь почти всегда платил, столько…

– Недостаточно, – покачал головой Джон.

– И как это будет дальше? Что будет? Я должен платить всю жизнь?

Лицо Лабариентоса окаменело.

– Нет, – сказал он. – Кредит предоставлен на двадцать пять лет. Когда срок истечет, он должен быть выплачен, в противном случае мы заберем залог.

– Это значит, – перевел Джон, – что если через пятнадцать лет вы не выплатите все, что не выплачено до сих пор, – то есть заем плюс еще не оплаченные проценты сразу, то банк получит ваш дом или то, что вы оставили в залог.

– Но как я могу это сделать?! – в ужасе закричал Балабаган. – Где я должен брать деньги? Мой дом? Мой сын наследует дом и магазин. Зачем банку рыбный магазин?

– Наверное, он будет сдавать его в аренду вашему сыну, – сказал Джон. Постепенно он начал понимать, каковы правила игры. Он наклонился вперед, посмотрел на сотрудника банка, с трудом сдерживая гнев. – Мистер Лабариентос, как вы, как ваш банк дошел до того, чтобы устанавливать настолько высокие проценты на кредиты? Ответьте. Скажите мне, что это обычная практика.

Стук-стук-стук по клавишам компьютера. Он пытался выиграть время, подавить нервозность.

– Это был заем, – медленно произнес Лабариентос, – выданный в фазе высокой процентной ставки, под твердый процент. Гарантии займа были плохими, это означает, что банк рисковал. В подобных случаях обычно поднимаются процентные ставки – в связи с повышенным риском невыплаты.

– Это все? – спросил Джон, думая о рыбаках, о потерянных руках и ногах, о мужчине, который висел в гамаке, о дочери, которая уехала в Гонконг, чтобы продавать тело и посылать семье деньги. – Это все, что играет роль, – риск для банка?

Лабариентос посмотрел на Джона, быстро облизнул губы, сложил перед собой руки на письменном столе.

– Как банк, – нисколько не испугавшись, произнес он, – мы в первую очередь имеем обязательства перед своими вкладчиками. Перед вами, к примеру, мистер Фонтанелли. В нашем банке у вас один из самых крупных счетов, которые мы обслуживаем. Вы доверили нам много миллионов песо. Вы ведь наверняка не хотите, чтобы мы потеряли эти деньги, – и ведь вы наверняка хотите получать за них проценты, не так ли? Вот, чем мы здесь занимаемся. Зарабатываем ваши проценты.

На обратном пути лицо Джона пылало от стыда. Он едва не стал первым человеком, который, краснея от стыда, получил ожоги кожи. Джон полулежал на заднем сидении, закрыв лицо рукой, ему было дурно от ужаса.

Он должен был знать все это время, все это время. Все было настолько очевидно, настолько просто, настолько ясно. Лежало на поверхности.

Вопрос: как размножаются деньги? Ответ: они вообще не размножаются.

Какой же глупостью было думать иначе!

И, тем не менее, с раннего детства вам втолковывают, постоянно повторяют благочестивую мантру, настойчивее, чем «Отче наш», иначе просто нельзя: на сберегательном счету деньги преумножаются. Об этом неустанно твердит реклама, родители, учителя, друзья – все повторяют как заведенные: положи деньги в банк, чтобы их стало больше. Даже Пол, умненький Пол Зигель, закончивший Гарвард с summa cum laude[62], который был умен, как никто другой, постоянно напоминал ему: ты должен заставить свои деньги работать на тебя.

Но деньги не работают. Работают только люди.

Если бы все было иначе, что могло бы помешать человечеству напечатать достаточное количество денег, чтобы сделать миллионером каждого? Ничего. Вот только тогда не осталось бы никого, кто пек бы булочки к завтраку, никого, кто выращивал, собирал и перемалывал бы пшеницу для булочек, ничего подобного.

Деньги не работают. Работать приходится всегда людям.

И деньги не преумножаются. Каждый доллар, каждый крошечный цент кому-то пришлось заработать, чтобы вырос счет. Кто-то, у кого есть долги, и поэтому он вынужден отдавать часть того, что зарабатывает, тому, кому должен.

Долги – это все равно что платить арендную плату за пользование деньгами. Долги и проценты – это огромный утонченный механизм, переводящий деньги от тех, у кого их мало, тем, у кого их много. Эти переводы производятся в гомеопатически малых дозах, которые не делают больно большинству, с математической, расчетной точностью.

Так возникло его состояние. Не считая капитала, с которого все началось,