Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах

в Пентагон, на зарплату в семьдесят тысяч долларов, чтобы просто избавиться от нее. Как думаете, что получится из этого? Он изойдет потом и кровью. У него не останется времени на какие-то интриги, потому что ему захочется стать евнухом, это я вам обещаю.

– Хм… – произнес Джон. – Не знаю. Честно говоря, меня это не очень волнует. Разве не было у каждого президента младше шестидесяти лет романа? Я сомневаюсь, что это вызовет большие волнения.

«Поистине интересная точка зрения», – подумал Маккейн, когда разговор был окончен.

Хотел сделать глоток кофе, но в чашке остался только коричневый ободок по краю, а термос тоже опустел. Он переставил чашку и термос на журнальный столик, где уже громоздились горы пустых чашек. Нужно как-нибудь убрать их отсюда. Уборщиц он уже давно не впускал, поскольку в кабинете скопилось слишком много тайных материалов, на всех столах и в стопках на полу. С учетом текущей ситуации следовало готовиться к тому, что американцы используют шпионов, чтобы выяснить, какими сведениями обладает «Фонтанелли энтерпрайзис», что он может и собирается сделать. Поэтому Маккейн установил перед дверями офиса охрану, поэтому собственноручно закрывал офис каждый вечер, и если внутри постепенно начинало вонять, то что ж, такова цена, которую приходится платить за секретность.

Он взял свою папку с заметками и вернулся в конференц-зал, который про себя называл не иначе как war room[61].

– …Премьер-министр в нашей платежной ведомости, так что это не проблема, – произнес упрямый мужчина с длинными седыми волосами, собранными во внушительный конский хвост.

Маккейн бросил быстрый взгляд на карту Южной Америки, светившуюся на экране проектора. Он не знал, о каком премьер-министре только что шла речь, и ему это было безразлично.

Гораздо важнее было поддерживать настроение Фонтанелли. Возвращение которого в данный момент стало бы большой проблемой, не считая необходимости объяснить ему действия, которые проводились или подготавливались в данный момент и не обязательно соответствовали тому, что везде называлось «моральной безупречностью».

Он сел.

– Мистер Фроман, – обратился он к мужчине с конским хвостом, – господа… Извините, что перебиваю вас. Мистер Фонтанелли только что сделал замечание, касающееся дела Клинтона, которое я считаю важным.

– А именно? – мрачно глядя на него, спросил Фроман.

– На него не произвело большого впечатления то, что он услышал о романе. Он заметил, что, по его мнению, у любого президента в возрасте младше шестидесяти лет были романы.

– Да, это верно, – заметил молодой человек, сидящий возле самого проектора.

Маккейн скрестил руки на груди.

– Вполне возможно, что мы переоцениваем эффективность этой истории.

– Хм… – произнес Фроман. Он наклонился вперед, в его движении читалась агрессия; он оперся локтями на стол и принялся крутить толстое кольцо с печатью, которое носил на пальце.

– Все дело в том, как это сделать, – сказал он, помолчав некоторое время. – Допустим, мы состряпаем не обычную историю с разоблачением, а… Да. Мы можем достать его по-другому. Это даже лучше. Сначала пусть кое-что просочится, ничего конкретного, ничего доказуемого. Для него все должно выглядеть так, будто он сможет выкрутиться, если просто будет все отрицать.

– А потом? – скептически поинтересовался сидящий рядом с ним человек, толстый чернокожий парень со шрамом на носу.

– Если мы вынудим его отрицать роман под присягой, – злобно улыбаясь, пояснил Фроман, – то он нарушит свою служебную присягу. Тогда появимся мы с доказательствами и сломаем ему шею, когда захотим.

– С каких это пор американский президент клянется не иметь романов? – проворчал его сосед.

Фроман пренебрежительно поднял брови.

– Принося присягу, американский президент клянется уважать законы Соединенных Штатов Америки. Вы хотите обсудить со мной то, значится ли дача ложных показаний в своде законов?

– Минутку! – поднял руку Маккейн. – Я не хочу свергать президента. Я хочу, чтобы он занялся другими вещами.

Фроман нетерпеливо кивнул.

– Да, ясно. Сделаем. Но ведь вы ничего не будете иметь против того, чтобы позвонить ему и попросить о том или ином одолжении?

Джон проснулся неожиданно рано, а когда поднялся на палубу, то ощутил запах дыма. Он поднял голову к небу, которое стало серым – нездорового, угрожающе серого цвета: не тучи, а дым.

На борту еще были свернуты все тенты, никого не было видно. Но ожидавшая их днем жара уже начала ощущаться.

Он поднялся на солнечную палубу, сел за еще не накрытый стол для завтраков, осмотрел пейзаж, настолько прекрасный, что казалось, будто они нашли потерянный рай.

Спустя некоторое время по лестнице поднялся Бенигно. Заметив Джона, он безрадостно улыбнулся.

– Magandang umaga po, ginoong Fontanelli, – произнес он, присоединяясь к нему.

– И вам доброго утра, ginoong Татад, – ответил Джон. Указал на пустой стол. – Ничего не замечаете?

– Он не накрыт.

– Я имел в виду не это. Еще слишком рано.

Филиппинец уставился на столешницу, не зная, что ответить.

– Он серый, – наконец решил помочь ему Джон. – А должен быть белым. – Он провел ладонью по столу и показал собеседнику. Та почернела. – Сажа из-за лесных пожаров в Индонезии.

Бенигно посмотрел на руку, потом на след, оставленный на обработанной специальным образом деревянной столешнице.

– Жутко, – наконец произнес он.

– Правда? Такое ощущение, что ситуация обострилась. – Джон достал из кармана платок и кое-как вытер им руку. – Кстати, я собираюсь сегодня еще раз съездить на остров и поговорить с людьми из деревни. Есть еще кое-что, что мне неясно.

33

Известие о том, что вернулись люди, которые поймали Педро и Франциско на ловле рыбы с динамитом и не донесли на них, в мгновение ока разнеслось по деревне, да и то, что сегодня они раздают десятидолларовые банкноты, настоящие американские доллары, тоже недолго оставалось тайной. Вскоре посетителей окружили все, кто не выехал в море (то ли потому, что у них не было лодок, то ли потому, что они не годились для рыбной ловли); жителей спрашивали о всевозможных вещах: о деревне, о том, есть ли здесь телефон, где они закупают продукты, которые не собирают и не ловят сами. Они рассказали им о Туай и тамошнем рынке, где можно купить рис и кокосовое масло, о скупщике рыбы с его ледяным сундуком и о том, что в Туай есть не только телефон, но и настоящая почта, кроме того – управление, доктор и церковь.

– Спросите их, – наконец обратился к Бенигно Джон, – кто продает им динамит.

Внезапно улыбки на лицах застыли, глаза попрятались, один ушел прочь, забыв про долларовые банкноты. Джону не понадобился переводчик, чтобы понять: вопрос был нежелателен.

– Скажите им, что я их не выдам. Что мы не имеем никакого отношения к полиции.

– Уже сказал, – произнес Бенигно.

Джон сжал губы и задумался.

– Смотрите, Бенигно, должен быть кто-то, кому выгодно то, что здесь происходит. Должен быть кто-то, кому выгодно, чтобы все оставалось как есть. И должен быть кто-то, кто обладает достаточной властью, дабы заботиться о том, чтобы все оставалось как есть. Я просто хочу понять это, ничего больше. Мы находимся на самом краю паутины, и все, чего я хочу, – это найти паука. Скажите им это. – Он свернул пачку долларов в трубочку и демонстративно положил в карман. – А еще скажите им, что в случае необходимости мы пойдем в другую рыбацкую деревню.

Теперь они, колеблясь, стали выкладывать информацию. Именно скупщик рыбы и продавал им динамит. Скупщик рыбы продавал им и бензин для лодок, у которых был маленький мотор, чтобы они могли выходить дальше в море, туда, где еще оставалась рыба. Бензин на одну поездку стоил пять песо, но у большинства и их не было. Скупщик рыбы давал им немного, но хотел получить обратно уже восемь песо.

– Круто, – сказал Джон. – Это же шестьдесят процентов сверху.

У большинства рыбаков были долги, и со временем долги росли, а не уменьшались. Почему-то, печально говорили они, у них не получалось их выплатить. Без динамита нечего и думать о том, чтобы сделать это. Существовало еще несколько мест, потайных, вообще-то расположенных слишком далеко для их маленьких лодок, там еще можно было поймать рыбу, заслуживающую этого названия, иногда даже лапу-лапу, самую благородную рыбу Филиппинских островов, которая приносила хорошие деньги. Хоть это иногда и означало всего лишь то, что скупщик рыбы зачеркивал одно число в своей черной тетрадке и писал другое, и его все равно приходилось просить о кредите, чтобы купить рис.

– Сколько таких скупщиков рыбы? – поинтересовался Джон.

В Туай он был только один. Его звали Джозеф Балабаган. Нельзя было портить отношения с Джозефом