Реверс - Михаил Юрьевич Макаров

фамилию Шамаханская и трудилась секретарём в горсуде. Звали её Майя или Марина. Скорее всего, Майя. Хотя, не факт. Вспомнить отчество Маштаков не пытался. Секретаршам отчества не полагались. Будучи крупной грудастой молодухой, Майя (Марина) не комплексовала насчёт своих параметров, форсила в смелых мини-юбках и прозрачных кофточках, вызывающе красилась. Насколько соответствовал моральный облик девушки её зачётному имиджу, Миха не ведал. Как-то не случилось им пересечься.

Работала Шамаханская в паре с чудаковатым судьёй Игорем Дымовым. В те годы от товарищей судей требовали, чтобы они, оправдывая статус «народных», не реже одного раза в месяц проводили выездные заседания. Формализм был чисто совдеповский. Дела слушались в цехах, жэках[246], опорных пунктах ДНД[247] и прочих неприспособленных для отправления правосудия помещениях. Туда в административном порядке сгоняли массовку из работяг и общественников. Тяжёлого на подъём Дымова председатель суда буквально пинками выпроводил на выездное в домоуправление экскаваторного завода. В тот день обвинение у него поддерживал стажёр прокуратуры Маштаков. Состав суда передвигался пешим порядком. Уголовное дело Дымов нёс в сумке из мешковины с трафаретом Аллы Пугачёвой.

Майя (Марина) Шамаханская вышагивала по тротуару от бедра. Клетчатая юбочка клёш взвивалась вокруг плотных загорелых ляжек. Встречные мужики облизывались.

Дымов краснел, сопел, а потом зашептал на ухо Михе:

— Давай отстанем, а то подумают, что эта вульгарная девица с нами.

Теперь она мировой судья, и к ней следует обращаться «ваша честь». Лицо повзрослело, поумнело, осунулось, но штукатурки на вывеске не убыло. Губы отливали жирным перламутром, воспалённо пунцовел румянец на щеках, грузно хлопали загнутые вверх ресницы, явно накладные. По плечам рассыпана грива пепельных кудрей. Как трансформировались телеса, не понять, ибо фигуру маскировала чёрная мантия до пят.

В кабинете было душно. Дверь в приёмную закрыта, а приотворённая форточка конвекции воздуха не обеспечивала.

Маштакова накрыло облако дурного сексуального возбуждения, присущего похмелью. Он зримо представил, что «ваша честь» под своей жаркой хламидой сидит в одних стрингах, ему стало жутко интересно, какая у неё интимная причёска. Фантазия вызвала тугую эрекцию.

— Подсудимый, встаньте! — судья будто прочла его охальные мысли.

Миха испуганно подскочил, по-футбольному закрывая руками бугрящийся пах.

— Обвинение понятно?! Признаёте себя виновным?

«Уф, пронесло» — горе-эротомана кинуло в жар.

— Признаю, это самое, полностью…

— Согласны первым дать показания?

— Конечно. Всё равно, это самое, больше никого нет.

Получившая слово государственный обвинитель отстрелялась формально. Зато председательствующая решила докопаться до объективной истины.

— Где же вы столько времени пропадали? — в разных вариациях повторяла она вопрос.

Миха отмалчивался, а потом хмыкнул себе под нос:

— Путешествовал.

— Где конкретно?

Маштаков хотел съюморить: «По необъятным просторам любимой Родины», но подумал, что вряд ли шутка будет оценена по достоинству, и дал честный и развёрнутый ответ:

— Орёл, Курск, Белгород, Харьков, Ростов, Новороссийск. Потом — Крым, Северная Таврия… Но это уже с Врангелем…

— С кем?! — судья взметнула на лоб насурьмлённые[248] кукольные брови.

— Ни с кем. Не обращайте внимания, я иногда заговариваюсь.

— Может, вам психиатрическую экспертизу назначить?

— Не у вас первой рождается такая мысль, — Миха подкупающе улыбнулся, давая понять, что на «фу-фу» он не ведётся.

Судья откровенно блефовала. Перед ней стояла задача как можно быстрей рассмотреть дело, а не затевать многомесячную волынку с психушкой.

Перешли к оглашению материалов. Документы зачитывала тараторка-прокурор. Маштаков не прислушивался. Всё, что нужно, он знал.

Он ностальгически обозревал судейский кабинет, переоборудованный из детсадовской группы. Сюда они с мамой приходили к Светке на утренники. Здесь сестрёнка усердно выплясывала под бравурный аккомпанемент пианино. По спине её колотила жидкая косица с голубым, под цвет глаз, бантом. А худенький головастый третьеклассник Миша щёлкал мероприятие фотоаппаратом «Смена 8 м». Сделать удачный кадр в помещении без вспышки, да ещё на чёрно-белую плёнку «Тасма»[249] светочувствительностью 65 единиц было проблематично, но он старался изо всех сил…

— Подсудимый, вы где витаете?! — командирский окрик заставил вздрогнуть.

— А?!

— Встаньте, когда к вам обращаются. Кто подписал характеристику с места работы? Почему она такая мятая?

— Менеджер подписала.

— Как её фамилия? Почему не расшифрована подпись?

— Такую дали… Менеджер Вера Платоновна… Фамилия её… — наморщенный лоб изображал лихорадочную работу мысли.

Анкетных данных новоявленной любовницы Маштаков не знал. Понимая мимолётность их отношений, он даже не задал Вере сакраментального вопроса насчёт дня рождения.

— И когда это вы, интересно, успели зарекомендовать себя авторитетным сотрудником? Работаете в этом «Грошике» без году неделя. Прокурор, ваше мнение по поводу приобщения так называемой характеристики?

— На усмотрение суда, — скакнула козочка Барханова.

«Ваша честь» покобенилась, но бумагу приобщила. Характеризующий материал обязан присутствовать в деле. Вышестоящая судебная инстанция может поломать приговор из-за того, что не изучена личность подсудимого.

Горобец М.П. не унималась.

— Вот вы, Маштаков, в начале заседания предоставили корешок почтового перевода. Пятьсот рублей вы перевели дочкам в Иваново. Бросили, так сказать, кость. Вы, что рассчитываете, что суд учтёт это, как смягчающее обстоятельство? Задолженность у вас — сто две тысячи пятьсот рублей, возместили вы пятьсот. Это соразмерно?! Что вы молчите?

Миха трудно распрямил спину, сверкнул карим глазом, затравленно оскалился:

— Хватит изгаляться! Судите уже. От последнего слова отказываюсь.

Приговор злодей схлопотал максимально строгий. Год исправительных работ с удержанием двадцати процентов заработка в доход государства. Судья дала на три месяца больше, чем просило обвинение.

26

07 июня 2004. Понедельник.

09.00–09.50

Самандаров едва высидел на утренней планёрке. Елозил больше обычного, то и дело смотрел на часы, привставал, когда ему казалось, что совещанию конец, возмущённо фыркал, видя, что маятник качнулся в обратную сторону. Разумеется, его нервоз заметил и.о. прокурора.

Замечание он облёк в шутливую форму:

— Рафаилу Ильичу не терпится очередной подвиг совершить.

— Никакой не подвиг, — нежно порозовел следователь. — У меня человек вызван, может не дождаться.

Наконец Кораблёв распустил подчинённых. Рафа унёсся, врубив с места третью передачу. Забежав к себе, примостился у окна, выдернул из кармана мобильник. В субботу он сделал себе подарок и теперь осваивал его функции. Вошёл в опцию «Pictures»[250], начал просматривать фотки.

Замелькали цветные изображения голого женского тела. Маленькие грудки-клюковки, худые ключицы, беззащитно выпирающая косточка таза. Стыдливая ладошка прикрывала выбритую промежность. Лица нигде не было видно. На крупных планах снимки вышли мутными.

— Не «zoom», а лажа какая-то! — возмутился Рафаил.

Фотосессия проходила накануне. Моделью выступала Света Полякова. Приглашение в гости милицейская следачка приняла индифферентно, однако явилась минуту в минуту. Она вообще не отличалась эмоциональностью, всегда была словно спросонья. За коробкой терпкого молдавского вина под приторное мурлыканье «Modern Talking» коллеги поругали начальство, перемыли кости знакомым. Исчерпав темы для разговора, перешли