Жизнь и судьба Михаила Ходорковского - Наталья Точильникова

Честно говоря, с последним я почти согласна. В деле Ходорковского политика на десятом месте.

Его просто ограбили.

Как еще многих и многих российских бизнесменов, ставших жертвами рейдерских атак.

Лучше всего, как ни странно, это сформулировал американский сенатор Маккейн: «Ходорковский скорее не политзаключенный, а пленник мафии».

Яркой политической фигурой он стал уже в тюрьме.

Так что второй процесс, в отличие от первого, действительно политический, хотя и великую цель пиар-прикрытия отъема собственности никто не отменял.

В тот же день госпожа Ибрагимова перешла к допросу Голубовича 2006 года.

Следователь интересовался, за что Ходорковский предоставил Голубовичу 4,5% акций «Груп МЕНАТЕП». «Он считал, что я разбираюсь в российской и зарубежной экономике, – объяснял Алексей Дмитриевич. – Я мог оценить с точки зрения экономической науки и здравого смысла те или иные проекты. И возможно, он мне лично доверял».

А мама Михаила Борисовича Марина Филипповна сидела в зале и качала головой. Нашел, кому довериться!..

Следующее заседание было через день, 25 января. Экзекуция продолжилась. Снова оглашали допросы на предварительном следствии. Сначала их зачитывала Ибрагимова, потом поставили кассету с той же записью.

«Для чего эта структура выстроена была?» – спрашивал следователь Каримов.

«Да все так делают, – отвечал Голубович. – Возьмите там «Альфа-групп», Дерипаску взять – у них все примерно так устроено. Есть несколько собственников, они владеют какой-то офшорной структурой, так вся крупная собственность в России была устроена».

Это был тот самый допрос, на который Алексей Дмитриевич попал сразу с самолета, едва вернувшись из Италии в декабре 2006-го. В тот же день арест ему заменили подпиской о невыезде.

«Если вы строите логику, что они в какой-то период из «ЮКОСа» деньги вывели, и деньги оказались здесь «сбоку» или в группе «МЕНАТЕП», и эти деньги растратили, нужно в первую очередь доказать, что они были выведены из «ЮКОСа» либо с помощью налоговых махинаций, либо в ущерб другим акционерам, – советовал следователю Голубович. – Потому что необязательно трансфертными ценами вывели деньги в мордовскую компанию неважно как, здесь нет преступления в плане трансфертного ценообразования. Дальше оно заплатило дивиденды кипрской «маме», кипрская «мама» эти деньги как-то потратила, и эти деньги не попали в консолидированный баланс по «ЮКОСу», к этому можно придраться, но это надо доказать на Западе. Что проще доказать, я не знаю, если бы я был на вашем месте, мне кажется, нужно выстраивать цепочку от трансфертных цен и копать до консолидации 100 процентов дочерних компаний. И предъявлять претензии со стороны государства, потому что мажоритарные [251] акционеры дочерних компаний не будут подавать сейчас в суд на то, что было в 1999 году и ранее. Даже если мы докажем, что Дарта обманули, объяснив как были приняты решения в судах, Дарту наплевать на это, потому что в восьмилетнюю давность никто не полезет. Либо через государство, через проценты, либо вы обманули налоговыми инструментами, потому что Мордовия не имела права так делать. Поэтому где состав преступления, которое потом называлось отмыванием денег, полученных преступным путем, я не знаю, для меня очень мало информации».

Голубович сидел в трех шагах от меня на месте потерпевшей стороны. Седина на висках. Плечи опущены, сутулая спина. Очень закрытая поза: нога на ногу, вполоборота, рука, сжатая в кулак, лежит на колене. Маленькая узкая рука.

И уши Алексея Дмитриевича краснели во время оглашения показаний. Он пытался отвлечься: изучал графики, видимо, с котировками акций или валют. Потом занялся мобильником, по-моему, сочинением sms-ок. И ничего, отвлекся, помогло, и уши обрели почти нормальный цвет.

Он слегка обернулся, и я увидела его лицо: мелкие, мягкие черты. На кого же он похож? На скорбную мышь? На бездомного спаниеля? Или потрепанного кота?

Очень интеллигентское у Алексея Дмитриевича предательство. Видно, что предает автор десяти книг по экономике. И очень хочется ему сказать что-нибудь для смягчения собственного морального падения. Например, что Михаил Борисович запретил использовать компромат против контрагента. Но тут же замечает, что если бы контрагент был помельче, Ходорковский уже не был бы столь щепетилен.

Алексей Дмитириевич – фигура трагическая. Представьте себя на его месте. Это вы стоите перед судом, это вам Гульчахра Ибрагимова читает историю вашего предательства, а справа от вас в «аквариуме» сидит тот, кого вы предали. Презрительно улыбается? Смеется? Безучастен? Вы стараетесь не смотреть в его сторону.

Между прочим, он сидит за вас. Потому что это вы вели приватизационные сделки, и в приговоре первого суда по этим эпизодам через абзац – ваша фамилия. Да, конечно, все было законно, но он там, а вы здесь. И при этом вы вовсе не законченный подлец, у вас есть совесть, и она даже иногда просыпается.

А потому вы до дрожи боитесь того дня, когда вас будет допрашивать тот, кого вы предали. И потому вы заранее записались к врачу.

Если бы вдруг оказалось, что Алексей Дмитриевич лег на обследование (а то и на операцию), я бы не удивилась. Речь о враче зашла еще 22-го, в пятницу. Голубович попытался отпроситься с заседания. «А в понедельник сможете?» – спросил судья. «Ну, если меня не зарежут», – сказал Голубович и пояснил, что это он о враче.

В больницу надолго Алексей Дмитриевич не лег. Михаил Ходорковский все же смог допросить его.

26 января 2010-го.

Алексей Дмитриевич шел к трибуне крайне неуверенно, оглядываясь на зал, положил на стол футляр от очков, покрутил его рукой, открыл, закрыл, погладил пальцем.

Михаил Борисович формулировал вопросы медленно, четко и ясно. Алексей Дмитриевич лавировал, крутил, напускал тумана и уходил от ответов.

И в голосе Ходорковского отчетливо звучало презрение, что не мешало ему быть совершенно спокойным и говорить как врач или учитель.

Волнение выдавали только покачивания головы, чуть-чуть, из стороны в сторону. Как у его отца.

Он говорил негромко. Не этого ли тихого голоса так боялись его подчиненные, как признака крайнего гнева?

Он говорил тихо, но тишина в зале стояла мертвая, только слышно было, как журналисты стучат по клавиатурам ноутбуков, словно бисер рассыпают.

Говорил тихо, но смотрел тяжело и жестко.

«Хорошо, – повторял после каждого ответа. – Очень хорошо».

Голубович сутулился над свидетельской кафедрой, плечи опущены, и с опущенных плеч, не касаясь больше его худощавого тела, свободно свисал дорогой пиджак.

В зале за моей спиной кто-то шептал «Иуда! А ты забыл, как Ходорковский подарил тебе «Русских инвесторов» и «Русский продукт» – твоей жене?»

Я не жажду крови, но предательство заслуживает хотя бы морального осуждения. У нас даже этого нет. Думаю, что Голубовичу в так называемом «приличном обществе» даже руку подают.

Иногда Ходорковскому все же удавалось подвигнуть Голубовича на прямой ответ.

«То есть вы знаете, что прибыль у дочерних добывающих предприятий «ЮКОСа» была?» – спрашивает он.

«Да, была, – отвечал Голубович [252] . – Трудно работать без прибыли, будут проблемы с налоговыми органами».

«Что тогда вы имели в виду под трансфертными ценами?»

«Имеются в виду цены между материнскими и дочерними компаниями, которые устанавливаются не на рыночной основе, а на основе экономической целесообразности для участников этих сделок… От миноритарных акционеров я не раз слышал, какие мы «мерзавцы и воры». И нас тыкали носом именно в трансфертное ценообразование».

То есть знали об этом все.

28 января выяснилось, что на следующий день свидетель улетает в Англию, и все равно не удастся задать ему все 100 вопросов, обещанные Ходорковским.

В основном речь шла об обмене акций, что и понятно, поскольку это проект Алексея Дмитриевича. Но касались и «хищения» нефти.

«Когда ставился мною вопрос о хищении нефти?» – спрашивал Ходорковский.

«Такой вопрос не ставился. О торговле нефти на совещаниях вопросы не велись», – отвечал Голубович.

«А за пределами совещания я ставил перед вами вопрос о хищении всей нефти?»

«Мне лично не говорилось».

«Я на совещании делил нефть между членами Группы?»

«Не слышал такого».

А Ходорковский цитировал обвинительное заключение:

«Слышали ли вы, что Лебедеву было поручено руководить действиями членов организованной группы, направленными на распределение, присвоение средств, совершать финансовые операции с денежными средствами, полученными таким преступным путем?»

«При мне на совещаниях с вашим участием термины «организованная преступная группа», «хищения» и подобные не упоминались» – отвечал Голубович.

«За счет чего финансировалась деятельность добывающих компаний?» – спрашивал Ходорковский.

«За счет реализации продукции».

«Какой продукции, уж тогда для суда уточните?»