Том 1. В краю непуганых птиц. За волшебным колобком - Михаил Пришвин

– Без священства нельзя, – ответил учитель, собирая лоб в гармонику. – Священство – таинство, как же без таинства?

– А спасались же раньше.

– Никто без священства не спасся.

– Врешь, врешь, – вспыхнул чистый старичок. – Тысячи спасались. Тысячи спаслись.

– Ты не искусен спорить, – останавливает учитель.

– Мне грех не дозволяет. А ты святой, так чего ты не на небе?

– Говорил Христос: «Вы соль земли»? – помолчав, спрашивает учитель.

– Говорил.

– Значит, ты без священства все равно, что неосоленное мясо.

– Врешь, врешь, врешь. Тысячи спасались. Если бы я мог донести книги, так я бы тебя тысячу раз уколол. Да где… Больше пуда весу, поди покачайся за двести верст, а без буквы говорить не хочу.

– Други! – крикнул вдруг кто-то назади в ельнике, и затрещал сухими сучьями, и вышел оттуда, большой, рыжий, бледный, с зелеными глазами, настоящий пустынник и медведь, – Други! – крикнул он громко, искренним голосом, весь отдавая себя холму. – Други, ведь тут глубина!

– Глубина, – побежало вниз.

– Слушайте, други: пост вперед или покаяние?

– Пост.

– А потом эпитемья.

– Потом.

– А что, если я себя постом к покаянию приведу, а через покаяние к эпитемье? Сам покаюсь, сам и наложу эпитемью: буду по морозу без шапки ходить али босой, без попов чтобы.

– Без попов чтобы. Без попов, – гудит весь староверский холм.

Опять хлынул нежданный летний дождь, загасил огни в лесу. Встревожил людей на холме.

– Под большие сосны, под большие сосны, – зашумели на холме. Женщины укрываются верхними юбками, как зонтиками, начетчики прячут скорее в котомки старинные книги. Бегут все наверх, под деревья. Устраиваются там. Под каждой сосной и елью в лесу вырастает большой гриб с человеческими глазами.

– Други! – кричит теперь еще громче пустынник и медведь. – Братие, научите меня: зверь теперь царствует или кто?

– Зверь, зверь, зверь, – перекликаются грибы под соснами.

– А тысячу лет в глубину. Все зверь?

– Зверь, – отзывается лес.

– А еще дальше. Зверь?

– Все зверь, – гудит лес.

– Глубина, братие, научите меня: когда связан-то был, цари были праведные?

– Праведные.

– Отчего же гонение было, Нероново и всякое?

– Оттого, что сатана был связан, а слуги развязаны.

– Может ли это быть: сатана связан, а слуги развязаны?

– Здесь мудрость. Кто имеет ум, сочти число зверя, ибо это число человеческое: число его шестьсот шестьдесят шесть.

– Вот то-то, братие, тут глубина, едва ли мы всю глубину-то поймем.

– Здесь мудрость: в глубине зверь, а впереди зверя не будет, и победившие его станут на стеклянное море и заиграют в гусли. И будут там поля, вертограды зеленые и сады без числа.

«… Нет, – думаю я, – это не грибы с человеческими глазами выросли там под соснами, это праведники града невидимого высунули из-под земли свои косматые, бородатые головы».

– И будет знамение на небе, град Иерусалим, новый, сходящий от бога с неба, приготовленный, яко невеста, украшенная для мужа своего.

– Праведники, праведники, праведники, – чуть-чуть перешептываются сосны, березки и ели, роняя большие летние капли, – праведники.

– Дураки! – кричит учитель. – Никакого знамения не было и не будет. Это комета или осколки огненные, иероглифы летающие и больше ничего. Вы неучи, вам географию нужно знать.

– Ответ, дайте ему ответ!

Читает, прислонившись к сосне, седой упрямый дед:

– «Обходит солнце землю и небо…»

– Дураки, – перебивает учитель, – это земля вертится, а солнце стоит.

И подмигивает мне, ученому собрату.

– Барин, – просят меня мудрецы, – дай ему ответ, скажи ему: солнце ходит, а земля стоит; тебе он поверит.

Хочу, всей душой хочу, чтобы земля стояла, а солнце ходило. Хочу помочь старикам, но не могу.

– Нет, дедушка, учитель прав.

– Гадали мы. – хором отвечают старики, – гадали, да не выходит: мысленное ли дело, чтобы земля вертелась.

«В каком я веке?» – спрашиваю себя. Попробовать разве доказать им. Припоминаю гимназические уроки. И вдруг сомнения самые постыдные: не докажу, забыл доказательства. А потом такое неожиданное рассуждение: почему-то доказательство было всю жизнь не нужно. На чем же основана эта моя гордость? Почему мне нужно доказывать этим лесным старикам то, что меня не интересовало. И, быть может, в их понимании, в особом духовном смысле, и вправду земля плоская, а солнце ходит. Нужно разобраться в том, как они верят, что значат эти огромные книги; я их никогда не читал.

– Гадали мы, гадали, – говорят старики, – да не выходит. Какая же она круглая: река Обь на восемьсот верст вниз бежит, Енисей на четыреста, Лена, и все в одну сторону, к океану.

– Меряли мы разумом – не выходит.

– Потому – реки в одну сторону.

– Баяли бы, не круглая, а вроде корыта.

И еще и еще доказательства. Кончено: земля покатая, стоит.

Смотрят на меня лесные мудрецы, ждут моего согласия. Я погружаюсь мысленно в глубину средних веков… Но тут мгновенно воскресают тени Колумба, Коперника и Галилея…

– Нет, – решительно говорю я, – нет, земля круглая, вертится. И месяц круглый…

– Ну, месяц, – подхватывают, – известное дело, круглый.

– Про месяц не говорю.

– И земля круглая, – помогает мне учитель.

– Врешь, – набрасываются на него, – врешь, не круглая. Вода богу служит: рыбу творит; лес служит: ягоду растит; зверь служит, всякая тварь служит, а как же земля?

– Дураки, вам географию нужно, тут атмосфера, тут воздух.

– Врешь, врешь. Тысячу раз врешь. Не верю, что круглая! – кричит чистый старик.

– В географию не очень верю, – сочувствует путешественник.

– И в воздух не верю, – соглашается с ним пустынник.

Слушаю я, слушаю спор: от солнца и земли снова возвращаемся к церкви. Ничего нового: церковь – начало спора, церковь – конец. Те же и те же круги.

Старик, весь белый, с длинною палкой, босой, показался внизу у холма. За ним женщины старые и молодые, тоже все в белом, в самотканом. Идут все на холм, видно, издалека, запоздали, промокли.

Остановились возле нашей сосны. Прислушались.

Разговор шел о церкви.

– Церковь божия невидима, – сказал вдруг белый старик.

Замолчали.

– Покрыл ее господь дланью своею от неверных мира сего. И до пришествия Христова будет невидима.

– Чей он?

– Иконоборец. Непоклонник, – ответил кто-то.

– Какая ваша вера? – спросил я прямо старика. Он так и метнул на меня черными глазами:

– Миссионер?

«Волк», – подумал я и сказал:

– Нет, я не миссионер, я ищу правильную веру.

– Веру? Вот моя вера.

Обернулся лицом к Светлому озеру, перекрестился и стал читать:

– «Верую во единого бога отца…»

Читает старик «Верую» громко, четко, в лесу над озером. Солнце глянуло. Два больших облака, как сосцы доброго зверя, все еще капали над озером.

Читает старик, а мне чудится зеленое поле, опаленное зноем, и коленопреклоненная толпа, и жрец с сверкающим крестом впереди. Дождь, дождь, земле жаждущей дождь. Молятся, а кто-то подвигает черную тучу по небу. И каплет уже.

– У тебя прекрасная вера, – сказал я старику от всей души, когда он кончил «Символ веры».

– Наша вера, – подхватил он, обрадованный, – изначальная, лучше нашей веры нету; весь свет обойдешь – не найдешь.

– Где ты нашел ее?

– Я сам себя крестил, – ответил старик, – крестился в реке.

«Какая эта вера?» – вспоминаю я читанное по расколу, и вот одна такая яркая, изумительная секта мне припоминается: люди отказываются от всего на земле, даже слово «свое» считают за дьявола. За грех почитают всякое замедление, всякое пребывание. И вечно идут.

– Есть, – говорю я старику, – вера еще лучше и еще старше вашей: странники, или бегуны.

– Милый ты мой, – крикнул старик, – да это же мы. Мы странники божий, ни града, ни веси не имам.

И рассказывает мне про свою веру: антихрист завладел теперь всем миром. Церковь божья до пришествия Христова стала невидима.

– Верно, – говорю я старику, – мы тоже думаем, что по нынешним временам церковь не может быть видимая. Есть, – рассказываю я, – один большой, большой человек, который тоже за вас, тоже за такую церковь, граф…

Рассказываю учение. Слушает старик меня долго, внимательно. И волнует меня это посредничество между двумя белыми стариками, там и тут.

– Верно, верно, – твердит лесной старик. – А скажи, как он молится?

– Как он молится? Не знаю…

– Щепотью или по-нашему?

– Он без перстов молится. По-своему.

– По-своему… Скажи ему ты, милый, от меня, он заблуждается. Без этого… – Старик поднял вверх два сухих, твердо сложенных перста. – Скажи ему, без этого он не спасется. Хоть и невидимая церковь, а все-таки церковь. Вот под большим холмиком скрыто Знаменье, а где мы сидим – Здвиженье животворящего креста господня, а подальше – там Успение божьей матери. Без этого нельзя, что ты! Не верь графу. Обегай его.