Дневники, 1915–1919 - Вирджиния Вулф

как много приспособлений нужно человеку, чтобы написать хотя бы одно предложение! Книг из «Times» тоже нет, а что касается писем, то я не могу заставить себя нарушить девственность листа бумаги.

13 сентября, суббота.

Что ж, сегодня утром пришло письмо от «Macmillan» — не такое хорошее или плохое, как могло бы быть. Они прочли роман «День и ночь» с большим интересом и считают его прекрасной работой, но вряд ли он понравится широкой публике в Америке, а еще это слишком длинная книга, которую пока нет смысла переиздавать. Однако они предлагают взять у Джеральда Дакворта 500 или 1000 копий и столько же экземпляров «По морю прочь», ожидая, что я отправлю им свою следующую книгу. В целом я скорее довольна, чем наоборот. Тираж «По морю прочь» будет исчерпан, но это, безусловно, единственный способ прославиться в Америке, а в «Macmillan», вероятно, считают, что меня стоит держать на примете. Одному богу известно, когда будет готов мой следующий роман! В том же письме пришел отказ от книги Л., и они опять-таки купят несколько готовых экземпляров. Большой разницы нет. Полагаю, я приму предложение, поскольку времени на другие попытки почти нет. Но не думаю, что издательство «Macmillan» как-то повлияло на мою депрессию. Завидую ли я Нессе с ее бьющим через край хозяйством? Быть может, иногда. Джулиан переходит в подготовительный класс; там все такое цветущее и человечное; возможно, я просто не могу удержаться от сравнений, чего не случается, если я полностью погружена в работу. Я сделала эти сравнения вчера во время обеда, провела у Беллов вторую половину дня и вернулась домой. Кстати, я совершенно неблагодарный человек, раз позволяю себе хмуриться при таком ярком небе. Холмы чернели на фоне алого и золотого, когда я возвращалась домой и останавливалась, чтобы взглянуть на Эшем, окна которого были открыты, как будто в нем уже кто-то живет. Мистер Джил шел собирать яблоки. Однако и Монкс-хаус вызывает небольшой шок, когда открываешь ворота. Я застала Л. и Нелли, которые только вернулись из Льюиса с ее новым велосипедом. Л. провел день в Лондоне. Часы пробили семь, и меня подмывает пройтись по равнинам. Хотела кое-что рассказать о странных душевных состояниях. Они интересуют меня, даже когда я сама являюсь объектом. И я всегда вспоминаю расхожую фразу о том, что чем сильнее страдаешь, тем яснее видишь. Думаю, что 9 из 10 человек ни дня в году не имеют такого счастья, какое я испытываю почти постоянно; теперь же их участь выпала и мне.

14 сентября, воскресенье.

Едва ли эта участь будет иметь для меня серьезные последствия. Интересно то, что человек, как правило, поддерживает некую вибрацию без всякой причины. И без нее же вибрация прекращается. Тогда человек задается вопросом, а почему она вообще у него была, и ему кажется, что нет причин для ее возвращения. Все становится ясным, разумным, понятным и совершенно неспособным в силу своей природы заставить человека вибрировать. Действительно, во многом именно ясность видения в такие моменты приводит к депрессии. Однако способность анализировать это означает, что ты уже на полпути назад. Я чувствую, как безумие медленно разливается по моим венам. Ах, если бы я могла хорошенько поработать утром! Сегодня мы отправились на нашу первую воскресную прогулку здесь. Дабы противостоять манящему саду, мы решили гулять дважды в неделю, по воскресеньям и средам. Сегодня мы пошли по склону в сторону Кингстона. Впервые за много дней было пасмурно, дул северо-восточный ветер, грозивший дождем. Мы видели море в Брайтоне и море в Истборне справа и слева от нас. Долина за холмом очень красива; холм поднимается довольно высоко, но есть перила. Думаю, виды с этой стороны прекраснее, чем с другой, хотя сами холмы довольно посредственны. Теперь мне нужно почитать Платона и доказать, что и на нем я могу сосредоточиться.

21 сентября, воскресенье.

Почему для продолжения дневника я выбрала тот единственный час недели, когда звонят церковные колокола? Холодное светлое воскресенье; сегодня очень легко вспомнить ощущение зимы и даже земля выглядит как-то по-зимнему. Вчера, когда я сидела за книгой, в дверь постучал Ник. Я оставила его письмо без ответа и, по-видимому, без прочтения. Нам пришлось приготовить комнату и краба, которого он принес в качестве подношения. Он казался на редкость невыразительным и скорее напоминал пухлых деревенских розовощеких и красноухих мальчишек, прильнувших к витринам кондитерских. Такова, полагаю, его подлинная натура, но с налетом культуры, литературы и искусства XVIII века. «Томас Грей[1263] умел писать письма из деревни — очень остроумные интересные письма… Вы когда-нибудь читали Томаса Грея?» Затем в ход пошла Джейн Остин. Ник ее большой поклонник. Что касается яблок и груш, которыми он теперь занимается, знания его довольно скудны[1264]; возможно, именно из-за слабых замусоренных мозгов Ника его слова меня совсем не трогают, а идеи, кажется, расползаются в стороны. Подняв глаза, я увидела лица Ника и Л. рядом, и выглядели они как образцы разных пород или стадий развития. «Здесь, — сказал бы профессор, направив указку на Ника, — представлен примитивный человек, пока неспособный к концентрации и дальновидности. Тогда как здесь…». Полагаю, его замечания в адрес Л. были бы весьма лестными. Несмотря на это неохотное царапанье пером по бумаге, скажу, что Ник мне все же нравился настолько, чтобы наслаждаться нашей встречей, и мы, как обладатели практичного и, вероятно, тренированного интеллекта, много расспрашивали его о доме. Он не может смотреть на буфет, не понимая, как его встроили, или на трубу, не проведя по ней пальцем, или на кирпич, не подняв его, чтобы выведать возможные секреты строительства. Он предложил посоветоваться с Хоупом[1265]. Барбара приехала на обед в бриджах и вязаном жакете, алая как яблоко, но, на мой взгляд, по-матерински привлекательная и отличающаяся своими яркими чертами от остальных. Она значительно более выдающаяся личность, чем Ник, и он это прекрасно понимает. Возможно, его гордость раздувается от зависти Саксона. Как бы то ни было, он считает Б. замечательным человеком, отмеченным клеймом драгоценного одобрения Гордон-сквер. О господи, когда же это клеймо сотрется? Пустая болтовня. Какой мне толк от того, что я добьюсь похвалы всего мира, но потеряю этот единственный голос? Размышления отчасти вызваны мемуарами миссис Хамфри Уорд[1266]. Заплатив 5 шиллингов, я стала членом публичной библиотеки Льюиса[1267]. Это забавное место, полное старых и наполовину истлевших книг. Все они коричневые и внешне похожи друг на друга,