Тьма внешняя - Владимир Лещенко

«Если бы каждый из вас имел такую веру», – прошептал Джованни дель Мори про себя слова Христа.

Весьма удивленный всем услышанным, он покинул порт, взяв с принца обещание прислать священника, плававшего в таинственную землю за морем.

У самых ворот, запирающих вход на причалы, путь кардиналу преградил высокий светлобородый высокий норманн лет тридцати, с мужественным, обветренным лицом. На груди его кафтана красовался вышитый черный ворон. Человек поклонился в пояс Джованни дель Мори.

– Я приветствую кардинала, великого жреца распятого бога, – странным голосом произнес он. – Меня зовут Роальд Свиррсоон, ярл Торстейна. Я тот, кого вы, христиане, называете язычниками. Я отвергаю веру иудеев и молюсь Одину и детям его. Скажи, какую казнь ты считаешь достойной для меня?

Кардинал содрогнулся, но даже не от одного этого признания. Слишком уж не вязались с мужественным обликом говорившего его вымученно-насмешливый тон и ухмылка.

Но не это было главное. Глаза его смотрели так, словно за минуту до того в них заглянул сам владыка преисподней – столько затаенного страха и страдания таилось в них.

– Да смилуется над тобой Господь, сын мой! – пробормотал кардинал, мелко перекрестил норвежца и торопливо ушел прочь. Писец, сержант и оба телохранителя едва за ним поспевали…

Он вспомнил об этом дне, когда спустя несколько дней отправился во дворец, чтобы представится норвежскому монарху.

Кардинал впервые видел короля Олафа II, хотя слышал о нем достаточно. Он был еще молод, но лицо его носило неизгладимый отпечаток глубокой усталости.

Именно он должен был вести в бой норвежских крестоносцев, но перед самой отправкой войска сломал ногу, неудачно упав с коня.

Он принял бразды правления из рук своего отца еще при его жизни: старого короля при известии о гибели старшего сына разбил паралич, и он несколько месяцев лежал неподвижно, безмолвно угасая.

На вопрос Джованни дель Мори король довольно сухо ответил, что хорошо осведомлен о намерениях Хокона и все делается с его согласия. – И вы, Ваше Величество, отпускаете своего брата в опасное плавание неведомо куда?! – изумился кардинал. – И это в нынешнее время, когда в вашем королевстве, быть может, совсем скоро на счету будет каждый, способный сражаться?

– Что вам сказать, Ваше Преосвященство, – ответил король. Вы правы, конечно, то что затеял мой брат – весьма опасное и тяжелое дело. Поверьте, если Хокон погибнет, мне будет очень горько. Он ведь был любимцем отца да и всей нашей семьи. Но скажите, как я могу запретить ему? Корабли, на которых он плывет, люди идущие с ним – все это из его владений и владений его единомышленников, силой он за собой никого не тащит.

– Но вы могли бы удержать здесь его самого…

– Нет, – решительно и твердо ответил король, даже, как показалось его собеседнику, с некоторым вызовом. Он свободный человек, а значит волен поступать, как хочет. А кроме того… – Олаф сделал паузу, словно не зная, следует ли высказывать свои затаенные мысли, – быть может его и впрямь ведет божий промысел? Может, именно сейчас, в годину бедствий, и суждено нам открыть новые земли и распространить на язычников свет истинной веры? – Как знать… – вновь задумчиво повторил Олаф II.

Кардинал был поражен словами короля.

Он вспомнил молодое, окаймленное светлой бородой лицо принца Хокона, дышавшее силой и непреклонной волей, вспомнил других людей, с которыми ему приходилось встречаться за время пребывания здесь, на северной окраине Ойкумены.

Как непохожи были эти суровые, мужественные люди, на жителей других христианских стран, утративших от перенесенных бедствий присутствие духа и здравый взгляд на происходящее!

Однако, тут же вспомнил он и о другой встрече.

– Вы тут упомянули, ваше величество, о язычниках а, между тем, язычники есть и в вашем королевстве.

Норвежский государь, казалось, не удивился словам дель Мори. Он как будто ждал, что разговор пойдет о чем-то подобном.

– Я знаю это, ваше преосвященство. Как знаю и то, что нельзя именовать их настоящими язычниками. Да, сейчас многие темные люди поколебались в вере. Не судите меня, но я приказал не преследовать этих заблудших. Ведь если даже казнить их, то души их этим не спасти, совсем наоборот, они окажутся в Аду.

Со временем, я уверен в этом, эти люди, покаявшись, вернуться к Христу: ведь народ наш привержен церкви уже больше трех столетий. – Епископ Томас согласен со мной в этом, – добавил он, явно стремясь сослаться в этом скользком вопросе на авторитет видного клирика.

– Но ведь язычники есть не только среди, как вы сказали, темных людей, – не сдавался кардинал. И знать тоже оказалась подвержена этому, как вы совершенно правильно говорите, пагубному заблуждению. Время ли сейчас христианам, тем более столь большому их числу отправляться куда-то за море?

– О ком вы говорите? – насторожившись, спросил Олаф.

Кардинал назвал имя встреченного им в порту ярла.

– Он сам подошел ко мне и, не стыдясь, сообщил, что отрекся от христианства, – добавил он, думая поразить этим короля.

– Вот оно что, – голос его собеседника наполнился глубокой печалью. Прошу вас, Ваше Преосвященство, не судить строго этого человека, тем более, что пережитое им могло помутить разум любого.

Я знал ярла Торстейна раньше. Не было храбрее воина среди норвежских рыцарей и, клянусь вам, нечасто приходилось мне встречать людей со столь искренней верой.

Он сражался под Авиньоном; вы же знаете, из наших не уцелел почти никто… Ярл чудом остался жив: тяжело раненый, скрывался среди мертвых. На его глазах нечестивцы глумились над папой; он видел, как бросают в огонь святыни – дерево креста Господня, плащаницу Христову, Евангелие, написанное самим апостолом Лукой… – голос Олафа дрогнул. – Не судите его строго, Ваше Преосвященство, – повторил он.

– Бог ему судья! – ответил кардинал, чувствуя, как слезы подступили к глазам. Вы правы. Невозможно быть строгим к тем, чей дух не выдержал ужасов нынешних дней. Не хуже же эти заблудшие тех, кто именует себя христианами, идя за Дьяволицей.

* * *

Мидр. Континент Аэлла. Эра Второго Поколения.

598 цикл, 1407 день.

– Что она вытворяет?? – уже не первый раз за сегодняшний день устало и недоумевающе пробормотал главный историк ответвления. Откуда вообще эти дикие суеверия, многобожие какое-то… С какой стати она им покровительствует? Ведь на этом этапе она должна была приложить все силы к религиозной консолидации…

– Возможно, это влияние советников из числа язычников? – предположил его помощник.