Дочь вне миров - Карисса Бродбент

которых становился короче, резче, злее.

Я смотрел на ее лицо в промежутках между смазанными движениями нашего оружия и видел забрызганного кровью солдата, который семь лет назад поднял руку к моему виску. Я видел печальный, покровительственный взгляд, которым она одарила меня, когда рассказала о кровавом договоре Тисаны.

Мой гнев пылал так жарко, что превратился в лед. Я еще глубже погрузился в свои удары, словно надевая старую, удобную куртку.

Серебряные глаза Нуры сверкнули, когда она едва уклонилась от одного из моих ударов.

— Вот вы где, капитан Фарлионе.

Вот он я, блядь.

Я крутанулся на пятке. Намеренно потащил левый бок, только едва-едва. Позволил своей левой лодыжке вывернуться.

И когда она увидела это, когда она сделала выпад — потому что я знал, что она сделает это — я был готов.

Одним последним рывком я прервал ее движение длиной своего посоха, выбил один из ее кинжалов из руки, толкнул ее на землю…

Только для того, чтобы она перекатилась, а затем бросилась вперед. Так быстро, что я едва мог ее видеть. Так быстро, что она оказалась позади меня, когда я увидел, как ее предплечье обвилось вокруг моей шеи. Она задела рану на моем плече, и на одну критическую долю секунды волна боли, настолько сильная, что ослепила меня, охватила мои мышцы. Я боролся с ней.

Кинжала не было. Я все еще могу…

И тут она вскинула руку, из рукава выскользнуло еще одно лезвие. Оно пристало к моему горлу, прежде чем я успел ее обезоружить.

— Я думаю, это твой выход, — сказала она мне на ухо.

— А, понятно. — я попытался выдать свое задыхающееся дыхание за прерывистый вздох, но это удалось лишь частично. — Магия была под запретом, но спрятанные клинки — честная игра. Так мало изменилось, Нура.

— Это всегда было нашей проблемой, Макс. — она отпустила меня и отступила назад. — Ты всегда считал меня более благородной, чем я есть.

Я выругался сквозь зубы, сопротивляясь желанию сжать плечо, которое все еще болезненно пульсировало.

— Это щедрая формулировка.

Ее взгляд упал на мою рану — прикрытую, но, несмотря на мои усилия, она должна была быть видна.

— Тебе стоит попросить Саммерина взглянуть на это.

— Я позабочусь об этом.

— Отбрось свою гордость. Ты нужен нам целым и невредимым.

Я поднял свой посох, указывая на нее одним концом.

— Нам? Давай проясним, я здесь не ради тебя.

— Так защищаешься. Так защищаюсь. — твип — когда ее нож убрался обратно в рукав. — Я знаю, что заслужила твое недоверие, но сейчас мы на одной стороне.

— Так говорит женщина, засовывающая кинжалы в рукава.

Это была Нура. Все эти скрытые острые грани, готовые вонзиться между ребер.

— Оскорбляй меня сколько хочешь, — сказала она, слишком непринужденно. — Я все равно рада, что ты все-таки вернулся. Мне нравится, когда Зерит вынужден признать мою правоту.

В том, как она это сказала, было что-то такое, от чего у меня побелели костяшки пальцев на посохе от ярости. Я так сильно сдерживал подскочившие к горлу слова, что у меня задрожала челюсть.

Мы стояли молча. Потом Нура слегка вздохнула.

— Ну что ж. Спасибо за тренировку. Спокойной ночи, Макс.

Но когда она отвернулась, я рявкнул:

— Нура.

Она повернулась и посмотрела через плечо, приподняв бровь.

— Почему? — я сплюнул. — Ты там была. Почему?

Это было практически нагромождение слов, ни одно из которых не было особенно конкретным или значимым. Но я увидел, как изменилось выражение ее лица, и понял, что она прекрасно понимает, о чем я спрашиваю.

Она была рядом со мной на протяжении всего этого. Было время, когда я доверял ей больше, чем кому-либо, больше, чем самому себе. И как бы я ни ненавидел ее, как бы ни отчитывал за то, что произошло в Сарлазае, я знал, что она любила мою семью почти так же сильно, как и я.

Она была безжалостной, сосредоточенной до черствости и жестокости. Но она не была глупой. Возможно, даже не эгоисткой, не совсем. Она не была Зеритом, движимым эгоизмом до безрассудства.

Так… почему?

Слабая улыбка.

— Что? — сказала она. — Ты все еще думаешь обо мне лучше?

— Я хочу знать, где ты прячешь клинок.

— Если я скажу тебе это, какой смысл его прятать?

Я посмотрел на нее тяжелым взглядом. Тот самый, которым я смотрел на нее все эти годы назад, когда мне нужно было пробить весь этот лед.

И, как и тогда, выражение ее лица дрогнуло.

— Я бы не стала этого делать, если бы это не было необходимо.

— Для чего? Ради трона капризного двенадцатилетнего ребенка? — я покачал головой. — Нет. Это не имеет смысла.

— Я бы не стала этого делать, если бы это было не нужно, — повторила она. Затем, ниже: — Поверь мне, Макс.

Я насмехался. Доверься ей. Точно.

— Полагаю, с таким взглядом мне не поспорить. — последние остатки ее улыбки исчезли. И я увидел это — нерешительность.

— Грядет что-то важное, — пробормотала она. — И никто из нас не будет резвиться в садах с красивыми треллианскими девушками, пока все не закончится.

Холодная дрожь пробежала у меня по позвоночнику. Даже не от ее зловещих слов, а от ее взгляда: безжалостная решимость.

Мало что может быть опаснее этого.

— Что-то большее, — повторил я. — Ах да. Это отменяет все мои опасения. Мое доверие обеспечено.

Она не засмеялась, не улыбнулась. Не нанесла ответного удара. Она только пожала плечами.

— Я никогда не боялась быть плохим парнем. — она отвернулась и лениво взмахнула рукой. — Спасибо за спарринг, Макс. Передай нашей девочке мои пожелания спокойной ночи.

***

Тисана выглядела такой обычной, когда спала. Ну, может быть, не совсем нормальной — в ней не было ничего обычного, в конце концов. Но когда я вернулся под палубу и заглянул в приоткрытую щель в ее