Дочь вне миров - Карисса Бродбент

он сделал с тобой.

Что-то напряглось в его чертах. Почти вздрогнула.

— Ты должна была послушать меня.

Он был прав, прошептала часть меня. Я должна была.

— Ты должен был сказать мне.

— Я не мог, Тисана.

— Тогда расскажи мне сейчас, — сказала я. — Расскажи мне все. Я должна знать, потому что мы живем этим.

Мой голос все еще был настолько тихим, что едва превышал шепот. Но его интенсивность висела в словах, как дым.

Медленно он перевел взгляд на меня и задержал его. Какая-то часть меня хотела сломать его, отвести взгляд от этих необычных глаз. Но я этого не сделала.

— Шесть месяцев, — сказал он грубо. — Она была у меня шесть месяцев. Может быть, чуть дольше. Я был военным. Капитан. Становилось все более очевидным, что война не закончится легко и без большой крови. На нас напали. Азре, арх-командующий, хотел, чтобы был выбран преемник, на случай худшего. Среди кандидатов были я, Зерит и Нура. И я хотел этого. Я хотел этого титула больше, чем когда-либо хотел чего-либо. Так что… — его голос прервался, а когда возобновился, он был более грубым. — Ты подписала этот контракт, потому что он дал тебе возможность защитить всех тех, кого ты оставила позади. А я? Я подписал свой, потому что хотел этого. Потому что я хотел власти.

Он выплюнул это слово, и я почувствовала его сожаление и гнев.

— Какое-то время, — сказал он, — казалось, что я получил ее. Потому что Решайе дико, безумно силен. Ничто не должно быть таким могущественным. Моя магия была моей собственной, но… намного больше. Поначалу это было потрясающе. Но вскоре… — он выдохнул. Покачал головой. — Оно непредсказуемо. Одержимое. Мстительное. И оно готово сокрушить все, что бросит ему вызов.

Овладеть или уничтожить.

Я вздрогнула.

— Нечеловек, — пробормотал он.

— Нечеловек? — я покачала головой. — Очень человеческие. Самые уродливые части человечества.

— Я верил, что если буду очень стараться, то смогу заставить его подчиниться. Но так не получилось. В Сарлазае все дошло до конца. И тогда…

Ему не нужно было продолжать.

Моя рука скользнула в его, прежде чем я осознала, что делаю, и его пальцы легко сомкнулись вокруг моих. В соприкосновении нашей кожи я почувствовала слабые волны его нервозности, передающиеся от него ко мне, даже за этими тщательно охраняемыми ментальными стенами.

— Дело в том, что о существовании Решайе знала лишь очень, очень небольшая горстка людей. А это означало, что большинство людей верили — верили — что я лично ответственен за то, что произошло в Сарлазае. И это была война, но это было…

Его взгляд потемнел, и воспоминания пронеслись по поверхности моих мыслей — его воспоминания, об огне и плоти, об обгоревших слишком маленьких трупах.

— Были предварительные слушания, — сказал он, — Чтобы определить, будут ли меня обвинять в военных преступлениях. Меня там не было. Я был… не в состоянии давать показания от своего имени. Но Нура давала показания за меня. В течение нескольких часов. Из гребаного инвалидного кресла. Я никогда не прощу ее за то, что она сделала с теми людьми, или, эгоистично, за то, что она сделала со мной. Но это… иногда я до сих пор не знаю, что с этим делать.

Нура. Вечная загадка. Каждый кусочек информации только усложнял ее понимание.

Мои пальцы сжались.

— И тогда они его убрали?

— Да. Это было… плохо. Как при получении, но еще хуже, потому что он вырывает половину твоего разума вместе с ним, когда уходит. А Решайе очень не хотелось уходить… — он замолчал, а потом уставился на меня, опустив бровь. Как будто он хотел сказать что-то еще.

Но потом он отвел взгляд. Покачал головой.

— Ну. Это чуть не убило меня.

В голове промелькнуло понимание.

— И ты не сказал мне ничего из этого, потому что был связан молчанием, — прошептала я. — Ты заключил договор крови.

— Да. Они сказали, что это должно оставаться в тайне. И в тот момент я согласился бы на что угодно, лишь бы это вышло из меня. Черт, это не казалось таким уж ужасным — никогда больше не говорить об этом. И их последний подарок был идеальным прикрытием. Мой отец был ривенайским дворянином, близким личным другом короля. С обеих сторон было много людей, которые хотели бы, чтобы семья Фарлионе была уничтожена только за это. И вот так, убийство Фарлионов стало просто еще одной несчастной трагедией военного времени.

Его голос понизился, загрохотал, впиваясь в слова, как когти в камень. Когда он снова посмотрел на меня, его глаза были серьезными и печальными.

— Я хотел бы сказать, — произнес он медленно, словно делая страшное признание, — что я хотел сказать тебе. Но я не хотел, даже если бы мог. Я не хотел, чтобы ты знала хоть что-то из этого. Пока я не увидел, как ты вошла в эти башни, и не понял, чего тебе будет стоить незнание.

Его пальцы сжались вокруг моих, пока не задрожали, складываясь в молчаливое извинение.

И я ответила ему своим собственным.

— Жаль, что я не послушала.

Я говорила серьезно.

Потому что это могли быть только мы, прямо сейчас. И я знала, что это нереально. Но это была такая привлекательная фантазия.

Я буду слизывать его кровь с твоих пальцев.

Воспоминание о словах Решайе пробилось сквозь тьму. Я почувствовала его присутствие в глубине своего сознания и вздрогнула.

— Оно ненавидит тебя, — пробормотал я. — Оно угрожало тебе. Оно уже причинило тебе боль. И Макс, если…

Мои слова путались. Какие слова я могла бы подобрать, чтобы выразить все то, что бурлило во мне последние два дня? Как я могла объяснить, что со мной будет, если я причиню ему боль — больше, чем уже причинила? Как сказать ему, как много для меня значит то, что он вернулся, и как быстро я готова променять это на обещание его безопасности?

Слова были ничто по сравнению с этим. Это было бы все равно, что пытаться сдвинуть