Око за око - Гарри Тeртлдав

Молотов об этом не подумал. И не сомневался, что Сталин тоже не рассматривал данную проблему под столь неожиданным углом зрения. Однако слова Бивербрука звучали вполне разумно, даже с точки зрения диалектики. Ящеры — самые настоящие империалисты, это очевидно. А что империалисты делают? Они не просто покоряют другие территории, где живут мирные люди. Они создают там колонии — и сражаются, защищая то, что, как они считают, принадлежит им по праву.

— Я не могу смириться с постоянным присутствием на Земле инопланетян, — медленно проговорил он.

— Должен заметить, что краснокожие индейцы тоже не слишком радовались, когда у них появились новые соседи, — ответил Бивербрук. — Нам прежде всего нужно позаботиться о том, чтобы они нас не захватили и не подчинили себе, как это произошло с индейцами.

— Чрезвычайно важное замечание, — сказал Корделл Халл. — Одна из причин, по которой индейцы потерпели поражение, заключалась в том, что они никогда не объединялись в борьбе с белыми пришельцами. Точнее, недостаточно часто. Если два соседних племени враждовали, им не приходило в голову заключить союз и изгнать белых поселенцев со своих территорий. В несколько лет со всеми такими племенами было покончено. Нам не следует забывать, что мы не можем себе этого позволить. Какими бы отвратительными ни считали мы своих соседей, жизнь под игом ящеров будет значительно хуже.

Молотов думал не об индейцах, а о русских царях, которые расширяли свои владения за счет степных кочевников и жителей Кавказа. В принципе все то же самое. Халл совершенно прав: об этом должны помнить лидеры мировых держав, в том числе и великий Сталин.

— Я передам ваши соображения генеральному секретарю партии большевиков товарищу Сталину, — сказал Молотов. — А также сообщу ему, что я полностью с ними согласен, — добавил он.

— Благодарю вас, товарищ комиссар иностранных дел, — улыбаясь, проговорил Корделл Халл. — Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что вы впервые за время всех наших переговоров высказали свое личное мнение по поводу обсуждаемого вопроса.

Молотов задумался, а потом медленно кивнул.

— Вы правы, господин государственный секретарь, — сказал он. — Прошу меня простить за совершенную оплошность. Уверяю вас, я допустил ее невольно.

* * *

Генрих Ягер купил три метра веревки и получил у хозяина лавки три франка сдачи. Два из них оказались довоенной чеканки, третий вместо привычного герба украшал топор с двумя лезвиями, два стебля пшеницы и буквы ETAT FRANCAIS[33]. Она была из алюминия и казалась невесомой.

Хозяин, видимо, заметил недовольный взгляд Ягера.

— Виши требует, чтобы мы использовали эти монеты, — сказал он, пожав плечами. — Кстати, и ящеры тоже.

Ягер тоже пожал плечами и сунул монету в карман. Чем меньше он демонстрировал свое весьма приблизительное знание французского в Альби, тем спокойнее себя чувствовал. Они с Отто Скорцени и так задержались здесь дольше, чем собирались. Другие операции, спланированные Скорцени, срабатывали с точностью до минуты. Здесь же казалось, что часы вдруг замедлили ход.

Ягер свернул веревку в моток и вышел из лавки на авеню дю Марешаль Фош. Всякий раз, когда он оказывался на улицах Альби, в голову ему приходили строчки из стихотворения английского поэта: «Красно-розовый город, старый, как само время». Дома здесь были выстроены из красного и розового кирпича с примесью коричневого и желтого тонов. Если кому-нибудь вдруг придет в голову до конца своих дней поселиться в глухой провинции, лучше Альби места не сыскать.

Алюминиевая монетка, выпущенная на монетном дворе маршала Петена, ушла на покупку килограмма зеленых бобов, после чего Ягер отправился на квартиру, которую они снимали со Скорцени.

По дороге домой Ягер молил всех святых, чтобы Скорцени не привел с собой очередную шлюху. Когда у него было дело, он ни на что другое не отвлекался. Но в свободное время ему требовалось чем-нибудь себя занять, и тогда он пускался во все тяжкие. И пил без меры.

Впрочем, вернувшись на квартиру, Ягер обнаружил трезвого Скорцени в полном одиночестве, причем его товарищ по оружию не мог сдержать счастливой улыбки.

— Угадай, что случилось! — вскричал эсэсовец. — Старина дядюшка Генри прислал нам последнюю деталь, без которой мы не могли собрать нашу игрушку.

— Правда? Здорово, — сказал Ягер.

Миномет не производил впечатления опасного оружия, в особенности в разобранном виде. Кусок металлической трубы, железная пластина основания, три железки для треноги, какие-то ремешки, шурупы и оптический прицел. Каждая из них по отдельности пришла по почте, причем ни у кого не вызвала ни малейших подозрений. Но сейчас, когда они наконец получили основание, им требовалось всего несколько минут, чтобы собрать миномет.

— Давай займемся делом, — предложил Скорцени, который едва сдерживал возбуждение.

— Днем? — Ягер покачал головой. Он до сих пор не мог убедить себя в разумности плана Скорцени. — На заводе работает три смены. Если мы нанесем удар ночью, будет все то же самое, только у нас появится больше шансов уйти отсюда живыми.

— Знаешь что, Ягер, ты ужасный зануда, — проворчал Скорцени.

— А ты иногда ведешь себя так, будто окончательно спятил, — заявил Ягер.

Он уже давно понял, что нельзя допускать, чтобы Скорцени получил преимущество, пусть даже самое минимальное и в самом несущественном вопросе. Иначе он обязательно постарается сесть тебе на шею. Единственное, к чему он относился серьезно, это сильный характер, под стать его собственному, а таких было совсем немного.

Громкий хохот Скорцени наполнил крошечную квартирку, которую они занимали.

— Я спятил? Может быть, и правда спятил, но я получаю удовольствие и доставляю ящерам массу хлопот.

— У них будет гораздо больше хлопот, когда мы с ними покончим, — заявил Ягер. — Может, прогуляемся мимо завода еще разок, вдруг мы что-нибудь упустили?

— Наконец-то я слышу разумную вещь! — Возможность действовать и опасность всегда возбуждали Скорцени. — Пошли.

— Сначала замажь шрам, — сказал Ягер, ему приходилось напоминать об этом Скорцени всякий раз, когда они выходили на улицу.

Ящеры плохо отличали людей друг от друга, но весьма заметный шрам и огромный рост Скорцени привлекали к себе взгляды прохожих — всех без разбора, включая и предателей-коллаборационистов.

— Зануда, — повторил Скорцени, но принялся наносить коричневый тональный крем на щеку.

В результате у всякого, кто на него смотрел, возникало ощущение, будто он получил страшные ожоги, но ящеры не искали человека с обожженной щекой. Им был нужен человек со шрамом. «И уж конечно, они не станут церемониться с его спутником», — подумал Ягер.

Мешковатые штаны, твидовый пиджак, матерчатый берет… на взгляд Ягера, Скорцени был похож на немца в потрепанной французской одежде, а не на бедняка-француза, на долю которого выпало немало тяжких испытаний. Но он знал, что ящеры не столь требовательно, как он, относятся к внешнему виду. Он считал, что берет придает Скорцени неотразимый вид, а тот утверждал, что берет похож на коровью лепешку, надетую на голову. Впрочем, по большей части он все равно его носил; сейчас береты во Франции украшали головы тех, кто поддерживал виши, — именно то, что нужно.

Завод находился на улице Де-ла-Круа-Верт, в северо-восточной части города. По дороге к ней Ягер и Скорцени миновали театр и Национальный парк. Они шли не спеша, засунув руки в карманы, словно им было совершенно нечем заняться. Скорцени подмигнул хорошенькой девушке, та вздернула носик и гордо прошествовала мимо. Скорцени громко расхохотался.

Когда Ягер и Скорцени подошли к заводу по производству противогазов, из ворот выезжали грузовики. Они направлялись на восток, чтобы спасти ящеров от немецкого газа. Сам завод располагался в огромном, малопримечательном здании из оранжевого кирпича. Снаружи здание не производило никакого впечатления, и только охрана с оружием в руках указывала на то, что здесь размещается что-то очень важное.

Ягер даже головы не повернул в сторону ящеров-охранников, лишь искоса взглянул на них, когда они со Скорцени проходили мимо. Что касается Скорцени, тот вел себя так, словно шел мимо пустыря. Природа наградила его высокомерием и завышенным самомнением, но дело свое он знал великолепно.

Они с Ягером позавтракали в маленьком кафе, в нескольких кварталах от завода. Жаркое из цыпленка — практически без цыпленка — было ужасным, даже по меркам военного времени, но вино, которое здесь подавали, оказалось просто превосходным. После нескольких стаканов вы переставали замечать одинокие плевочки моркови и картошки, которые составляли компанию крошечным кусочкам курицы — или кролика, а может быть, кошатины.