Дочь Востока. Автобиография - Беназир Бхутто

Дока» Дювалье на Гаити. Богу угоден третий.

Решение серьезное. Но верное ли? После многих лет ареста и изгнания я не уверена, что в состоянии правильно оценить политический климат страны. Поэтому я встретилась с находящимися в Лондоне членами центрального исполкома ПНП.

— Полагаю, момент настал, — сказал я им. — Но предоставляю вам принять решение. Велик риск того, что со мной что-то случится или что меня арестуют. Что тогда предпримет ПНП? Пора ли протестовать и бросить вызов Зие, потребовать реальной демократии, или следует еще выждать? Решайте.

Решение оказалось единодушным.

— Возвращайтесь. Мы с вами. Что бы Зия ни предпринял против вас, мы будем считать это акцией против нас всех.

И вот я сижу с некоторыми из них в своей лондонской квартире, за маленьким обеденным столом; мы набрасываем возможные маршруты моих поездок по Пенджабу, Приграничью, Синдху. Как всегда, планы наши исключают насилие, ограничиваются работой внутри системы дозволенными средствами. Мы должны подрывать основы режима, не давая ему повода нас арестовать. Организовав массовые демонстрации по всей стране, мы надеялись заставить режим ускорить проведение выборов, рассчитывая на осень 1986 года.

Я все добавляла и добавляла города в график поездки. Проведению демонстраций одновременно в нескольких крупных городах я предпочитаю последовательные демонстрации в одном, другом, третьем… Такая последовательность действий будет постоянно подпитывать активность народа, разрушать страх перед диктатором с его виселицами и публичными порками.

— Не слишком ли много? — спрашивают меня.

— Справлюсь, — уверенно отвечаю я.

Мы мирно ужинаем, на столе простая еда, цыплята и даль, среди нас царит редкое единодушие. Все согласны, что поездку по стране следует начать в Лахоре, столице Пенджаба, кузнице кадров армии, но одновременно и бастионе Пакистанской народной партии.

Мы детально проработали маршрут, и лидеры ПНП стали возвращаться в Пакистан, чтобы начать подготовку к моему прибытию. Дату моего возвращения пока держали в секрете, не желая дать Зие возможность основательно подготовиться. Этот элемент секретности сыграл нам на руку, привлек дополнительное внимание публики. Народ и журналисты наперегонки строили догадки. «Она вернется 23 марта, в День Пакистана», — считали одни. «Нет, ее надо ждать 4 апреля, в годовщину смерти отца», — возражали другие. Пресса сопоставляла и анализировала слухи и толки.

Начались угрозы. Наш сторонник из Пакистана процитировал предупреждение некоего офицера из Синдха: «Скажи ей, пусть она не приезжает. Они собираются ее убить». Приходили предупреждения из Пенджаба, из Приграничья, из других местностей страны. «Женщина в политике ранимее, чем мужчина. Не возвращайся!» Мой личный телефон вдруг принялся названивать в неурочные часы, ранним утром и поздно ночью. Снимая трубку, я ничего не слышала. Мне сообщили, что в аэропорту Хитроу задержали пакистанского майора в штатском с моим фото. Его завернули назад в Пакистан.

Были угрозы реальными или же режим просто пытался меня запугать, заставить отказаться от мысли о возвращении? Этого я не знала, но один сигнал оказался поистине зловещим. Доверенный слуга моего отца Hyp Мохаммед трагически погиб в Карачи в январе. Незадолго до этого я получила письмо от его юной племянницы и воспитанницы Шахназ. Она сообщала, что Hyp Мохаммед очень хочет со мной поговорить, и просила меня ему позвонить. Он сказал своей племяннице, что военные ему угрожают, потому что он «слишком много знает». Я немедленно позвонила ему, но опоздала. Не только Hyp Мохаммед, но и Шахназ, одиннадцатилетняя девочка, уже погибли от ножевых ранений неизвестных убийц. Вскоре после этого я получила письмо от самого Hyp Мохаммеда, отправленное им перед убийством. Он тоже просил ему позвонить. Что он знал и что ему не дали мне сообщить?

Я полетела в Вашингтон, стремясь возбудить за океаном внимание к нашему зондажу глубины «демократических преобразований» диктатора. Девять лет народ Пакистана ждал выборов, восстановления гражданского правления. Кто знал, чем отзовется в стране мой приезд и какой реакции ждать от режима? Премьер-министр Зии Мохаммед Хан Джунеджо публично и официально заверил, что меня не арестуют. Но кто мог знать, какой фокус выкинет его хозяин?

В Вашингтоне я встретилась с сенатором Пеллом, с сенатором Кеннеди и конгрессменом Стивеном Соларзом, ярким, энергичным членом палаты представителей, наблюдавшим за ходом недавно состоявшихся на Филиппинах выборов, демократическим путем приведших к власти Корасон Акино, с которой мне довелось лично познакомиться. Эти американцы по мере своих возможностей помогли мне. Они активно выступали за свободные выборы, за восстановление гражданских свобод в Пакистане, обещали не ослаблять внимания к ситуации в стране. Существенную помощь оказал мне Марк Сиджел, политический консультант, с которым я уже встречалась в 1984 году. Он убеждал выборных чиновников администрации и других влиятельных лиц писать пакистанским официальным лицам и предупреждать о неприятностях, связанных с чинимыми мне препонами. В качестве «сувенира» Марк подарил мне бронежилет.

Американская пресса рассуждала о сходстве моей предстоящей битвы с Зией и вызовом, брошенным Корасон Акино диктатору Фердинанду Маркосу на Филиппинах. Как водится, журналисты впадали при этом в популистскую романтику. Конечно, мы обе женщины, обе принадлежим к известным семьям землевладельцев, обе получили образование в США. Обе потеряли любимых членов семьи, убитых диктаторами: у госпожи Акино погиб муж, у меня отец и брат. Госпожа Акино противопоставила власти диктатора «власть народа» и совершила мирную революцию. На то же самое я надеялась в Пакистане. Но этим сходство исчерпывалось.

На Филиппинах Корасон Акино пользовалась поддержкой военных и церкви, чем в Пакистане и не пахло. Генералы не желали обо мне слышать, ибо боялись за свои привилегии, обеспечиваемые коррумпированной системой, за награбленные ими земли, даровые автомобили, налоговые и таможенные послабления. Умеренное духовенство, правда, поддерживало меня, но крикливые и агрессивные фундаменталисты прочно держались за Зию.

Главное же, заокеанский Дядюшка Сэм сам выслал диктатору Маркосу «весточку» о том, что его время истекло, — и даже обеспечил диктатора, его семью и свиту транспортом. Зия же как будто сросся с администрацией Рейгана, проталкивавшей через конгресс очередной шестилетний пакет военно-экономической поддержки режиму на сумму в 4,2 миллиарда долларов. Из Америки я могла ожидать помощи лишь от сравнительно немногочисленной группы законодателей, а также от американских средств массовой информации.

— Мы будем там с вами, — то и дело оптимистически заверяли меня корреспонденты. — Присутствие репортеров — лучшая защита!

Я улыбалась, благодарила их, стараясь не вспоминать, что Бениньо Акино застрелили в аэропорту на глазах у всего корреспондентского корпуса, не дав даже ступить на родную землю. И под мою дверь в Барбикане чья-то услужливая рука просунула записочку: «Помни Акино!»

Я не знала, долго ли суждено мне прожить по возвращении в Пакистан. Да и раздумывать об этом не хотелось. То,