Дочь Востока. Автобиография - Беназир Бхутто

сторонникам. Печатать пришлось на ручной пишущей машинке, потому что электричество на Клифтон, 70, отключили, причем не только сеть, но и автономную систему электроснабжения во флигеле. — Я полна решимости вернуться, как только представится возможность. Видит Бог, я надеюсь снова быть с вами через три месяца… независимо от последствий».

Легко дышать воздухом Франции, «воздухом свободы», но на душе у меня тяжесть. И тяжесть эта возросла, когда я узнала новые подробности о смерти Шаха и аресте Реханы.

Двадцать второго октября Рехана пришла в полицейский участок, чтобы получить свой паспорт, изъятый французской полицией сразу после смерти Шаха. Ее неоднократно допрашивал Интерпол, допрашивала французская полиция, и на всех допросах она повторяла, что ничего не видела и не слышала, не имела никакого представления о том, что мой брат — ее муж — умирает. В конце концов ее французский адвокат потребовал вернуть ей паспорт и добился удовлетворения этого требования. Рехана пришла в полицию, чтобы получить паспорт и покинуть Францию. Вместо этого она оказалась в тюрьме Ниццы.

Изменив свои прежние показания, Рехана призналась в том, что полиция уже знала из результатов вскрытия: что Шах не умер мгновенно. Результатом допроса Реханы оказалось предъявление обвинения. Был выдан ордер на арест, она предстала перед судьей и переселилась в тюрьму.

Для нас новые обстоятельства смерти Шаха оказались тяжелым ударом. Мне Шах говорил, что яд, который он и Мир носили при себе, действовал мгновенно. Яд из бутылочки Мира исследовали полицейские эксперты Франции и Швейцарии. Они подтвердили слова Шаха. Если принять яд неразбавленным, то смерть наступает мгновенно. То, что Шах умер быстро, не мучился долго, хоть как-то нас утешало. И вот, выяснилось, что это не так.

Неделю мне снились кошмары. «Помоги! — кричал мне Шах. — Помоги!» В другом сне его бил мучительный озноб, и я укутывала его одеялами. Днем меня рвало. Меня терзала неизвестность, донимали вопросы, на которые я не знала ответов. Почему Рехана не позвала на помощь? Почему она продолжала утверждать, что Шах покончил с собой? Самоубийство — тяжкий грех для мусульманина, который верит, что лишь Бог может дать жизнь и отнять ее. Все знали силу Шаха и его жизнерадостность. Не мог он совершить самоубийства. Да и кто выберет для самоубийства такой медленный, мучительный способ?

Убежденные, что Шах пал жертвой убийства, мы возбудили дело об убийстве против неизвестного преступника. В «Карлтоне» ко мне неофициально обратился один из полицейских следователей. Он просил меня помочь разобраться с ядом, который не удалось обнаружить в организме убитого Шаха. Соответственно его просьбе я запросила информацию и до сих пор с содроганием вспоминаю детали.

«В неразбавленном виде яд действует мгновенно, — говорилось в описании. — Характер действия разведенного яда резко меняется. Через тридцать минут жертва теряет — равновесие, ее мучают головные боли, жажда, охватывает чувство истощения. В течение часа тело начинает бесконтрольно трястись, боли распространяются на сердце и желудок, начинаются судороги. Трупное окоченение наступает еще при жизни, постепенно парализуется дыхание и речь. Еще не теряя сознания, жертва ощущает холод. От момента принятия яда до смерти проходит от четырех до шестнадцати часов».

Агония Шаха бросила тень на всю семью. Распался брак Мира. Мы потеряли Сасси. Когда я прибыла для дачи показаний в Ниццу, Рехана находилась в тюрьме, а Фаузия отказалась допустить нас к Сасси. Мы сильно переживали. Сасси наша кровь и плоть. Она очень похожа на Шаха, особенно глаза. Сасси — все, что от него осталось. И мы теряли ее.

Мы попытались урегулировать отношения с Реханой, предложили, чтобы девочка жила с ней девять месяцев в году, а на три месяца приезжала к нам. Мы обещали оплачивать все ее расходы и образование. Но Рехана отказалась. Ее отказ принудил нас обратиться в суд. В феврале 1988 года суд дал моей матери право видеться с Сасси еженедельно по выходным дням, но выполнить решение суда не представлялось возможным, так как Рехана послала девочку в Калифорнию к своим родителям. Кто знает, где она теперь, что с нею произошло? У меня болит сердце, когда я о ней думаю. Хочется быть уверенной, что у нее все в порядке, что она здорова, счастлива. Но нам ничего не сообщают. Я не оставляю надежды, что однажды Сасси придет к нам. Как и ее тезка, она преодолеет горы и пустыни, чтобы найти любящих ее людей, свою семью. Мы всегда будем ей рады.

В июне 1988 года, после более чем двухлетнего разбирательства, французский суд постановил, что Рехана виновна в неоказании помощи пострадавшему. Преступление это наказывается тюремным заключением сроком от одного до пяти лет. К нашему разочарованию, суд не нашел достаточно доказательств, чтобы поддержать наше дело об убийстве. Но во всяком случае, с Шаха сняли клеймо самоубийцы. Вскоре после суда радио Би-би-си сообщило, что, по словам адвоката Реханы, она теперь тоже полагает, что Шаха убили.

Сасси, как и мы, возможно, никогда не узнает правды о смерти отца. В июле 1988 года нам сообщили, что Рехана покинула Францию и отправилась к семье в Америку. Оказалось, французские органы вернули ей паспорт «из гуманитарных соображений». Наши юристы сообщили нам, что она без всякого труда получила американскую въездную визу в консульстве США в Марселе. Процесс ее назначен на 1989 год, если он вообще состоится. Во всяком случае, вряд ли она вернется во Францию, чтобы на нем присутствовать.

Еще один Бхутто погиб за свои убеждения. Еще одному заткнули рот. Но мы продолжим наш путь. Скорбь не заставит нас уйти с поля политической битвы за демократию.

Мы верим в Бога и в Его суд.

13

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЛАХОР И БОЙНЯ 1986 ГОДА

Военное положение отменили 30 декабря 1985 года. Я в Европе получала новости с телетайпа отеля. Но особенной радости эта декоративная акция военного режима у нас не вызвала. Зия просто-напросто кинул Западу кость, ничего не изменив по сути. Он остался как начальником Генерального штаба армии, так и президентом, так что даже формально этот камуфляж не отстранял армию от политического процесса. Гражданским правлением и не пахло, роль политических партий оставалась неопределенной, отражая страх режима перед демократией.

Новое «гражданское правление» военных оказалось таким же фарсом, как и все прежние «правовые инициативы». Незадолго до отмены военного положения парламентские пешки послушно проштамповали подсунутый им скандальный «акт о восьмой поправке», снимающий с генералов всякую ответственность не только за прошлые злодеяния, но и за все, что им еще