Ветвь оливы - Вера Космолинская

Перестав смеяться, он посмотрел на меня по-новому. Мне не понравился этот взгляд. Впрочем, мне и так многое не нравилось. И не должно было.

— Прекрасно, малыш, — произнес он свысока, с чувством собственного превосходства и с ненавистью, его голос отдавал и сталью, и шипением. — Ну что же. Ты, конечно, понимаешь, что вы уже проиграли. Даже если — представим это «если»! — если я не уничтожил ваш старый мир, теперь все мы в новом! И он — мой! А вам никогда не вернуться назад, и вы виноваты сами, вы сами загнали себя в ловушку. Двое из вас уже служат мне. И то же будет с каждым из вас, по доброй воле, или нет. Да, я мог бы уговаривать и убеждать! Но у меня нет времени, пока вас здесь еще слишком много. Вы сами потеряли свой мир. А отнять у меня мой я вам позволять не собираюсь. И может быть, вам все еще есть, что терять? Некоторым из вас?! И именно здесь?!

Он почти яростно и в то же время насмешливо бросил на стол какой-то завертевшийся волчком, зазвеневший, блестящий предмет. Разбрасывая разноцветные искры, он подкатился к моему краю стола, затих и замер. Кольцо с четырьмя изумрудами, похожими на листья клевера.

— И раз ты всего лишь тот, кто ты есть, это все-таки будет иметь для тебя какое-то значение, — услышал я его голос, ставший окончательно ледяным и жестким. — Я уже боялся, что может быть иначе!

XIII. Козыри в рукаве

Иначе быть не могло. Я же знал, что это произойдет, и почти что сам это подстроил. Иногда то, чего боишься и чего подспудно хочешь, удивительно сходятся. Когда никак не можешь разобраться, чего именно хочешь.

— И что же это значит? — наконец медленно проговорил я. — Ты хочешь, чтобы все решилось здесь и сейчас, между нашими отрядами?..

— Нет, — сказал он. — Ты можешь просто отправиться со мною.

— Зачем? — поинтересовался я.

— За нею, — ответил он, — И потому, что мне так хочется.

— Мало ли, кому и чего хочется? — заметил я. — И что значит какое-то кольцо? — я поднял его со стола и деланно равнодушно повертел его в пальцах. — Она даже не носила его.

— При тебе, — он снисходительно улыбался, ничуть не веря моему равнодушию. — Но она на самом деле тебя любит.

«Раз-два-три-четыре…» — мысленно сосчитал я, отгородившись на время от всего, что он мог мне сказать — потом, все потом… и посмотрев в его нетерпеливые глаза, тоже почти улыбнулся.

— Что же, приятно знать.

На его лице мелькнули разочарование и тревога.

— Если я не вернусь, — проговорил он затаенно нервно, — и она к тебе не вернется. Я не вижу в этом ничего ужасного, но она станет такой же, как все мои люди! А вы почему-то видите в этом что-то ужасное.

— Ты хочешь сказать, что она еще не стала такой?

— Нет. Но только ради тебя. Чтобы ты сам пришел ко мне за ней.

Я понимающе кивнул, с трудом заставив шейные позвонки согнуться.

— И тогда ты сделаешь такими нас обоих?

— Я подумаю, — ответил он уклончиво и будто с попыткой пошутить. — Мы сможем обговорить условия. Но я понимаю, что и тебе надо подумать.

— Какой блеф, — сказал я спокойно.

— Тебе решать, — промурлыкал он вкрадчиво.

— Хорошо… — сказал я, поднимаясь. — Тогда — до следующих встреч.

— Эрвин, — окликнул он немного удивленно. — И это все, что ты хочешь мне сказать?

— Ты ждал чего-то еще?

Он промолчал.

— Полагаю, — заметил я, — тебе будет лучше выйти из домика первым.

Он не шевельнулся.

— Ты не поедешь со мной? — спросил он.

— Зачем? — снова спросил я. — Я не верю ни во что, в чем ты хочешь меня убедить.

Мы довольно долгое время неотрывно смотрели друг другу в глаза. Знал ли он, что я его не видел? Я думал о своем. Но знал, что ни в коем случае нельзя упускать его из виду. По крайней мере, он должен думать, что я не спускаю с него глаз.

— Знаешь, — произнес он наконец странно мягко, почти просительно. — Я бы хотел, чтобы ты присоединился ко мне по доброй воле. Что ты теряешь? В том мире — совсем немногое. А этим миром мы сможем править. Мы сделаем его таким, каким нам хочется его видеть. По-настоящему прекрасным. Разве это не единственное дело на свете, которое стоит того, чтобы ради него жить?

— То же самое ты говорил Нейту?

— Не совсем.

— Значит, ты решил, что тебе не хватает вечного оппонента, а мой отец для тебя теперь слишком стар?

— Ну ты же понимаешь, продолжительность жизни здесь совсем не та… И мы совсем не те. Но ты можешь его заменить. Это будет интересно. Кроме того, я осведомлен о том, что ты натворил в Труа. Чувствовал себя там, будто рыба в воде. Так почему бы и нет? Ты уже знаешь вкус власти! Знаешь, как они податливы. Ты, правда, пытался все испортить, думал, что портишь. Но какая разница? Ты делал то же самое, что я. Да, поначалу я пришел в ярость от того, что произошло, а потом подумал — что это к лучшему. Ты же сам все и исправишь. Мы оба, вместе, можем изменить мир к лучшему. Так мы изменим его быстрее.

Я наконец разглядел, как алчно горят его глаза.

— Ты даже лучше чем твой отец! — воскликнул он. — Ты еще способен научиться чему-то новому! Твое сердце открыто!..

— А вот ты, кажется, уже не способен… — я сделал движение к двери.

— Стой, Эрвин! Ты такой же, как я! Разве ты сам этого еще не почувствовал? Ты знаешь, что я говорю правду. Ты свободен выбирать — играть по старым правилам, или самому устанавливать правила! Ты никому ничего не должен. Абсолютно. Ты можешь делать то, что ты хочешь. Разве возможность изменить мир — не единственная игра, которая еще стоит свеч?

— Я — такой же как ты? Что ж, тогда это будет недолгая игра. Из двух скорпионов в банке — кто останется?

— Почему в банке? — изумился он. — У нас огромное поле для деятельности — целый мир!

— Ничтожный, замкнутый маленький мирок, где все должны быть одинаковы и одинаково мертвы. Потому что другого рецепта счастья у тебя нет.

— А у тебя есть?

— Нет, но я не собираюсь мешать каждому искать его самостоятельно. Я — не такой, как ты.

— Вы все будете такими! Чтобы выжить. Мир изменился. И вы отлично это понимаете. Или вы и впрямь хотели бы продолжать такие же религиозные войны со всеми зверствами, как здесь и сейчас, пока этот мир еще не изменился? — глумливо усмехнулся он. — Может быть, я ошибаюсь, и на самом деле вы не эволюционировали?!

— Просто мы — не деградировали, — ответил я и, развернувшись, вышел из домика — не то чтобы не обращая внимания или забыв о нем, хотя это тоже имело место, но я чувствовал, что слова «не деградировали» уязвят его настолько, что он не сможет шевельнуться и что-либо предпринять, пока я выхожу.