Под мраморным небом - Джон Шорс

Аламгиру обо всем, что ты делала.

У меня внутри все сжалось.

– Ты... ты ошибаешься. Я просто пришла навестить императора.

Охранник плюнул мне под ноги:

– Лжешь!

– Нет, ты перепутал.

– Ничего я не путаю, принцесса. Свинья в том хлеву – твой отец. Аламгир специально запретил лечить его – чтобы заманить тебя. Только дочь проявила бы такое беспокойство.

– Его дочери в Дели, – сказала я, судорожно думая, как бы мне сбежать.

– Ты утомляешь меня, женщина, хотя могла бы и согреть.

Смеясь, солдаты окружили меня. У меня участилось сердцебиение, ноги задрожали. Командир охранников провел пальцем по моему халату. Я отпрянула от него, но он придвинулся ближе.

– Поостерегись, – срывающимся шепотом произнесла я. – Может, Аурангзеб и ненавидит меня, но он убьет того, кто помешает ему насладиться собственной местью.

– Это верно. – Командир охранников втолкнул меня в камеру, я упала на колени. Дверь захлопнулась за моей спиной, заглушив хохот, раздавшийся в коридоре. Прикусив губу и закрыв глаза, я боролась с объявшей меня паникой. Страх и презрение к самой себе владели мной. Какое безрассудство! Какая наивность! Как можно было не увидеть расставленной ловушки?! Своей необоснованной самонадеянностью и опрометчивостью я предала Ису и Арджуманд. Если бы только я послушалась их!

– Что я наделала? – вскричала я. – Нет! Только не это!

– Джаханара?

Я открыла глаза и увидела, что отец поднял голову.

– Да?

– Что случилось? – немощным голосом произнес он.

Я подумала о том, что Иса ждет меня, и смахнула с глаз слезы.

– Меня узнали, – беспомощно проговорила я.

– Твоя вспыльчив... – Он закашлялся, со стоном уронил голову на подушку и вдруг затих.

Я ринулась к нему, испугавшись, что у него началась предсмертная агония. Его лицо горело в моих ладонях, подбородок дрожал.

– Не умирай, отец. Пожалуйста, прошу, не умирай.

Он попытался отозваться, но от боли не смог произнести ни слова. Крик протеста сорвался с его губ, когда он непроизвольно опорожнил свой кишечник. Комнату заполнил тяжелый запах, но, как ни странно, он отрезвил меня. Все еще дрожа, я нашла в ворохе одежды на полу шарф, смочила его в холодной воде и влажную ткань положила отцу на лоб. Потом принялась раздевать его. Он пытался возражать, но с его языка срывались лишь нечленораздельные звуки. Я пришла в смятение, увидев, что по его тунике изнутри ползают вши. Я скомкала тунику отца, просунула ее сквозь решетку на окне и сбросила вниз. Потом застыла перед окном, глядя на Тадж-Махал. Вид мавзолея придал мне силы. Понимая, что мне нужно сосредоточиться на отце, я ухватилась за железные прутья решетки, вытесняя из головы все другие мысли. И стояла так, пока не уняла дрожь во всем теле.

Потом я помыла отца. Среди вещей, принесенных вельможами, я нашла медный кувшин, наполнила его водой и нагрела над пламенем свечей. Держать кувшин над свечами пришлось так долго, что у меня заболели руки. Когда вода потеплела, я осторожно вылила ее на отца и куском пеньковой материи стала обтирать его гноящееся, искусанное вшами тело. Вымыла мылом его волосы и бороду, подстригла ему ногти, сбрызнула его духами.

Одев отца в самую чистую одежду, которую мне удалось отыскать, я занялась его постелью. Заполоненные вшами ковры и одеяла тоже полетели из окна. К счастью, я нашла чистые спальные принадлежностей и постелила ему свежую постель прямо под окном, рассудив, что свежий воздух пойдет ему на пользу.

Отец больше не пытался говорить, пока я приводила его в порядок. Глаза его были закрыты, время от времени он кашлял, морщился, хватался за бока. Мне горько было видеть, как он мучается, поэтому – хотя я ругала себя за то, что позволила заманить себя в ловушку, – я была рада, что могу ему помочь. Вскоре после того, как он лег на чистую постель, дверь отворилась, и угрюмый охранник внес поднос, на котором стояла миска жидкого супа с рисом и кукурузой и лежали два почерневших банана и кусок наана.

К тому времени, когда я накормила отца, уложила его спать и заставила себя съесть банан с хлебом, стали сгущаться сумерки. Акбар издал визгливый крик и, расправив крылья, полетел к окну. Несколько мгновений он сидел на подоконнике, потом протиснулся сквозь железные прутья и взмыл в темнеющую высь. Я наблюдала за ним, пока он не исчез из виду, потом легла.

Я тоже устала, хотя утомление мое было вызвано не физическим напряжением, а душевными муками. Я ожидала увидеть отца в хорошем расположении духа и более крепким, чем два месяца назад, когда я покинула его. Я намеревалась, не подвергая себя опасности, обеспечить ему в неволе сносное существование. А что в итоге? Я снова здесь, в заточении, и теперь вряд ли сумею исполнить обещание, данное дочери.

В камере темнело, а я думала об Исе и Арджуманд. Их общий портрет, как и все мои остальные вещи, остался в арендованной мною комнате. Низам, когда поймет, что меня схватили, уничтожит рисунок, чтобы оградить от опасности Ису и Арджуманд, а потом, вне сомнения, снова попытается устроить мне побег. Но я не позволю ему в одиночку рисковать жизнью, ведь ему пришлось бы сражаться с множеством солдат.

Мне было холодно в постели, и я обняла подушку, думая об Исе и Арджуманд. Мне было так же одиноко, как в тот день, когда я чуть не утонула в реке. Прижимая к себе подушку, я пыталась заснуть. Но Аллах отказывался даровать мне отдохновение. Видимо, он исполнил уже слишком много моих желаний, потому что больше не отвечал на мои молитвы. И я продолжала мучиться.

Спустя некоторое время, когда я все еще старалась заснуть, дверь в нашу камеру открылась. Я услышала шаги и различила во тьме приближающийся ко мне силуэт. Сначала я подумала, что это Низам пришел на помощь, но потом увидела, что поздний визитер полнее, чем мой друг, и ступает тяжело. К ужасу моему, это был Кхондамир. Более пяти лет прошло с тех пор, когда я последний раз была вынуждена терпеть его присутствие. Время не было к нему благосклонно. Он стал вдвое тучнее, кожа на его лице висела, как слоновьи уши.

Я приподнялась:

– Мой господин...

Ногой в сандалии он пнул меня в живот; я согнулась от боли. Он схватил меня за шею и рывком поставил на ноги.

– Значит, это правда, – прошипел он. – Мой человек оказался прав.

Я попыталась вздохнуть:

– Аурангзеб... Он...

Кхондамир