Забывший имя Луны - Екатерина Мурашова

Мимо нас, по набережной проехала огромная черная машина с мощными голубоватыми фарами. Я вздрогнула. Промерзший парапет вспыхнул синими звездочками. В черной полынье, образовавшейся напротив какого-то промышленного стока, медленно плавали оставшиеся зимовать утки. Некоторые спали прямо на воде, сунув голову под крыло.

– Скажите, Анджа, а что-нибудь могло бы быть?

Вадим наклонил голову. Кожаная кепка, которую он носил в качестве головного убора, как-то уменьшала его масштаб и делала его похожим на гриб.

– Нет, наверное, ничего, – сказала я, еще раз взглянув на кепку.

– Отец Антонины?…

– Нет, там никогда ничего не склеится, это было всегда ясно. Просто так… – я покачала головой.

– Просто так?! – мне показалось, что именно теперь он обиделся.

– Если бы вы мне не врали с самого начала… – я попыталась объяснить, и тут же осеклась, в который раз осознав тщетность всех на свете слов, когда ими пытаются выразить чувства. Никто и никогда. Если только поэзия…

«Господи, какое счастье, что анекдотов про Штирлица в стихах я не знаю!» – мысленно воскликнула я.

– Кешка на ваших горизонтах не проявлялся?

– Нет, – сказала я и честно предупредила. – Но даже если бы и проявился, вам не на что рассчитывать. Сдавать его в вашу феэсбэшную поликлинику для опытов я не намерена. Но… хотелось бы, конечно, понять, что это было…

– Исчезнувшие сокровища начали искать белорусские чекисты в начале девяностых, – без выражения начал говорить Вадим. – Проследили западный, потом московский след. Нигде и ничего. Нашли живого свидетеля, который помнил, как грузили содержимое сейфа в Могилеве и даже сам принимал в этом участие. С его слов возник ленинградский вариант. Вроде бы что-то связанное с Эрмитажем… Обратились к нам за содействием. Мы, естественно, не отказались… Что творилось в Ленинграде в начале войны, я думаю, вы себе приблизительно представляете. Блокада фактически началась 30 августа 1941 года. Промежуток – полтора месяца. Именно в это время сокровища исчезли. Согласно полученным данным, одним из сопровождавших грузовики, эвакуированные из могилевского обкома был чекист Лев Шеин. Лев Шеин погиб в 1944 году. Его сыну Ивану в эту пору было всего пять лет. Мать Ивана тоже вскоре умерла. Иван беспризорничал, потом попал в детприемник, оттуда его забрал брат Льва, одессит Илья Шеин. Впоследствии сын Льва Шеина стал известным вором с погонялом Большой Иван.

– Так вот оно что! – воскликнула я. – Значит сокровища спер не отец, а дед Кешки! Но… как же про них узнал Иван? Ведь во время войны он был совсем крохотным и просто не мог ничего запомнить…

– Это темная история. Думается, какую-то роль здесь играл крест-татуировка, которую Лев успел сделать на груди маленького сына, а какую-то – Илья Шеин. К сожалению, Илья умер в 1980 году и допросить его не удалось. Ясно одно: Иван долгое время жил, даже не подозревая ни о каких сокровищах… Именно возникновение этих сокровищ в его жизни послужило толчком к преображению…

– А что же полоцкие и прочие священники? Никакого следа?

– Никто ни в чем не признается. Это раньше половина попов была на жаловании у КГБ. Теперь, когда церковь опять в фаворе, не так. На месте КГБ – коммерция, деньги. Сокровища им самим нужны. Крест – особая статья. Впрочем, белоруссам удалось найти одного дьякона, из наших, на покое. Он теперь живет в Кеми. И помнит одну историю, которая, возможно, имеет отношение к нашим делам. Если судить с его слов, Большой Иван пытался найти священнослужителя и поделиться с ним своей историей, но воровским чутьем видел стукачей от церкви насквозь, и никак не мог решиться – он же прекрасно понимал, какую ценность все это имеет. За такое не один раз убьют… В конце концов вроде бы нашел некоего честного батюшку в каком-то беломорском захолустье и о чем-то вроде бы с ним договорился. О чем – наш информатор не знает. Батюшка тот давно умер, а передал ли кому…

– Если судить по тому, что по следу Кешки идет кто-то из церковников, видать, передал, – заметила я.

– Может быть, может быть…

– А что же теперь? – не удержалась я.

– Не бойтесь, я не стану вылавливать вашего Кешку и сдавать его в нашу поликлинику, – грустно улыбнулся Вадим. – Я так решил. Кроме того, я позабочусь о том, чтобы и другие не смогли этого сделать. Но вот если он сам захочет…

– Разумеется… Но… почему?

– Та девочка-танцовщица… Гуттиэре, помните, вы рассказывали мне… Она… Ирина была моей дочерью.

– Господи! – я невольным жестом прижала ладонь ко рту, словно останавливая давно вырвавшиеся слова.

– Вы тогда сказали: вина Алекса. Нет. Это моя вина. И еще моей жены. Мы оба все время работали и фактически не обращали на детей внимания. Сын – спокойный, флегматичный мальчик. Закончил школу, потом институт, мы вообще не знали с ним никаких хлопот, и считали это нормальным. Если в семье все есть, никто не пьет, не скандалит, то чего же еще? А вот младшая, Ира… Ее мы упустили. Она училась в балетном училище, нам казалось – это удобно, если ребенок все время при деле. А она, в отличие от сына, была тонко эмоциональна, ей требовалось наше участие в ее взрослении. Мы слишком поздно поняли это… Когда Ира умерла, мы женой не смогли простить друг друга и… расстались… И вот теперь, как вы сказали: нельзя не учитывать то, что само встает на твоей дороге…? Я постараюсь, учту… Пусть этот Кешка живет, как ему заблагорассудится… А сокровища… Что ж, бог с ними… У них ведь тоже есть какой-то свой путь…

– Гуттиэре называла его – Забывший Имя Луны… – сказала я.

– Она всегда, с самого раннего детства понимала все красивое, – кивнул Вадим. – Потому и выбрала танец…

– Мне жаль… – сказала я.

Вадим молча взял мою руку в свои, медленно стянул с нее варежку, склонился, поцеловал тыльную сторону кисти и тут же надел варежку обратно.

Честное слово, это было лучшее, что он мог сделать. И мне действительно было жаль.

Глава 23

(Анжелика, 1996 год)

– Он теперь уедет? – спросила Антонина.

– Ну разумеется, – я пожала плечами. – А как же иначе? Он гражданин Мексики, у него там дом, друзья, работа.

– Иначе – никак, – подтвердила дочь.

Последние дни я внимательно следила за Антониной. Последействия, о котором предупреждали психологи, вроде бы не наблюдалось. Сюзанна приходила к нам два раза. После нее оставались пустые банки из-под пепси-колы и красочные картинки с умирающими от какой-то экологической катастрофы китами, на которые я не могла смотреть без дрожи. Я подумала: может быть, Сюзанна пока заменит Олегу Женечку? Но ничего такого не заметила. Гринписовку Олег тоже не заинтересовал, так как у нее есть свой пунктик. Чужие ей по барабану.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});