Кхаа Тэ - Дарья Согрина – Друк

уповая лишь на слово, брошенное надменным рясником?

Сельчане опустили глаза, мечтая провалиться сквозь землю. Негодование Годфри было также неприятно, как и ярость Бальтора Данкоса или, упаси Создатель, короля. Беда заключалась в том, что юноша был частично прав. Люд кинулся за Ребеккой Лангрен лишь потому, что один из священнослужителей, без подтверждения злодеяний, обвинил ее в пособничестве Тьме.

– Он околдован ведьмой! – внезапно взвизгнул Конлет, очнувшись от оцепенения.

Когда победа была в его руках, церковник не желал отступаться, даже если предстояло противостоять тщеславному и зазнавшемуся дворянину. Свиные глазки адепта Тарумона Милосердного налились кровью. Мелкий выскочка прилюдно наградил его оплеухой, а сейчас вознамерился утянуть из-под носа, заработанную непосильным трудом славу.

Годфри, не удостоив взглядом храмовника, продолжал взирать на сельчан, успокаивающе гладя Ребекку по голове.

– Если, кто-нибудь из вас попытается причинить вред этой девушке, ее семье, или кому-либо другому, без свидетельства вины, я вам обещаю, что нечестивец, решившийся на такой опрометчивый шаг, предстанет пред взором самого Тивара. И поверте слову барона, все муки мира вам покажутся усладой, по сравнению с теми пытками, что уготовят для вас палачи Его Величества…

Внезапно испуганный крик пронесся над толпой, неистовым ураганом. Завопили те зеваки, что стояли в первых рядах и могли лицезреть, представшую картину воочию.

Ребекка почувствовала, как что-то липкое и горячее брызнуло ей в лицо. Она распахнула глаза и с ужасом узрела, длинное острие копья, торчащие из груди друга. Тело барона обмякло, и теперь златовласка держала Годфри в объятьях, а не он ее.

Брат Конлет без зазрений совести выдернул пику из тела юноши, злорадно скалясь. Стражник, у которого храмовник отобрал оружие, словно задеревенел. Он где-то в глубине души осознавал произошедший кошмар, но не желал верить, что безумное действие, совершенной священнослужителем, случилось наяву, а не в дурном сне.

– Он был потерян для Создателя! – воскликнул Конлет, тряся пикой в воздухе. – Ведьма зачаровала его! Окажись Его Величество на моем месте, то поступил бы точно так же! Ибо наш милостивый правитель чтит писание Пророка и призирает еретиков! Не я признал эту девушку виновной! Верховный жрец! Вы сомневайтесь в решение капеллана, и мыслете, что он стал бы понапрасну наговаривать на честных граждан? Его Преосвященство никогда не выдвинет обвинения против предполагаемого отступника, не обсудив его с королем!

В толпе послышались робкие перешептывания. Одни со слезами на глазах, глядели на умирающего господина и златовласку, которая опустилась на землю, вместе с неподвижным телом барона. Другие были готовы признать, что, как ни крути, но в словах храмовника кроется истина.

Ребекка, захлебнувшись в немом стоне и дрожа всем естеством, склонилась над Годфри, крепко прижимая его к себе. По ее щекам ручьями текли слезы, перемешиваясь с кровью юноши, обагрившей лицо. Она чувствовала аромат цветочного мыла и тошнотворный запах смерти, что исходил от друга. Собирательница душ солнечным затмением, подобным холодному савану, накрывала лик светловолосого паренька.

«Я заберу тебя у него, а его отберу у тебя» – звучал в голове шелест голосов Темноликой. Сон… Гадкий сон, что стал пророчеством…

– Прости меня… – прошептал Годфри, выплевывая собственную кровь, которая пошла горлом и пенилась в уголках рта.

– За что? – всхлипывая, пробормотала златовласка, пытаясь утереть алые следы с лица юноши.

– За то, что не смог тебя уберечь… За то, что недостаточно любил тебя, чтобы спасти. За тот поцелуй, что украл без твоего ведома…

Ребекка заревела в голос. Слова друга жгли сердце больнее, чем огонь пожара, неумолимо выжигающий деревню дотла.

– Это я виновата. Из-за меня… Из-за меня…

Годфри попытался улыбнуться, но кровавый кашель, вперемежку с хрипами, не дал ему этого сделать. Он коснулся указательным пальцем серебристого локона девушки, покрытого багровыми пятнами.

– Я всегда был готов отдать свою жизнь Собирательнице душ, в обмен на твою. Правда, не думал, что произойдет это так скоро… – Годфри вновь одолел приступ кашля. Казалось, еще немного и он захлебнется в собственной крови.

Внезапно кто-то подхватил Ребекку под руки и стал с силой оттаскивать от барона. Девочка, дикой рысью, что обитает на горном плато Билстока, стала вырываться. Она царапалась, кусалась, шипела, визжала, стремясь травмировать захватчиков. Слезы застилали глаза, но даже через мутную пелену, ей удалось разглядеть, как фигуры, подняли тело юноши с земли и понесли куда-то, в толпу.

– Будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты! – кричала она, пытаясь освободиться из плена недругов.

Кто-то схватил ее за ноги, чтобы она не брыкалась. И ее поволокли в противоположенную сторону. Вот только, донести до места назначения, не удалось. Реки теплой и склизкой жидкости потекли по волосам и лицу, пропитывая платье. Хватка ослабла. И девочка почувствовала, как боль пронзила ее тело, когда она ударилась спиной о твердую почву двора.

Отплевываясь, Ребекка пыталась привстать, но огромная черная лужа, в которой она барахталась, не позволяла подняться на ноги. Златовласка скользила и вновь падала. Кровь и слезы не давали возможности осознать, что происходит. Она слышала булькающие звуки, исходящие от умирающих рядом с ней людей, дикие крики сельчан, разбегающихся в панике. Страх, ужас, отчаяние, неопределенность – все смешалось. Ребекка Лангрен, сквозь шквал эмоции, старалась убедить себя, что случившиеся события, всего лишь дурной сон, накрывший внезапно сознание. Сновидение, что оборвется, как только она проснется и откроет глаза.

Небольшая процессия, в которую входил Верховный жрец и барон, неспешно двигалась от замка к Дубкам. Бежать на пожар высокопоставленным особам, сломя голову, было непристойно. Сын феодала, в отличие от отца, помчался в Дубки стремглав. Горячее юное сердце всегда жаждет оказаться первым в центре событий.

Кортеж сопровождали два паладина и десяток стражников. Псилон Герион Виэнарисс гордо восседал на своем жеребце, по правую руку Бальтора Данкоса. Он мог остаться в замке, и проигнорировать неурядицы небольшого удела, но что-то подсказывало ему, что пожар в деревушке, связан с делами ордена. Данное стечение обстоятельств не могло быть простым совпадением.

Капеллан насторожился, как только из уст секретаря прозвучала громкая фраза: горит дом травницы. Верховный жрец не стал пренебрегать зацепкой. Он разослал храмовников по окрестностям, и один из них, как раз должен был проверить хижину старой Беллы. Псилон, конечно, не предполагал, что старушка окажется настоящей чародейкой, но следуя чутью, он был вынужден опровергнуть свои догадки, уповая на то, что они не подтвердятся.

Первые тревожные опасения зародились в его голове, когда из Дубков во весь опор примчался всадник. Это был один из послушников – Уолш. Взмыленный, как и его лошадь. Он, запинаясь, зашептал на ухо Верховного жреца, стараясь изо всех сил не