Уинстон Черчилль. Его эпоха, его преступления - Тарик Али

закончилась. Похоронную церемонию отложат еще на десятилетие, но игра уже была сыграна.

15

Военные преступления в Кении

Ветер треплет рыжую шкуру

Африки. Кикуйю, быстрые как мухи,

Жиреют на кровавых потоках вельда,

По раю разбросаны трупы.

ДЕРЕК УОЛКОТТ. ДАЛЕКИЙ КРИК ИЗ АФРИКИ (1956)

Предсмертные конвульсии Британской империи пришлись на то же десятилетие, которое стало последним в жизни Черчилля. Эта агония разворачивалась на просторах глобального Юга. Показательным примером была Кения. После захвата англичанами в 1895 г. территорию этой страны передали европейским поселенцам. Самые плодородные почвы находились в горной местности, то есть именно там, где в 1905 г. поселили белых. У протестовавших африканцев отбирали скот, который затем продавали. К 1910 г. европейцам передавалось 600 акров земли в год. Они арендовали фермы и землю на срок в 999 лет, внося каждый год всего 10 фунтов за участок в 5 тысяч акров. К 1930 г. чуть больше 2 тысяч поселенцев владели в Кении более чем 5 миллионами акров земли. Британское правительство предписало выращивать те сельскохозяйственные культуры, которые могли сократить расходы на импорт в Лондоне: кукурузу, сизаль, кофе. Африканцев под угрозой применения дубинок сгоняли на принудительные работы, длившиеся шестьдесят дней в год. Их отрывали от земли предков и переселяли в хижины, расположенные в находящихся при фермах резервациях. Это было одной из форм оплачиваемого рабства, самой крайней формой эксплуатации темнокожих белыми.

К концу Второй мировой войны европейские колониальные державы столкнулись с серьезным кризисом. Глобальный конфликт обнажил их слабые места, и они понимали, что без военной и политической поддержки со стороны США не в состоянии предпринять ничего существенного. Черчилль прекрасно осознавал, что у Британской империи закончились наличные и она существует за счет щедрости американцев.

После того как лейбористы в 1945 г. победили на выборах, даже самые твердолобые империалисты из их числа понимали, что продолжать удерживать Индию больше невозможно. Большинство консерваторов, за исключением Черчилля, придерживались того же мнения. В самой Индии окончание войны принесло новые веяния. В феврале 1946 г. в Мумбаи взбунтовались рядовые матросы и захватили боевые корабли. Служившие во флоте индусы и мусульмане, действуя в унисон, отказались вести переговоры с англичанами. Их примеру последовали в Карачи. Адмирал Годфри в абсолютно черчиллевском стиле исходил злобой и грозил возмездием.

Ганди также был встревожен. 7 апреля, после того как рабочие индуисты и мусульмане приняли участие в забастовках, он написал в своей газете Harijan, что согласиться с этим «нечестивым сочетанием» означало бы «отдать Индию черни. Я не хотел бы дожить до 125 лет и стать свидетелем такого финала. Я предпочел бы погибнуть в пламени». Его главный заместитель и коллега по партии Конгресса Джавахарлал Неру в своей характерной манере заламывать руки по любому поводу встал на сторону Ганди, пояснив в письме еще одному коллеге по Конгрессу, что «ситуация взрывоопасна, и нужно сделать определенный выбор… выбор часто бывает трудным».

Мухаммад Али Джинна, лидер Мусульманской лиги, присоединился к общему хору, но ограничил свою аудиторию мусульманами, вовлеченными в забастовку: «Я призываю всех мусульман остановиться и не создавать дополнительных проблем, пока мы еще в состоянии разрешить эту очень серьезную ситуацию». Забастовочный комитет, из которого вышли представители национально-общинных партий, сдался, но при этом подчеркнул, что он капитулирует перед индийскими партиями, а не перед англичанами.

Единственное, что оставалось, – это разделить и бросить: характерная черта британского правления в большинстве колоний. Таковы были инструкции, данные Эттли лорду Маунтбеттену, который сделал то, что ему сказали. Была прочерчена пара линий, и единица превратилась в двойку. В результате раздела Британской Индии погибнут почти 2 миллиона человек. По иронии судьбы единственными, кто мог передвигаться по улицам в безопасности, были отъезжающие белокожие.

Покончив с этим делом, англичане перешли к войне в Малайзии. Являвшиеся туда с визитом члены парламента от лейбористов, включая Джона Стрейчи, позировали для фотокамер на фоне аккуратно выложенных перед ними на земле отрубленных голов борцов за свободу Малайзии – по большей части китайцев. Колониальный послужной список лейбористов был чудовищен – первое доказательство того, что они являются ответственной партией. Реформы в самой Великобритании не распространялись на колонии. Африканские страны оставались под железной пятой.

На всеобщих выборах 1951 г. победили консерваторы, притом что количество поданных за лейбористов голосов было больше. Как Дональд Трамп шестьдесят пять лет спустя, Черчилль не смог завоевать симпатии большинства избирателей. Он выглядел сущей развалиной, когда вновь вступил на Даунинг-стрит, – точная копия империи, с которой он так не хотел расставаться. Великобритания была банкротом, и ни о каком перевооружении не могло быть и речи. Преемник Трумэна генерал Эйзенхауэр хорошо знал Черчилля и не скрывал своего мнения, что к руководству следовало допустить кого-то помоложе. Многие депутаты-консерваторы соглашались с этим, но Иден был слишком слаб, чтобы взять в руки кинжал, а Букингемский дворец не изъявлял никакого желания поддержать внутренний переворот. Черчилль оказался предоставлен самому себе и даже пару раз всхлипнул в палате общин:

Поистине, трагично выглядят мощь, величие, владычество и сила некогда блистательной и все еще сохраняющей свое значение Британской империи в то время, когда нам приходится беспокоиться и задумываться о том, как оплатить наши ежемесячные счета. Я полностью признаю, что меня мучает эта мысль, а также те сцены, которые я наблюдаю вокруг себя, и я сделаю все, что в моих силах (выкрики «В отставку, в отставку!»), чтобы внушить народу и стране ощущение опасности и мысль о необходимости приложить отчаянные и самоотверженные усилия{196}.

Это было пустым краснобайством. Национальные движения были на подъеме. Коррумпированные и бессмысленные монархи, которых так любил Черчилль, оказались под серьезной угрозой в Египте, Ираке и Иране. Британские колонии в Африке бурлили под поверхностью, а в англо-американской прессе начинали появляться такие имена, как Кениата, Нкрума, Мбойя, Мандела, Ньерере, Насер и бен Белла. Победа революции в Китае (1949), поражение французов при Дьенбьенфу (1954), независимость Индии (1947) – все это оказывало огромное влияние на освободительные движения, возникавшие по всей Африке.

Белые поселенцы долгое время рассматривали континент как свое владение. Расизм взращивался сознательно; он был хорошо смазанным оружием господства и эксплуатации. Он никогда не был случайной ошибкой, чудовищным недоразумением или достойным сожаления возвращением к варварству, как полагали многие благонамеренные белые люди той эпохи. Он был изобретен в качестве морального оправдания для государства и его церкви, чтобы позволить им обращаться с темнокожими теми методами, которые уже нельзя было применять против белых. Он оправдывал рабство и его наследие – империалистический колониализм. Одни и те же аргументы использовались по всей Африке для оправдания белых поселений. Южная Африка стала шаблоном для остального континента. Европейцев учили, что до прибытия белых поселенцев Африканский континент представлял собой море небытия. Болото невежества и варварства.

В 1922 г. полковник Ричард Майнерцхаген, племянник интеллектуальной фабианки Беатрис Уэбб, прибыл в Найроби. Пользуясь именем и связями своей тетушки для установления личных контактов, он добился приглашения на ужин верховным комиссаром в Кении Чарльзом Элиотом. В своем дневнике Майнерцхаген описывает Элиота как философа, мыслителя, очень проницательного человека, но при этом:

Он поразил меня своими взглядами на будущее Восточной Африки. Он представлял себе процветающую колонию, где живут тысячи европейцев со своими семьями, а вся страна, от Абердэра и горы Кении до немецкой границы [Танганьика, в настоящее время Танзания], разделена на фермы, вся Великая Рифтовая долина превращена в возделываемые поля или пастбища и вся территория Лумбвы, Нанди до горы Элгон и почти до самого Баринго отдана под белые поселения. Он собирается загнать местных в резервации и использовать их в качестве дешевой рабочей силы на фермах. Я высказал предположение, что страна ведь принадлежит африканцам и что их интересы должны ставиться выше интересов чужаков. Он никак не мог согласиться с этим и упрямо продолжал использовать слово «первостепенный» в отношении претензий европейцев. Я сказал, что однажды африканец получит образование и оружие и это