Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле - Фредерик Кемп

Он закончил речь предложением провести переговоры, не высказав ни единого упрека в адрес Москвы в связи с августовским закрытием границы. «Мы никогда не будем вести переговоры из страха, и мы никогда не будем бояться вступить в переговоры… Мы вместе спасем нашу планету, или вместе погибнем в огне».

Высокая риторика способствовала укреплению репутации Кеннеди как мирового лидера. Американский сенатор Майк Мэнсфилд назвал его речь «одной из великих речей нашего поколения». Однако в Западном Берлине те, кто слышал речь президента, обратили внимание на готовность Кеннеди пойти в дальнейшем на компромисс за их счет и то, что он не высказал намерения убрать разделявший их барьер.

Зато Восточная Германия была в восторге от его речи. Режим Ульбрихта назвал ее вехой на пути к мирному сосуществованию. Партийная газета «Нойес Дойчланд» назвала речь Кеннеди «замечательной, поскольку она продемонстрировала готовность Соединенных Штатов к переговорам».

Западногерманские авторы передовых статей сосредоточили внимание не на цветистых выражениях, а на невыразительном стиле изложения мыслей. «Бильд цайтунг» с горечью вопрошала, предполагала ли ссылка Кеннеди на «исторические и законные интересы других», что Москва имела право «расколоть Германию и отказаться от воссоединения».

Западногерманский министр иностранных дел Генрих фон Брентано на собрании партии Христианско-демократического союза, одним из основателей которой он является, сказал, что страна должна «напрячь все силы для борьбы с тенденциями урегулировать берлинский вопрос за счет Западной Германии».

Западногерманский канцлер Конрад Аденауэр жаловался друзьям, что президент даже не упоминал об объединении Германии в Организации Объединенных Наций. Кеннеди не обратился с традиционным призывом к общегерманским свободным выборам. Он, казалось, уступил во всех вопросах, связанных с Берлином. Аденауэр решил предпринять поездку в Вашингтон в надежде повлиять на Кеннеди, если уже не было слишком поздно.

Аденауэр настолько боялся, что Кеннеди может предать Западную Германию, что 29 августа через западногерманского посла Ганса Кролля передал секретное послание Хрущеву. «Две огромнейшие опасности, – написал он, – это когда танки стоят против танков на расстоянии всего нескольких метров, как это происходит сейчас в Берлине, и еще большая опасность в неправильной оценке ситуации».

В газете «Берлинер моргенпост» разгорелась читательская дискуссия относительно того, можно ли еще доверять американцам защищать свободу Берлина. Один из участников дискуссии из городского района Штеглиц спрашивал, не предоставил ли Запад Советскому Союзу свободу действий, чтобы он мог делать все, что ему заблагорассудится, в Западном Берлине до конца этого года. Другой читатель высказал мнение, что марксисты получили это право, поскольку американский капитализм создал общество изобилия, нерешительное и равнодушное.

Помимо этих писем было одно от Раймона Арона [86], известного французского философа, повторявшее предупреждение французского лидера Шарля де Голля, выступившего на той неделе по телевидению.

«Под угрозой не только судьба двух миллионов берлинцев, – написал Арон. – Вопрос, способны ли Соединенные Штаты убедить Хрущева, что не намерены уступать в хитроумной политической игре».

Жители Западного Берлина были в смятении. Генерал Клей приземлился в Штайнштюккене и установил патрули на автостраде. А на следующий день Кеннеди произнес речь, в которой даже не упомянул о существовании стены и о том, что восточные немцы ежедневно укрепляют ее.

Корреспондент «Нью-Йорк таймс» Джеймс Скотти Рестон написал, что Кеннеди «говорил как Черчилль, но действовал как Чемберлен». В той же статье Рестон сообщил о просочившейся в прессу записке Кеннеди относительно конфронтационных мер, предпринятых Клеем в Берлине, в которой президент спрашивал высших должностных лиц, почему его политика поиска переговоров по Берлину не находит понимания.

Читая сообщения разведывательных служб, Хрущев начал понимать, что жесткая линия Клея в Берлине была не чем иным, как смелой импровизацией отставного генерала, не получившей президентского благословения. Это свидетельствовало о явных разногласиях в политических кругах Соединенных Штатов, и, значит, пришло время изучить эти разногласия.

Итак, маршал Конев направил резкое письмо генералу Уотсону, потребовав положить конец «незаконному» патрулированию автострады, возобновленному по приказу Клея. Его письмо, подчеркнул Конев, «не протест, а предупреждение». Правительство Кеннеди приказало прекратить патрулирование после недели успешных операций. Союзники генерала Конева были американскими противниками Клея.

27 сентября генерал Кларк прилетел в Берлин, чтобы опять сделать выговор командующему. После протокольного завтрака (специально для прессы) генерал Кларк вновь предупредил генерала Уотсона, что американские силы не могут использоваться для нейтрализации действий Советов и Восточной Германии без его согласия. Восточногерманская пресса прослышала о разногласиях между Клеем и правительством Кеннеди и много говорила об этом.

Затем Кларк узнал о следующей секретной операции Клея.

Клей приказал построить в лесу на окраине Берлина барьеры, которые по возможности были точной копией стены. Под наблюдением Клея американские солдаты на танках с навесным бульдозерным оборудованием проламывались через барьеры, с разной скоростью и поднятыми на разную высоту ковшами бульдозеров, для достижения максимальной эффективности. Клей хотел опытным путем выяснить, как и чем лучше всего пробить брешь в стене.

«Как только я узнал об этом, – позже написал Кларк в личном письме, – я прекратил эти испытания и приказал уничтожить эту стену».

Кларк не сообщил об операции Клея и своих действиях в Вашингтон, надеясь, что вопрос исчерпан.

Кеннеди так никогда и не узнал об этом – а Хрущев узнал. Советский агент, прятавшийся в лесу, сделал фотографии. Хрущев не знал, что Кларк прекратил испытания. Теперь у Хрущева было, по его мнению, конкретное доказательство того, что американцы планируют операцию в Берлине, которая унизит его достоинство во время съезда партии.

Глава 17. Ядерный покер

В некотором смысле есть аналогия – мне нравится это сравнение – с Ноевым ковчегом, где и «чистые», и «грязные» нашли приют. Но независимо от того, кто причисляет себя к «чистым», а кого считают «грязным», все одинаково заинтересованы в том, чтобы ковчег успешно продолжил путь.

Председатель Совета Министров СССР Хрущев президенту Кеннеди, из первого письма их секретной переписки, 29 сентября 1961 года

Вера в нашу способность предупредить все действия коммунистов и противостоять их шантажу основана на беспристрастном анализе военных возможностей обеих сторон. Наша страна обладает ядерными силами возмездия такой смертоносной мощи, что любой шаг противника, который заставит ввести их в действие, станет для него не чем иным, как актом самоуничтожения.

Заместитель министра обороны Росуэлл Гилпатрик, Хот-Спрингс, Вирджиния, 21 октября 1961 года

Отель «Карлайл», Нью-Йорк

Суббота, 30 сентября 1961 года

Георгий Большаков, с двумя свернутыми газетами под мышкой, подошел, как договаривались, к двери номера Пьера Сэлинджера в «Карлайле» в 15:30; от лифта до двери его сопровождал агент секретной службы. Между страницами одной из газет был толстый конверт. С видом заговорщика советский шпион вынул из конверта пачку листов и объявил, что это личное письмо Хрущева Кеннеди на двадцати шести страницах, на перевод которого он потратил целую ночь. У Большакова всегда были мешки под глазами, поэтому Сэлинджер не знал, так это или нет.

Прошла всего неделя с последней встречи Большакова и Сэлинджера, которая произошла в этом же номере перед выступлением Кеннеди на Генеральной ассамблее Организации Объединенных Наций. Хрущеву не терпелось проверить примирительные слова Кеннеди и высказанную им готовность к переговорам по Берлину, несмотря на возражения со стороны Франции и Западной Германии. Большаков вручил Сэлинджеру оригинал письма Хрущева и английский перевод, чтобы их могли сравнить официальные переводчики американского правительства.

Так было положено начало тому, что советник по вопросам национальной безопасности Макджордж Банди назовет «письмами друзей по переписке», уникальной личной переписке между двумя основными соперниками своего времени. В течение двух последующих лет Хрущев продолжал использовать шпионские навыки Большакова и других, чтобы незаметно передавать письма в неподписанных конвертах, всунутых в свернутую газету, Сэлинджеру, Роберту Кеннеди и Теду Соренсону на улице, в баре и в других людных местах.