Посмертные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

Лачужки, домишки и сараи, разбросанные там и сям по сторонам большой дороги, возвещают наглядным образом о приближении к какому-то городку или деревне. Весело трубит кондуктор на открытом холодном воздухе в свой медный рожок и пробуждает стариков, мальчишек и старух, которые, отрываясь от огня, только что разведенного в камине, дружной группой подбегают к окнам своей хижины и долго любуются на огромный экипаж, на кучера и взмыленных коней. Опять и опять раздаются звуки веселого рожка, и вот с беззаботным криком повысыпали на самую дорогу веселые мальчики, дети фермера, между тем как отец их, чуть не за милю от этого места, только что разменялся с кучером дружеским поклоном.

Быстро мчится дилижанс по улицам провинциального города, припрыгивая и приплясывая по веселой мостовой. Кучер натягивает вожжи и готовится остановить измученных коней. Мистер Пикквик высвобождает свой нос из-под теплой шали, и озирается кругом с величайшим любопытством. Заметив это, кучер извещает ученого мужа, что это такой-то город и что здесь, на этой самой площади, был вчера знаменитый базар, предшествующий святкам. Мистер Пикквик качает головой и потом, с прибавлением различных замечаний политико-экономического свойства, сообщает все эти подробности своим ученикам, которые спешат подобострастно высвободить свои уши и глаза из-под воротников своих шинелей. И долго слушают они, и мигают, и вздыхают, и молчат. Мистер Винкель сидит на самом краю империала и, болтаясь одной ногой в воздухе, изъявляет готовность низвергнуться на середину улицы, между тем как экипаж, обогнув острый угол подле сырной лавки, летит на край площади, назначенной для рынка. Мистер Снодграс млеет и дрожит, выражая энергичными знаками свое внутреннее беспокойство.

Но вот, наконец, въезжают они на обширный двор гостиницы дилижансов, где стоят уже свежие и бодрые кони, украшенные блестящей сбруей. Кучер бросает вожжи, спрыгивает с козел, и вслед за ним опускаются на землю верхние пассажиры, за исключением джентльменов, не совсем уверенных в своей способности с приличной ловкостью взобраться опять на свои места. Эти господа остаются на империале, хлопают руками и бойко стучат нога об ногу, между тем как их жадные глаза и красные носы устремляются на яркий огонь за буфетом трактира и на свежие листья остролистника, украшающего окна своими блестящими ягодами6.

Кондуктор между тем передал кому следует серый бумажный пакет, вынутый им из маленького мешочка, повешенного через его плечо на кожаном ремне, тщательно осмотрел заложенных лошадей, сбросил на мостовую седло, привезенное им из Лондона на кровле дилижанса, и произнес несколько замечаний по поводу беседы между кучером и конюхом, рассуждавшими о гнедом жеребчике, который имел несчастье в прошлую поездку испортить одну из своих передних ног. Затем кондуктор и мистер Уэллер снова заседают сзади на своих местах, кучер красуется на козлах, старый джентльмен, смотревший в окно изнутри кареты, задергивает стекло, и все обнаруживает готовность пуститься снова в дальнейший путь, за исключением «двух толстеньких джентльменов», о которых кучер уже минуты две заботится и расспрашивает с видимым нетерпением. Еще одна минута, и сильная тревога поднимается на широком дворе. Кучер, кондуктор, Самуэль Уэллер, мистер Винкель, мистер Снодграс, все конюхи и все праздные зеваки, им же нет числа, кричат во все горло, призывая к своим постам отставших джентльменов. Раздается отдаленный ответ с противоположного конца: мистер Пикквик и мистер Топман бегут взапуски, едва переводя дух: были они в буфете, где промачивали свои застывшие горла двумя стаканами горячего пунша, и пальцы мистера Пикквика окоченели до того, что он провозился пять минут, прежде чем успел вытащить из кошелька шесть пенсов, чтоб вручить буфетчику за пунш.

— Скорее, господа! — кричит нетерпеливый кучер.

— Скорее, господа! — повторил кондуктор.

— Как вам не стыдно, господа! — возглашает старый джентльмен, считавший неизъяснимым бесстыдством бегать из кареты, когда честный пассажир должен дорожить каждой минутой.

Мистер Пикквик карабкается по одну сторону, мистер Толман по другую, мистер Винкель кричит: «Шабаш!», Самуэль Уэллер гласит: «Баста» — и дилижанс благополучно трогается с места. Шали приходят в движение на джентльменских шеях, мостовая трещит, лошади фыркают, несутся, и пассажиры опять вдыхают в открытом поле свежий воздух.

Дальнейшее путешествие мистера Пикквика и его друзей на мызу Дингли-Делль не представляет ничего слишком замечательного, особенно в ученом смысле. Само собою разумеется, что они останавливались в каждом трактире для утоления своей жажды горячим пуншем, который в то же время должен был предохранить их джентльменские носы от злокачественного влияния мороза, оковавшего землю своими железными цепями. Наконец, в три часа за полдень, они остановились, здравы и невредимы, веселы и спокойны, в гостинице «Голубого льва», что в городе Моггльтоне, где некогда удалось им присутствовать на гражданском пиршестве крикетистов.

Подкрепив себя двумя стаканами портвейна, мистер Пикквик принялся свидетельствовать своих устриц и знаменитую треску, вынырнувшую теперь из ящика на привольный свет, как вдруг кто-то слегка дернул его сзади за подол шинели. Оглянувшись назад, ученый муж с изумлением и радостью увидел, что предмет, вздумавший таким невинным и любезным способом обратить на себя его джентльменское внимание, был не кто другой, как любимый паж мистера Уардля, известный читателям этой достоверной истории под характерным титулом «жирного парня».

— Эге! — сказал мистер Пикквик.

— Эге! — сказал жирный парень.

И сказав это, жирный парень с наслаждением взглянул на устриц, на треску и облизнулся. Был он теперь еще несколько жирнее, чем прежде.

— Ну, как вы поживаете, мой юный друг? — спросил мистер Пикквик.

— Ничего, — отвечал жирный толстяк.

— Вы что-то очень красны, любезный друг, — сказал мистер Пикквик.

— Может быть.

— Отчего бы это?

— Да, я вздремнул малую толику на кухне, в ожидании вашей милости, — отвечал толстяк, покоившийся невинным сном в продолжение нескольких часов, — я приехал сюда в тележке, в которой хозяин приказал мне привести домой ваш багаж. Он хотел было послать со мною верховых лошадей, да рассудил, что, может быть, вы вздумаете лучше пройтись пешком до Дингли-Делля, так как, видите ли, теперь довольно холодно.

— Конечно, конечно, — поспешил согласиться мистер Пикквик.

Ученый муж быстро сообразил и припомнил, как некогда он и его друзья путешествовали в этой стороне с негодной клячей, наделавшей им столько неприятных хлопот.

— Да, лучше уж мы пройдемся пешком, — повторил он. — Самуэль!

— Что прикажете?

— Помогите этому парню уложить в тележку наши вещи и ступайте с ним вместе на Дингли-Делль.

— A вы-то где останетесь, сэр?

— Мы пойдем пешком.

Сделав это премудрое распоряжение и щедро наградив кучера с кондуктором, мистер Пикквик немедленно полетел со своими друзьями по знакомым полям, мечтая с наслаждением о приятном отдыхе на гостеприимной мызе. Мистер Уэллер и жирный парень стояли друг против друга первый раз в своей жизни. Самуэль взглянул на жирного парня с превеликим изумлением и, не сделав никаких словесных замечаний, поспешно принялся нагружать миниатюрную тележку, между тем как жирный толстяк продолжал спокойно стоять подле него, любуясь, по-видимому, работой и ухватками расторопного мистера Уэллера.

— Вот и все, — сказал Самуэль, уложив наконец последнюю сумку, — все.

— Странно, как это вышло, — отвечал жирный парень самодовольным тоном, — оно уж ведь точно, ничего больше нет.

— Вы чудесный человек, я вижу, — сказал Самуэль, — можно бы, при случае, показывать вас за деньги, как редкость.

— Покорно вас благодарю, — отвечал толстяк.

— Скажите-ка, любезный друг: на сердце у вас нет какой-нибудь особенной кручины? — спросил Самуэль.

— Нет, кажется.

— Ведь вот оно, подумаешь, как можно ошибиться; а я, глядя на вас, воображал, что вы страдаете неисцелимой привязанностью к какой-нибудь красотке.

Жирный парень покачал головой и улыбнулся.

— Ну, я рад, любезный друг, — сказал Самуэль. — Что, вы употребляете какие-нибудь крепкие напитки?

— Изредка почему не употреблять; но вообще я лучше люблю поесть.

— Так, как мне бы следовало догадаться; но я, собственно, хотел вам предложить какой-нибудь стаканчик для полирования крови… для того, то есть, чтобы согреть немножко свои кости; но вы, как я вижу, неспособны чувствовать холод.

— Никогда, — подхватил жирный парень; — да вот и теперь, с вашего позволения, не мешало бы, так сказать, стакан хорошенькой настоечки.

— Ой ли? Мы вас попотчуем и виски для первого знакомства. Пойдемте.

За буфетом «Голубого льва» жирный толстяк, не мигнув и не поморщившись, залпом проглотил огромный стакан виски. Такой подвиг значительно возвысил его во мнении столичного слуги, и мистер Уэллер немедленно последовал его примеру. Затем они пожали друг другу руки и пошли к тележке.