Посмертные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

Старушка была, казалось, погружена в глубокую думу. Она сидела на переднем конце стола, окруженная с одной стороны новобрачной четой, а с другой особой мистера Пикквика, который резал святочный пирог. Но лишь только мистер Пикквик начал говорить, она мигом поняла смысл его речи и тотчас же выпила полную рюмку за его долголетие и благоденствие и счастье… Затем достопочтенная праматерь семейства, воодушевленная стародавними воспоминаниями, представила собранию полный и удовлетворительный отчет о собственной своей свадьбе и о том, какие длинные шлейфы носились в ее время, и как щеголяли на высоких каблучках, и как блистала в тогдашнем свете прекрасная леди Толлинглауер, умершая лет за сорок назад, и как случилась с нею одна прелюбопытная история, которую, тоже во всей подробности, рассказала теперь достопочтенная праматерь семейства, причем она хохотала от всей души, и все молодые девицы тоже хохотали от чистого сердца, потому что никак не могли взять в толк, о чем рассуждает grande maman. 3aметив, что ее рассказ производит всеобщую веселость, старая леди засмеялась вдесятеро веселее и громче и, для общего назидания, сообщила еще предиковинную историю о старинных робронах, причем опять молодые девушки залилсь самым задушевным смехом. Наконец, ученый муж довершил трудную операцию со святочным пирогом, раздробив его на равные куски, по числу гостей. Молодые девушки, как и следует, прятали от своих порций по маленькому кусочку, чтобы вечером, когда придет пора ложиться спать, спрятать их под свои подушки, отчего каждая из них должна была увидеть во сне своего будущего суженого-ряженого. Все заметили проделки молодых девиц, и все закатились опять пленительно-восторженным смехом.

— Мистер Миллер, — сказал мистер Пикквик своему старому знакомцу, черноволосому и краснощекому джентльмену, сидевшему подле него, — мистер Миллер, рюмку вина с вами, если позволите.

— С величайшим удовольствием, мистер Пикквик, — отвечал краснощекий джентльмен торжественным тоном.

— Включите и меня, господа, — сказал пастор.

— И меня, — перебила его жена.

— И меня, и меня, — закричали две бедных родственницы на противоположном конце стола, которые кушали с завидным аппетитом и смеялись при каждом остроумном слове.

Мистер Пикквик выразил свое душевное удовольствие, и глаза его заискрились лучезарным восторгом.

— Милостивые государыни и милостивые государи, — вдруг заговорил ученый муж, быстро поднимаясь с места.

— Слушайте, слушайте! Слушайте, слушайте! Слушайте, слушайте! — завопил мистер Уэллер в припадке отчаянного энтузиазма.

— Позвать сюда всех слуг и служанок! — закричал мистер Уардль, предотвращая таким образом публичный выговор, который, без сомнения, Самуэль Уэллер неизбежно должен был получить от своего господина. — Пусть они выпьют по стакану вина за здоровье новобрачных. Ну, Пикквик, продолжайте!

И среди торжественного молчания, прерываемого только шепотом служанок, ученый муж начал таким образом:

— Милостивые государыни и милостивые государи… нет, к чему я стану обращаться к вам с этим церемонным титулом? Я стану называть вас лучше друзьями, мои милые друзья, если только дамы позволят мне эту вольность…

Громкие рукоплескания всех джентльменов и леди приостановили на несколько минут великолепную речь ученого мужа. Черноглазая девица объявила, между прочим, что она готова расцеловать красноречивого оратора, и когда мистер Винкель вызвался наперед сам получить эти поцелуи для передачи их мистеру Пикквику в качестве посредника, ему отвечали: «Ступайте прочь», — но в то же время выразительные взоры черноглазой девушки говорили очень ясно: «Останься, сделай милость…»

— Милые мои друзья, — начал опять мистер Пикквик, — с позволения вашего, я намерен в настоящем случае предложить общий тост за здоровье жениха и невесты!.. Благослови их Бог! (Рукоплескания и слезы). Я убежден и даже, могу сказать, искренне уверен, что юный друг мой, мистер Трундель, отличается превосходнейшими качествами ума и сердца. Что ж касается юной супруги, всем и каждому известно, что эта очаровательная девица владеет всеми средствами перенести в новую сферу жизни то счастье, которое в продолжение двадцати лет она беспрестанно распространяла вокруг себя в родительском доме.

Здесь раздались оглушительно-громовые возгласы и неистовый рев жирного парня. Для восстановления порядка, мистер Уэллер принужден был вывести его за шиворот из залы. Мистер Пикквик продолжал:

— О, как бы я желал возвратить назад истекшие годы своей молодости, чтобы сделаться супругом ее пленительно-очаровательной сестрицы! (Громкие рукоплескания). Но что прошло, того не возвратит никакая человеческая сила. Благодарю судьбу и за то, что мне, по своим летам, позволительно называть ее своей дочерью, и, конечно, теперь никто не станет обвинять меня в пристрастии, если скажу, что я люблю и уважаю обеих девиц, равно как и удивляюсь их талантам (Рукоплескания, рыдания и вздохи). Отец невесты, добрый друг наш, есть человек благородный в теснейшем смысле слова, и я горжусь тем, что имею счастье быть с ним знакомым (оглушительный залп одобрений). Он великодушен, мягкосерд, правдив и честен, как древний спартанец, гостеприимен, как… как…

Но шумный восторг бедных родственников и рыдания двух пожилых особ не позволили оратору докончить свое счастливое сравнение.

— Благослови его Всевышний, и пусть его совершеннейшая дочь наслаждается всеми душевными и телесными благами, каких он сам желает для нее, и да цветет его собственное счастье на многая лета! (Оглушительный и дружный залп рукоплесканий). Итак, милые мои друзья, этот кубок за здравие и благоденствие добродетельного семейства!

Так великий человек окончил свою речь среди бури и грома одобрительных возгласов. Последовали тост за тостом. Старик Уардль пил за здоровье мистера Пикквика; мистер Пикквик пил за здоровье старика Уардля, и затем оба они выпили еще по бокалу за долгоденствие достопочтенной праматери семейства. Мистер Снодграс в поэтических выражениях предложил тост в честь мистера Уардля, на что мистер Уардль учтиво отвечал тостом в честь поэта Снодграса. Один из бедных родственников, быстро поднявшись с места, провозгласил здоровье мистера Топмана, и примеру его немедленно последовали два другие родственника, предложившие тост в честь и славу мистера Винкеля. Все веселилось, пило и кричало напропалую до тех пор, пока бедные родственники, нагруженные чересчур избытками заздравного нектара, внезапно не очутились под столом, откуда, не без некоторых усилий, вытащил их мистер Уэллер. Это было сигналом к окончанию веселого утреннего пира.

Чтобы освободиться от влияния винных паров, все гости мужеского пола, по предложению мистера Уардля, предприняли веселую прогулку миль на двадцать от Дингли-Делля. Это произвело ожидаемый эффект, и к обеду все желудки приготовились снова для воспринятия заздравных тостов. Но бедные родственники не могли уже никакими судьбами участвовать ни в прогулке, ни в обеде: их уложили на целые сутки в мягкие постели, и они покоились беспробудным сном. Слуги и служанки продолжали веселиться под непосредственной командой мистера Уэллера; жирный парень ел, пил и спал, сколько его душе было угодно.

За обедом опять веселились все и каждый; но уже никто не проливал радостных слез. Было шумно, игриво и даже поэтически буйно. Затем наступил десерт, а за десертом чай и кофе. Скоро наступил бал — свадебный бал.

Парадной залой на Менор-Фарме была длинная, обитая черными панелями комната с двумя огромными мраморными каминами, украшенными затейливой резьбою в старинном вкусе. На верхнем конце залы, в тенистой беседке, прикрытой со всех сторон остролистником и елкой, заседали два скрипача и один арфист, ангажированные из Моггльтона к этому торжественному дню. На окнах, маленьких столах перед зеркалами и каминных полках стояли серебряные массивные канделябры, каждый о четырех ручках. Свечи горели ярко на потолочной люстре и стенных кенкетах, огонь приветливо пылал в каминах, и веселые голоса, сопровождаемые беззаботным смехом, раздавались из конца в конец. Все было великолепно.

Но особенно содействовал украшению этой торжественной сцены — опять и опять мистер Пикквик, явившийся в собрание без своих штиблет — впервые на памяти его почтенных друзей.

— Ты уж не хочешь ли танцевать, любезный друг, спросил Уардль.

— A что? Разумеется, хочу! — отвечал мистер Пикквик. — Я, как видишь, и нарядился для танцев.

И ученый муж обратил внимание приятеля на свои блестящие шелковые чулки и узенькие башмачки щегольского фасона.

— Как! Вы в шелковых чулках? — возгласил мистер Топман шутливо-любезным тоном.

— Почему же нет, сэр, почему же нет? — возразил мистер Пикквик, круто поворачиваясь к своему сочлену.

— Ну, конечно, я не вижу причины, почему вам не носить шелковых чулок, — отвечал мистер Топман.