Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, конечно, я не вижу причины, почему вам не носить шелковых чулок, — отвечал мистер Топман.
— И не увидите, сэр, надеюсь, что не увидите, — сказал мистер Пикквик полусуровым тоном.
Мистер Топман хотел засмеяться; но рассудил, что дело может принять серьезный оборот; поэтому он принял степенный вид и проговорил:
— Хорошие узоры!
— Надеюсь, что не дурны, — отвечал мистер Пикквик, устремив на него проницательный взгляд. — Смею думать, сэр, вы ничего не находите экстраординарного в этих чулках, рассматриваемых с джентльменской точки зрения?
— О, разумеется, ничего, как честный человек, будьте в этом уверены! — отвечал мистер Топман.
С этими словами он поспешил отойти прочь, и физиономия мистера Пикквика мгновенно озарилась лучом радостной улыбки.
— Ну, все ли готово? — сказал мистер Пикквик.
Он красовался впереди с праматерью семейства и, волнуемый нетерпеливым ожиданием, уже сделал четыре фальшивых прыжка.
— Все, дружище, — сказал Уардль. — Начинай.
Скрипки запилили, арфа расходилась, и мистер Пикквик принялся выделывать замысловатую фигуру; но вдруг вся танцующая компания захлопала руками и несколько особ закричали в один голос:
— Остановитесь, остановитесь!
— Что это значит? — спросил мистер Пикквик, продолжая вертеться под мелодические звуки музыкальных инструментов. В эту минуту, казалось, не могла остановить его никакая земная сила.
— Где Арабелла Аллен? — закричали двенадцать голосов.
— Где Винкель? — прибавил мистер Топман.
— Здесь мы, — отвечал этот джентльмен, выплывая из отдаленного угла со своей прекрасной подругой.
Он был красен, но молодая девица с черными глазами была едва ли не краснее своего кавалера.
— Как это странно, мистер Винкель, что вы не потрудились вовремя занять свое место! — сказал мистер Пикквик, угомонившийся, наконец, от своих эксцентрических прыжков.
— Ничего тут странного нет, сэр, — отвечал мистер Винкель.
— Конечно, конечно, извините, сэр, — сказал мистер Пикквик, бросая выразительный взгляд на мисс Арабеллу и ее кавалера.
Но нечего было рассуждать о таких пустяках, потому что арфа и скрипка слишком серьезно принялись за свое дело. Мистер Пикквик, перегибаясь и забрасывая свою голову то направо, то налево, скрестился руками со своей дамой и устремил свой путь на противоположный конец залы, а оттуда к камину, и от камина к дверям, где, в самом разгаре танцевального восторга, он должен был усадить в кресла престарелую праматерь семейства и взять вместо нее другую почтенную старушку, а там еще другую несколько помоложе, а за ней еще и еще другую, уже совсем молодую, которую в скором времени совершенно очаровал он потоком красноречия и остроумных любезностей, превосходящих всякое описание. Все кружилось, вертелось и порхало с увлечением беззаботной молодости, и все удивлялось необыкновенной изворотливости и ловкости ученого мужа, который всем и каждому доказал осязательно-наглядным образом, что истинно великий человек может постигать с одинаковым совершенством и науку со всей ее таинственной глубиной, и танцевальное искусство со всеми его прелестями.
Прежде чем мистер Пикквик утомился, новобрачная чета удалилась со сцены. Затем последовал внизу великолепный ужин, и долго после него веселые гости оставались в столовой, провозглашая заздравные тосты один за другим. Поутру на другой день, когда мистер Пикквик воспрянул от глубокого сна, в голове его возникло смутное воспоминание, что он в откровенной и дружелюбной беседе пригласил накануне к себе в Лондон около сорока пяти особ, для которых обещался устроить роскошный обед в гостинице «Коршуна и Джорджа», — обстоятельство, послужившее для него ясным доказательством, что заздравные тосты содействовали накануне помрачению его мозга.
— Я слышал, моя милая, что ваши хозяева со всеми гостями будут играть сегодня на кухне? — спросил Самуэль Уэллер мисс Эмму.
— Да, мистер Уэллер, это уж так всегда бывает у нас в первый день святок, — отвечала мисс Эмма. — Хозяин каждый год, со всей точностью, соблюдает этот обычай.
— Хозяин ваш, должно быть, чудесный человек, — сказал мистер Уэллер.
— Да, уж такой чудесный, я вам скажу, просто разливанное море! — заметил жирный парень, вмешиваясь в разговор. — К нынешнему дню, например, он откормил, мистер Уэллер, такую свинку… словом сказать, что в рот, то спасибо.
— Уж и вы встали, любезный? — спросил Самуэль.
— Как же, мистер Уэллер, я уже успел и перекусить кое-чего.
— Хорошо, дружище, только знаете ли что? — сказал мистер Уэллер выразительным тоном. — Бывали вы в зверинце?
— Нет, не случалось; а что?
— Вы очень похожи, по своим ухваткам, на змея, которого зовут удавом.
— Что ж такое? Это не беда, я полагаю.
— Конечно, не беда, да только, примером сказать, если вы беспрестанно будете все спать и есть, с вами, пожалуй, повторится одна весьма неприятная история, случившаяся с одним стариком, который носил косу.
— Что же с ним случилось? — спросил жирный парень испуганным тоном.
— Я расскажу, если хотите, — отвечал мистер Уэллер. — Прежде всего надобно знать, что он заплывал, как откормленный боров и, наконец, растолстел до того, что целые сорок пять лет ни разу не мог видеть своих собственных башмаков.
— Ах, какие страсти! — воскликнула Эмма.
— Да, моя милая, — продолжал мистер Уэллер, — и если б, примером сказать, вздумалось вам из-за обеденного стола показать ему свои ножки, он бы никак не увидал их. Очень хорошо-с. Был этот джентльмен конторщиком по коммерческой части и обыкновенно хаживал в свою контору каждый день с прекраснейшей золотой цепочкой, которая выставлялась фута на полтора из его жилетного кармана, где лежали у него огромные золотые часы, столько же толстые, как сам он, если то есть судить пропорционально. — «Вам бы уж лучше не носить с собой этих часов», говорят однажды друзья этого старого джентльмена. — «А почему?» говорит он. — «Потому, дескать», говорят они, «что их могут украсть». — «Будто бы?» говорит он. — «Право», говорят они. — «Хорошо», говорит он, «желал бы я видеть вора, который бы вздумал покуситься на такую кражу: я и сам, черт побери, не могу их вынуть из кармана, потому что карман узенький и конец часовой цепочки, для пущей безопасности, пришит к подкладке. Если мне надо справиться, какой час, я всегда завертываю по дороге в булочную и там смотрю на часовую стрелку». — И вот, судари мои, похаживает он со своей напудренной косой, и посмеивается, и смело выставляет свое брюшко вперед, как будто сам черт ему не брат. Не было в целом Лондоне ни одного карманного воришки, который бы не попытал своего счастья около этого старого джентльмена; но цепочка его всегда держалась крепко на своем месте, и часы не шевелились, как будто приросли к телу. Каждый вечер он спокойно возвращался домой и хохотал на своем диване до упада, так что напудренная его коса болталась, как маятник на стенных часах. Однажды, наконец, выходит он опять на широкую улицу, идет по тротуару, вальяжно переваливаясь с боку на бок, и вот, смею доложить, видит он карманного вора, который гуляет около него с каким-то мальчуганом, а у мальчугана голова, так сказать, то же что пивной котел. Разумеется, старый джентльмен угадал воришку с первого взгляда. — «Ну», говорит он, «будет потеха, черт их побери: пусть попробуют счастья. Ни лысого беса не поймают». Проговорив это, он уже начал ухмыляться, как вдруг мальчишка с огромной башкой, отцепившись от своего товарища, разлетелся прямо на него и пырнул своим лбом в самую середину его толстого брюха, так что старый джентльмен тут же упал навзничь и растянулся на тротуаре. — «Разбой, разбой!» кричал толстяк. — «Ничего», говорит вор, «все теперь в порядке: будь вперед умнее и не беспокой понапрасну промышленных людей». Ну, вы уж понимаете, сударыня, когда встал старый джентльмен, в кармане его не было ни цепочки, ни часов; а что всего хуже, желудок у него совсем перестал варить, да-таки просто ничего не варил до самого последнего конца. Так-то, молодой человек, перестаньте откармливать себя и зарубите себе на носу этот анекдот. Толстота к добру не поведет.
По заключении этой сентенции, оказавшей, по-видимому, могущественное влияние на разнеженные чувства жирного парня, он и мистер Уэллер, в сопровождении мисс Эммы, направили свои шаги в огромную кухню, где уже между тем собралось все джентльменское общество, следуя ежегодному святочному обыкновению, которое с незапамятных времен исполнялось предками старика Уардля.
На потолке этой кухни, в самом ее центре, старик Уардль повесил собственными руками огромную ветвь омелы, и эта знаменитая ветвь мгновенно подала повод к самой восхитительной и отрадной сцене, где опять первая роль должна была принадлежать достославному основателю и президенту столичного клуба. Подбоченясь и расшаркиваясь обеими ногами, мистер Пикквик ловко подлетел к старой леди, взял ее за руку, подвел к таинственной ветви и приветствовал свою даму со всей любезностью кавалера времен леди Толлинглауер. Старая леди соблаговолила принять поцелуи великого человека со всем достоинством и важностью, приличной такому торжественному случаю; но молодые девицы, все до одной, вздумали на первый раз оказать решительно сопротивление, потому, вероятно, что старинный обряд утратил свое первобытное значение в их глазах, или потому, что сопротивление их естественным образом могло возвысить ценность удовольствий от буквального исполнения старинного обряда. Как бы то ни было, молодые девицы зашумели, засуетились, забарахтались, завизжали, забегали по всем углам и обращались ко всем возможным уловкам, не думая, однако ж, выбегать из кухни, что, конечно, всего легче и скорее могло бы каждую из них освободить от назойливости неотвязчивых джентльменов. Казалось, эта суматоха начинала уже надоедать некоторым господам; но в ту пору, когда, по-видимому, пропадала всякая надежда на буквальное исполнение обряда, девицы вдруг остановились как вкопанные и смиренно подставили свои розовые щечки для джентльменских поцелуев. Мистер Винкель поцеловал молодую девушку с черными глазами; мистер Снодграс приложил свои губы к сахарным устам мисс Эмилии Уардль; мистер Уэллер, не дожидаясь очереди стоять под святочным кустом, перецеловал всю прислугу женского пола, начиная с мисс Эммы. Бедные родственники целовали, кто кого попал, не разбирая ни возраста, ни пола. Старик Уардль стоял неподвижно и безмолвно, прислонившись спиной к камину и обозревая всю эту сцену с неописуемым наслаждением. Жирный толстяк оскалил зубы и пожирал святочный пирог.
- Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс - Классическая проза
- Посмертные записки Пиквикского клуба - Чарльз Диккенс - Классическая проза
- Холодный дом - Чарльз Диккенс - Классическая проза
- Большие надежды - Чарльз Диккенс - Классическая проза
- Признание конторщика - Чарльз Диккенс - Классическая проза
- Блеск и нищета куртизанок - Оноре Бальзак - Классическая проза
- Лавка древностей. Часть 2 - Чарльз Диккенс - Классическая проза
- Наш общий друг. Часть 2 - Чарльз Диккенс - Классическая проза
- История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса - Генри Филдинг - Классическая проза
- Том 24. Наш общий друг. Книги 1 и 2 - Чарльз Диккенс - Классическая проза