Звезда негодяя (СИ) - Петровичева Лариса

Коннор вздохнул и пожал плечами.

– В тихих краях никогда не бывает так тихо, как кажется, – Эмма видела, что он страшно устал, но почему-то знала, что Коннор не хочет оставаться один. Она чувствовала это, видела в повороте его головы, отяжелевших руках, усмешке, что нервно оттягивала правый край рта.

– Подумайте об этом, – предложил доктор Маквей. – Я уверен, это пойдет вам на пользу.

***

Йолле великий праздник. В прошлом году Эмма даже отпраздновала его в компании Тавиэля. Эльфу-изгнаннику не нужен был приют: он приехал в Дартмун и, разодетый по-королевски, как и полагается эльфам, стоял в толпе зевак и смотрел, как Дикая Охота, еще не дикая, а гордая и величавая, двигалась по улице. Тонконогие кони, белые, словно свет полной луны над осенней пустошью, смотрели на людей, и в карих бархатных глазах то и дело вспыхивали искры, жемчуга на одеждах фейери наполняло лунным и звездным светом, и тяжелый шелк знамен, которые несли юные всадники, был неподвижен, словно саван.

– Удивительное зрелище! – приговаривала Кварна, старательно отутюживая праздничное платье. Эмма купила его с первого заработка на своих цветах пять лет назад и радовалась, что оно до сих пор ей впору. – Мы со старой Иви и Джейкобом тоже пойдем посмотреть. Ох, помню, когда я была еще девицей, твоих лет, моя милая, я там увидела одного фейери. Ах, это было само очарование! – Кварна отставила утюг и мечтательно завела глаза к потолку. – Волосы золотые, длинные, мне так и хотелось провести по ним рукой. А он посмотрел на меня и улыбнулся. Сколько лет прошло, а я все помню его улыбку!

– Боюсь, он прикидывал, как бы срубить тебе голову серебряной косой, – вздохнула Эмма. К праздничному платью лучше всего подошло бы золото, но в ее ларчике была лишь тоненькая серебряная цепочка с маленькой подвеской. Конечно, если бы Эмма согласилась на предложение Тавиэля, драгоценностей у нее бы прибавилось – но ей неприятно было даже думать об этом.

Ничего. Она переедет отсюда после Йолле и постепенно накопит на золотые украшения. Все в ее руках.

– Я знаю, моя милая! – рассмеялась Кварна и в последний раз осторожно провела утюгом по подолу. – Фейери выходят из-под холмов только ради того, чтобы пустить в дело косу и напоить ее людской кровью. Ну еще для того, чтобы задрать юбку заблудившейся девчонке, это они любят. Вот! Сегодня ты будешь первой красавицей!

Эмма приняла платье, поблагодарила добрую старушку, и Кварна, ловко сложив гладильную доску и подхватив утюг, ушла из комнаты. Осторожно проведя ладонью по тонкой вышивке, Эмма подумала: как странно – фейери испокон веков выходили из-под своих холмов на Йолле, и люди превратили день страшной охоты на себя в яркий праздник.

Она выглянула в окно. Коннор сидел на скамье в саду, компанию ему составлял доктор Маквей и несколько бутылок вина. Врач и пациент уже успели нарядиться в честь праздника. Слуги развешивали бумажные фонарики и ленты на ограде.

«Не стоит ли спуститься к ним?» – подумала Эмма. Ей почему-то сделалось очень тоскливо. Йолле пройдет, она уедет из дома, где прошло ее детство и юность, и все тогда будет по-другому.

Новая жизнь – почему-то сейчас Эмма ее испугалась.

Переодевшись, она посмотрела на себя в зеркало и с определенным смущением заметила, что чем-то похожа на фейери – такая же высокая, стройная, и жемчужинка в подвеске сверкает почти так же, как у них. Когда Эмма вышла в сад, то доктор с улыбкой заметил:

– Миледи, вы словно вышли к нам из-под холмов!

Эмма улыбнулась и села на соседнюю скамью. Коннор посмотрел в ее сторону, и в его глазах засветились те огоньки, которые Эмма видела позавчера в гостинице – потом он словно вспомнил о чем-то, и огоньки погасли. Осталась только тоскливая тьма.

Доктор снова вынул свою лупу и навел ее сперва на Коннора, а затем на Эмму, и произнес:

– Я думаю об этом с самого утра. Скажите-ка мне вот что, как врачу, без стыда и смущения. У вас уже была интимная связь?

Лицо побагровело от стыда. Эмма прекрасно знала, что врача стыдиться не стоит, но ей сделалось настолько не по себе, что она опустила глаза и сцепила руки в замок так, что пальцы заболели. Коннор держался с завидной невозмутимостью, хотя что ж? То, что для девушки позор, для мужчины похвала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Почему это вдруг вас заинтересовало, доктор Маквей? – спросил Коннор. Доктор показал ему свою лупу и сообщил:

– Сей прекрасный предмет говорит мне, что в вас, мой друг, еще есть остатки магии. И они приходят в движение, когда рядом с вами появляется миледи Эмма. Она, как бы это выразиться, усиливает их.

Эмме казалось, что у нее горит не только лицо, но и плечи. Кажется, она понимала, к чему клонит доктор. Чем ближе Эмма, тем сильнее может стать Коннор, вернуть себе магию?

Она растерянно посмотрела на хозяина Дартмуна. Коннор выглядел так, словно никак не мог подобрать нужных слов. Надежда, которая озарила его лицо, была настолько болезненной и глубокой, что Эмма отвела глаза.

На это нельзя было смотреть. Слишком больно. Чужая надежда всегда ранит, особенно если этот человек надеется на тебя.

– Вот сейчас она пришла, и в вашем поле появились новые нити, – сказал доктор и протянул Коннору лупу. – Взгляните сами, вон они плывут. А до этого их почти нельзя было различить.

Эмме очень захотелось подойти и взглянуть, но она осталась на месте, стискивая пальцы все сильнее. Потом останутся следы – ну и пусть. Коннор послушно посмотрел в лупу и задумчиво промолвил:

– А ведь и верно. Эмма, дайте руку, пожалуйста.

Почти не отдавая себе отчета в том, что делает, Эмма поднялась со скамьи и приблизилась к Коннору. Он взял ее за руку, заглянул в лупу и, помолчав какое-то время, сказал:

– Да, они определенно движутся быстрее.

– Вот! – воскликнул доктор. – Скорее всего, заклинание зацепило и миледи Эмму. Я пока не сформулировал механизм вашего совместного воздействия, но он есть.

Коннор посмотрел на Эмму так, что ей захотелось закрыться, словно его взгляд растворил платье, и она предстала перед ним открытой и беспомощной.

– То есть, если мы, например, займемся любовью, – медленно проговорил Коннор, и Эмма вдруг увидела, кто перед ней: не раненый человек, страдающий от своей раны, а светский бесстыдник, для которого цель оправдывает средства, – то магия, возможно, окрепнет? И постепенно вернется?

«Господи Боже, – подумала Эмма, чувствуя, как немеют ноги. – Он видит во мне лекарство. И возьмет его любой ценой».

Доктор Маквей пожал плечами.

– Очень может быть, – ответил он. – Вспомните хоть святого Ческо, которого любовь девы Анны спасла от чумы. Старинный способ.

– Вы собрались возвращать свою магию, положив меня в постель? – за растерянностью и страхом пришел гнев, Эмма почти вырвала руку из пальцев Коннора и сделала несколько шагов назад. Сердце заколотилось где-то у горла, Эмма почти задыхалась от возмущения.

– Доктор Маквей, это может помочь? – Коннор тоже поднялся, сейчас он смотрел на Эмму с такой алчностью, словно готов был овладеть ею прямо здесь, в саду.

– Я почти уверен в этом, – произнес доктор. – Потому-то я и спросил о том, была ли между вами близость.

Коннор помолчал, задумчиво глядя на Эмму, а затем произнес:

– Хорошо. Эмма, пойдемте проверим.

– И не подумаю! – воскликнула Эмма, отступив еще на несколько шагов. – Вы… вы циничные бесстыдники, оба! Я не вещь!

– Вы лекарство, миледи, – подал голос доктор. Кажется, он сейчас прикидывал, какую статью в научные журналы напишет об этом случае и сколько получит денег за нее. Эмма впервые в жизни почувствовала себя мышкой на столе ученого. Мышкой, которую просто используют, не думая о том, каково ей. – Эмма, я же знаю, что у вас доброе сердце! Неужели вы откажетесь помочь несчастному человеку?

Эмма зажала рот ладонями, чтобы не заорать. Она жалела Коннора, но меньше всего собиралась ложиться с ним в постель, чтобы возвращать его магию. Да, он спас ее от драконихи и позволил остаться в поместье, но…