Звезда негодяя (СИ) - Петровичева Лариса

– Пожалел волк кобылу, отбил у медведя.

Тавиэль рассмеялся. Коннор стоял рядом с доктором Маквеем и выглядел так, словно кого-то высматривал среди торжественной кавалькады. На лице Тавиэля за нарочитым спокойствием мелькнула тоска. Когда-то он вот так же ехал на Дикую Охоту среди своих собратьев и готовился мчаться по полям, в безумной гонке преследуя бездомную добычу – а сейчас мог только смотреть на них.

Один из фейери поймал взгляд Эммы и улыбнулся – той улыбкой, которую Кварна всю жизнь хранила в воспоминаниях. Эмма почувствовала себя обнаженной, по телу побежали мурашки, и голову окутывало сладостью.

Так фейери заманивают под холмы заблудившихся путниц. Потом их находят мертвыми, нанизанными на ветви деревьев в глубине леса, и самое страшное то, что на лицах дев, познавших любовь фейери, всегда остывают улыбки.

Чья-то рука сжала запястье Эммы, и она опомнилась. Всадник, который смотрел на нее, уже ехал впереди, почти у памятника. Эмма растерянно улыбнулась и увидела Тавиэля – он смотрел холодно и злобно.

– Тебя выманивали, – ответил он. – Ты познала бы самую сильную страсть… и наутро тебя нашли бы мертвой в лесу.

Эмма понимающе кивнула. Ей сделалось досадно: она ни к кому не может подойти в поисках защиты. Все видят в ней просто распутницу, которая пытается строить из себя добродетель: в Йолле фейери всегда выделяют из толпы именно таких.

«Но я-то другая», – с грустью подумала Эмма. Дикая Охота уходила: сейчас, за городом, их знамена взметнутся к небу грозовыми тучами, и всадники помчатся, не видя дороги, и их серебряные серпы будут сверкать молниями в поисках добычи.

Горе тому, у кого нет крова в Йолле!

– У вас есть приют, Эмма, – она и сама не поняла, как эльф отступил и растворился в толпе, а рядом вдруг оказался Коннор. Она благодарно сжала его руку, и доктор Маквей, который стоял рядом, предложил с лукавой улыбкой:

– Тогда не переместиться ли нам под крышу? Один из бывших пациентов угостил меня пирогом и наливкой, – и в подтверждение своих слов он продемонстрировал плетеную корзину, из-под крышки которой выглядывало бутылочное горлышко.

– Отличная мысль, доктор, – сказал Коннор. Зеваки торопливо расходились с площади, стремясь уйти туда, где будут в безопасности: в дома и в палисады возле домов. Площадь пустела на глазах.

Их троица быстрым шагом пошла по улице в сторону поместья. Одна улица, вторая, потом по дорожке мимо сада – вот и ворота, украшенные фонариками, и слуги, которые накрыли ужин на траве в саду, чтобы смотреть на Дикую Охоту из безопасного места. Мимо пробежала стайка детей с бумажными лошадками в руках, торопливо прошли их родители с вином и свежей выпечкой. Вдалеке хлопнули ставни, и Эмма услышала:

– Дадите ли приют бедному человеку?

Она обернулась: музыкант из оркестра стоял возле пекарни, прижимая шляпу к груди. В другой руке он держал футляр со скрипкой. Хозяин придирчиво осмотрел незваного гостя, а потом махнул рукой:

– Ладно, заходи. Даю тебе приют в ночь Йолле. Но в выпечку носа не совать, понял? И к дочке полезешь, руки переломаю!

– Благодарю, добрый господин! – музыкант проворно взбежал по ступеням, и дверь захлопнулась за ним.

– А Дикую Охоту видно из поместья? – спросил Коннор. – Я уже не помню, вроде бы в прежние времена они мимо нас не ездили.

– Видно, – кивнул доктор. Вот и ворота – слуга открыл створку, пропуская господ, и Эмма наконец-то вздохнула с облегчением. – Теперь Дикая Охота, как бы вам это сказать, везде.

Коннор качнул головой. Везде, так везде.

Они сели на скамейки в саду – слуги тотчас же начали накрывать на стол, и, увидев ужин, Эмма поняла, насколько проголодалась. На правах хозяина Коннор нарезал хлеб Йолле, раздал гостям и слугам, и в бокалы полилось вино.

Когда Эмма поднесла бокал к губам, над поместьем раскатился гром. Доктор Маквей на мгновение сделался не уверенным, а маленьким и слабым, и негромко произнес:

– Началось…

В саду воцарилась густая вязкая тишь. На небе клубились облака – Эмма видела в них очертания коней, разъяренных лиц, занесенных серебряных кос. Все это клубилось, жарко дышало, двигалось и летело вперед.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Горе тому, кто без дома в ночь Йолле!

Гром прогрохотал снова, над землей разлилось серебристое свечение, и Эмма вдруг увидела, как его подсветило алым. Коннор пробежался пальцами по виску и негромко сказал:

– Первый убитый.

Эмме сделалось жутко. Перед глазами всплыла отрубленная голова, не мужская и не женская, таращившая белые глаза, в которых плескался ужас. Знает ли она того, кто сейчас рухнул мертвым в пыль, кого топчут копыта черных лошадей фейери? Кто это?

– Они давно никого не убивали, – подал голос доктор Маквей. – Вы заметили, Коннор, как сегодня фейери всматривались в толпу? Выманивали добычу, девушек.

Коннор сделал глоток из бокала. На тарелках остывало мясо с грибами и черносливом, но после красного зарева никому кусок в горло не лез. В глубине сада, озаренной фонариками, негромко переговаривались слуги и звенели стаканы с вином. Они отнеслись к жертве фейери спокойно. Бог дал, Бог взял, ничего уж не поделаешь.

– Тавиэль говорил об этом, – сказала Эмма и все-таки отпила вина. В голове сразу же зашумело. Доктор Маквей кивнул, Коннор посмотрел с неудовольствием. «Я не твоя вещь», – едва не сказала Эмма.

Собственное положение казалось ей нелепым и двусмысленным. Эмма повторяла снова и снова, что завтра соберет вещи и уедет из Дартмуна, но прекрасно понимала, что теперь Коннор не позволит.

От нее зависит возвращение его магии. Коннор будет держать Эмму обеими руками.

И она не знала, что именно мешает ей расслабиться, выдохнуть и просто принять все, что происходит. Может быть, то, что Эмма не до конца очерствела душой, рассталась с иллюзиями и перестала верить в то, что счастье доступно и для нее тоже.

– Мне кажется, нападение драконихи и все, что случилось потом, связаны с Йолле, – произнес доктор. – Боюсь, что это не просто побродяга сложил голову под серпом фейери.

Левая бровь Коннора вопросительно изогнулась.

– Преднамеренное убийство? – предположил он. – Причем руками тех, кого никогда и никто не привлечет к ответу? И меня нейтрализовали, чтобы я не взялся за расследование?

Доктор пожал плечами.

– Может быть! Осталось узнать, кто именно погиб.

Над головами раскатился грохот и рев. Облачные всадники возвращались – складки их плащей багровели, отяжелев от пролитой крови, молнии извивались в паутине волос, оскаленные морды лошадей клацали зубами. В тучах чернела прореха, и Эмма с неожиданно накатившим ужасом подумала: а что, если это не человек погиб?

Что, если кто-то убил фейери?

Призрачный конь летел без седока. Ветер трепал его гриву, а в глазах зеленели болотные звезды.

***

Эмма проснулась ранним утром. Коннор спал рядом с ней и, глядя в его лицо, спокойное и умиротворенное, она поняла, что именно было не так.

Коннор Осборн имел репутацию порочного бесстыдника. После того, как жених бросил ее, Эмма пыталась сделать все, чтобы не пасть окончательно, и Коннор стал неким символом греха, который пугал ее, упиваясь собственной тьмой. Держаться от него подальше – вот все, о чем думала Эмма, и в итоге сама влетела в раскрытую клетку.

И что теперь? Оставаться в Дартмуне после Йолле? Тогда все решат, что Коннор успел сделать ее своей любовницей. Сбежать? Коннор будет преследовать ее, в этом Эмма не сомневалась. Делать вид, что все в порядке, что она разделила с ним ложе и не видит в этом ничего дурного? Для этого Эмма была недостаточно развращена.

«Слушай свое сердце», – когда-то говорила мать, но Эмма считала, что однажды этот совет уже разрушил ее жизнь, когда она отдалась тому, кого считала своим женихом и чьим искренним клятвам верила.

«Надо поступать разумно, – подумала Эмма. Коннор шевельнулся во сне, провел рукой по ее бедру, словно проверял, здесь ли Эмма – не сбежала ли, не надо ли отправляться в погоню. – Для начала спросить, что Коннор собирается делать»