Звезда негодяя (СИ) - Петровичева Лариса

Эмме казалось, что ее вот-вот разорвет: самые разные чувства тянули ее во все стороны, дергали и язвили.

– Это невозможно. Нет, – только и смогла прошептать она. Во взгляде Коннора захрустел зимний лед.

– Проверим, – глухо сказал Коннор. – Если невозможно, то даю слово чести, что оставлю вас в покое.

Он запустил обе руки в волосы, запрокинул голову к небу.

– Господи Боже… – прошелестел отчаянный шепот. – Магия моя жизнь, Эмма. Соглашайтесь, или я возьму вас силой, – Коннор рассмеялся, словно надежда на возвращение магии лишила его рассудка. – Ну что вы ломаетесь? Зачем набиваете себе цену?

Эмма всхлипнула. Со стороны это выглядело именно так: приживалка, девица, которая давно лишилась невинности, которая позавчера всесторонне отблагодарила своего спасителя, сейчас вдруг принялась кокетничать и строить из себя нетронутую добродетель.

Ей следовало пойти с Коннором в спальню и снять платье. Вот и все.

Видимо, хозяин Дартмуна по-своему понял растерянность Эммы, потому что поспешил добавить:

– Вопрос в деньгах? Заплачу, сколько скажете. Хотите этот дом? Забирайте, к бесовой матери. Но верните мне магию, Эмма, прошу вас!

– Что? – задохнулась от возмущения Эмма. – За кого вы меня принимаете? Я не одна из ваших шлюх!

Доктор Маквей хотел было добавить что-то примиряющее, но Коннор лишь махнул рукой и шагнул к Эмме. В следующий миг он уже нес ее к дому, перебросив через плечо – Эмма беспомощно колотила его по спине, но Коннор игнорировал мелочи.

– Будьте милосердны, Эмма! – воззвал к ней доктор Маквей. – Вы лекарство, дитя мое, так попробуйте исцелить несчастного!

Он махнул им вслед сухонькой рукой и вынул очередную бутылку.

Глава 3

– Эмма…

Платье, скомканное и небрежно отброшенное в сторону, валялось в углу, как груда мусора. Эмму швырнули на кровать примерно так же, как ее платье. Вчера, когда Коннор ворвался в эту комнату, у него было похожее выражение лица – только сейчас он прекрасно понимал, что делает.

Эмма не успела ответить – Коннор закрыл ей рот поцелуем, напористым и властным. Она в очередной безнадежный раз попыталась оттолкнуть его от себя, ударила кулаком по плечу и поняла, что с таким успехом можно было бы колотить в стену. Горячая рука нырнула между ее ног и принялась ритмично двигаться, то ныряя внутрь, то принимаясь ласково оглаживать внутреннюю сторону бедра, чужой язык уверенно орудовал во рту, и Эмма вдруг поняла, что невольно подается навстречу Коннору, что сама не желая того, насаживается на его пальцы, и влажный жар разрастается в ней все шире и шире.

Коннор отстранился от нее – довольно усмехнулся и принялся расстегивать рубашку.

– Никогда не думал, что потеряю магию, – глухо признался он. – И что возвращать ее будет такая девушка…

Он поверил доктору Маквею. Он готов был на все, чтобы вернуть утраченное. Это пугало и злило. Усилием воли Эмма отогнала расслабленное оцепенение. Посмотрела на Коннора холодно и сухо.

– У меня нет выбора, – промолвила она. – Вы мне его не оставили, господин Осборн.

Рубашка улетела на пол. Эмма вдруг заметила, что по груди Коннора въется широкий шрам, словно его когда-то ударили ножом. Склонившись к ней, Коннор ласково погладил ее по щеке, легонько пробежался пальцами по ключицам и вдруг ущипнул за сосок – Эмма ойкнула от неожиданности и невольно запрокинула голову, напрягая спину и подставляя грудь чужим пальцам.

Ноющая тяжесть, наполнявшая ее лоно, стала еще горячее.

– Будет тебе ломаться, – негромко сказал Коннор, правая рука снова легла между ног Эммы, шлепнула, не то дразня, не то желая причинить боль. – Ты и сама меня хочешь.

Эмма дернулась в сторону – Коннор удержал, не давая ей отстраниться, и Эмма с ужасом подумала, что ей это… нравится?

– Хам, – выдохнула она, пытаясь опомниться. – Хам и насильник.

– Я хочу исцелиться, – рассмеялся Коннор, и Эмма снова испугалась, что он перестает себя контролировать, что насланное безумие снова обретает над ним власть. – Кто же виноват, что тут такое сладкое лекарство…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он снова поцеловал ее, не исступленно и бешено, а ласково и трепетно, словно Эмма была первой, кого он целовал вообще. Эмма невольно откликнулась на его поцелуй и вдруг подумала, что надо быть честной: да, она хотела этого мужчину.

Всем девушкам говорят: у мужчин есть определенные потребности, которые надо утолять, но порядочная леди – не шлюха, чтобы искать какого-то удовольствия в долге. То, что тело и душа Эммы сейчас откликались на каждое движение Коннора, было стыдным и неправильным – но он словно разбудил ее, и Эмма с удивленной радостью понимала, что ей сейчас хорошо.

Это было похоже на что-то давнее, забытое – то, что наконец-то пробудилось в Эмме, делая ее счастливой.

Ей было одновременно очень стыдно и очень сладко.

– Перестань так трястись, – усмехнулся Коннор. – Я обещал не делать тебе больно.

Эмме захотелось рассмеяться. Царапина поперек груди запульсировала жаром.

– Да, вчера ты сдержал обещание, – напомнила она, стараясь придать голосу как можно больше язвительности. Коннор рассмеялся и признался уже серьезнее:

– Вчера это был не я. Я дрянь, но держу свое слово.

От него пахло вином и яблоками – когда Коннор толкнулся в нее, Эмма лишь раздвинула ноги шире. Жар, который бился в ней, делался нестерпимым.

Все, чего ей хотелось – принять его как можно глубже. До тумана в глазах, до боли.

Она откинулась на подушки, подаваясь ему навстречу. Все было так же, как ночью в гостинице – и все было совсем по-другому.

Неправильно и правильно.

Невыносимо.

Ощущение, что наполняло Эмму с каждым движением Коннора, было пугающим и гибельным – и она отдавалась ему, захлебываясь от того густого страстного зова, который колотился в ее висках.

– Что, если… – выдохнула Эмма, впиваясь в плечи Коннора и понимая, что еще немного, еще самую малость, и ее просто сметет штормом, – это не поможет..?

– Тогда, – откликнулся Коннор, вколачиваясь в нее с быстрой механической яростью, – попробуем еще раз…

Он отстранился от Эммы в ту минуту, когда судорога мучительного удовольствия рванула ее тело – и Эмма почувствовала, как по животу хлестнуло что-то густое и горячее. Она со вздохом обмякла на постели, пытаясь выровнять дыхание; Коннор опустился рядом и уткнулся мокрым лбом в ее плечо. Какое-то время они просто лежали рядом, обессиленные и опустошенные; потом Коннор поднялся и взял с пола лупу доктора Маквея – Эмма даже не ожидала, что он захватил ее из сада.

– Что там? – спросила она, когда Коннор навел лупу на свое запястье. Несколько минут он вглядывался в разноцветное мельтешение в стекле, а потом произнес каким-то странным, не своим голосом:

– Ты знаешь… а доктор был прав. Нити сделались плотнее.

Эмма заглянула в стекло и увидела в мешанине цветов золотые проблески. Лицо Коннора озарило, будто в нем самом в эту минуту вспыхнул свет. Он улыбнулся, снова сунул руку в волосы и рассмеялся.

– Что? – спросила Эмма.

– Никогда не думал, что потеряю магию, – признался Коннор. – И что буду возвращать ее таким приятным способом, – он помолчал и добавил уже серьезнее: – Я понимаю, что это тебя задевает. Очень глубоко задевает.

Эмма усмехнулась. Сейчас, когда пелена удовольствия рассеялась, она тоже стала серьезнее.

– Неужели? Даже не верится.

– Почему же? – Коннор вытянулся рядом с ней, заложил руки за голову. – Ты милая и романтичная барышня. А такие относятся к плотским утехам как к неизбежному злу.

Улыбка Эммы искривилась.

Что тут можно ответить?

– Впрочем, я вижу, что тебе все нравится, – заметил Коннор с бесцеремонностью светского развратника. – Что там, кстати, случилось с твоим женихом?

Эмма соскользнула с кровати и принялась одеваться. Пальцы дрожали. Платье снова придется гладить. Может, и не ходить на Йолле? Она уже видела фейери, незачем на них таращиться. Лучше остаться дома, доделать розу: вот подсушенные лепестки лежат.